142. Решения Крымской конференции (Савва Дангулов)

С. Дангулов. Кузнецкий мост. Роман, книга третья (1977). - Дружба народов, 1979, № 4, с. 80 - 81.

В ночь на вторник 13 февраля Москва, а вместе с нею и Кузнецкий мост затихли, внимая радиорепродукторам: "Важное сообщение!" С вечера выпал снег, по - февральски обильный и влажный, потом его прихватило морозцем, в городе точно прибыло света. Этот свет объял Воробьевское взгорье, разметал сумерки в сокольниковских и Измайловских лесосеках, растекся москворецким льдом, проник в расселины Рождественки, Варсонофьевского и Кузнецкого. <...>

Сурово мужествен был голос диктора, произнесшего первые слова документа:

"Мы рассмотрели и определили военные планы трех союзных держав в целях окончательного разгрома общего врага".

Улавливался некий ритм в этих словах, необоримый ритм нашей державной силы. Здесь, на Кузнецком, хотелось думать о том, как эти слова легли на сердца тех, кто держит фронт: на Одере и Дунае, на великой польской равнине и в Прибалтике, на карпатских кряжах.

"Мы договорились об общей политике и планах принудительного осуществления условии безоговорочной капитуляции, которые мы совместно предпишем нацистской Германии после того, как германское вооруженное сопротивление будет окончательно сокрушено..."

Да спал ли кто в эту ночь? Генерал, склонившийся над оперативной картой, на какой-то миг бросил карандаш, которым он только что вычертил рубеж новой обороны, взглянул на медленно смежающийся глазок приемника.

"Мы обсудили вопрос об ущербе, причиненном в этой войне Германией союзным странам, и признали справедливым обязать Германию' возместить этот ущерб в натуре в максимально возможной мере",

Солдат, допивающий полуночную кружку кипятка перед тем, как сменить товарища у склада боеприпасов, бережно снял со стены диск репродуктора, с волнением... зажал в неслабых своих ручищах - такую новость надо держать в руках.

"Мы решили в ближайшее время учредить совместно с нашими союзниками всеобщую международную организацию для поддержания мира и безопасности".

Радист партизанского соединения в глубине лесных Карпат весело, присвистнул и, сняв наушники, положил их перед товарищем - такое грех не поделить пополам.

"Мы составили и подписали Декларацию об освобожденной Европе. Эта Декларация предусматривает согласование политики трех держав и совместные их действия в разрешении политических и экономических проблем освобожденной Европы..."

Штурман подлодки, выполняющей автономное плавание, дал доброй вести пробиться в глубины океана.

"Мы собрались на Крымскую конференцию разрешить наши разногласия по польскому вопросу.,. Мы вновь подтвердили наше общее желание видеть установленной сильную, свободную, независимую и демократическую Польшу..."

Но был документ, который Крымская конференция приняла, однако пока что оставила в секрете - как ни важен был его текст, в эту февральскую ночь сорок пятого года радио о нем не обмолвилось и словом.

Документ затрагивал не столько отношения трехсторонние, сколько двусторонние, и прямо был обращен к положению на Дальнем Востоке. Его существо было предметом переговоров наисекретных, которые, в сущности, вели два человека - Сталин и Рузвельт, хотя к переговорам приобщен и третий - посол Штатов в Москве Гарриман. Именно через Гарримана Сталин сообщался с Рузвельтом, когда была необходимость говорить по этому вопросу в доялтинские времена. Последний раз Сталин говорил с Гарриманом в декабре сорок четвертого, говорил как с доверенным лицом президента и имел ответ президента. Но на этой проблеме сказывался не только день вчерашний, но и завтрашний, собственно, в завтрашнем дне был весь смысл, поэтому к участию в переговорах и приобщили Гарримана. Завтра, когда президент уедет, переговоры призван продолжить посол и привести их к цели, для Америки вожделенной.

Но о чем все-таки шла речь на этих переговорах, которые даже в пределах Крымской конференции, окруженной строгой секретностью, представляли тайну особую? Как было сказано, речь шла о вступлении СССР в войну против Японии. Американские генералы полагали, что капитуляция Японии - перспектива весьма отдаленная. Единственное, что может сократить'этот срок, как и размеры жертв и материальных затрат, - вступление СССР в войну. Поэтому вопрос этот обрел, по крайней мере для Америки, значение первостепенное. Правда, с Тихого океана шли добрые вести - едва ли не на второй день после открытия конференции в Крыму радио сообщило о вступлении американских войск в Манилу. Однако от Манилы до победы было, как до неба. Высказывалось мнение, робкое, что после поражения Германии Япония сложит оружие, но и эта перспектива была ненадежной - может, сложит, а может, и не сложит. Единственно, что было прочно и обещало надежные перспективы, - вступление Советской страны в войну против Японии. Сталин подтвердил обязательство, данное еще в Тегеране: через два - три месяца после поражения Германии советские вооруженные силы выступят против Японии. Рузвельт и Сталин подписали соответствующий документ и показали Черчиллю, подпись англичанина была третьей.

Итак, сотни и сотни радиостанций по всему земному шару с энергией и боеспособностью дальнобойных артиллерийских стволов передали ялтинское сообщение, каждый абзац которого начинался всесильным "Мы...". В этом державном "мы", которое шло по восходящей - "Мы рассмотрели", "Мы договорились", "Мы обсудили", . "Мы решили", "Мы составили", "Мы собрались" - были и целеустремленность, и сознание ясности перспективы, и уверенность в своей правоте, и вера в торжество победы. Одним словом, тут союз трех осознал свою историческую миссию, утвердив вопреки различию характеров и дорог единство цели.