Россия в первой половине XIX в.

Внутренняя и внешняя политика самодержавия в конце XVIII - начале XIX в.

Яркие картины перемен в придворной жизни, в военных порядках и в управлении страной, которые произошли с приходом к власти Павла I, даны в книге "Мемуары князя Адама Чарторыйского". Автор мемуаров - известный польский политический деятель конца XVIII - первой половины XIX в., прибывший в Петербург в 1795 г. После дворцового переворота 1801 г., в результате которого императором России стал Александр I, А. Чарторыйский стал ближайшим советником царя и министром иностранных дел.

Произвол царя не знал границ

Никогда еще по сигналу свистка не бывало такой быстрой смены всех декораций, как это произошло при восшествии на престол Павла I. Все изменилось быстрее, чем в один день: костюмы, прически, наружность, манеры, занятия... До сих пор щеголи старались придать более изящный вид своим мундирам и охотно носили их расстегнутыми. Теперь же с неумолимой строгостью вводилось платье прусского покроя, времен старого Фридриха, которое носила гатчинская армия. Парад сделался главным занятием каждого дня, и на этих парадах разыгрывались самые важные события, под влиянием которых император на всю остальную часть дня становился довольным или раздраженным, снисходительным и расточавшим милости или строгим и даже ужасным.

Вскоре гатчинская миниатюрная армия торжественно вступила в Петербург. Она должна была служить образцом для гвардейцев и всей русской армии.

...Император в своих решениях руководился лишь одним желанием, чтобы его воля немедленно исполнялась; хотя бы то были распоряжения, отданные по первому побуждению и без всяких размышлений. Ужас, им внушаемый, заставлял всех с трепетом и покорно опущенной головой подчиняться всем его приказаниям, самым неожиданным и странным. На парадах ежедневно происходили неприятные или необычайные сцены. Заслуженные офицеры и генералы по ничтожным поводам либо впадали в немилость, либо получали отличия, которые едва ли в обычное время могли быть заслужены ими самыми неизвинительными ошибками или самыми крупными заслугами, оказанными государству.

Император запретил ношение круглых шляп, которые он считал признаком либерализма. Если кто-нибудь в толпе, присутствовавшей на параде, показывался в круглой шляпе, адъютанты бросались вдогонку за виновным, убегавшим со всех ног, чтобы избежать наказания палками в ближайшей кордегардии.

Император ежедневно объезжал город в санях или в коляске в сопровождении флигель-адъютанта. Каждый повстречавшийся с императором экипаж должен был остановиться: кучер, форейтор, лакей были обязаны снять шапки, владельцы экипажа должны были немедленно выйти и сделать глубокий реверанс императору, наблюдавшему достаточно ли почтительно был он выполнен. Можно было видеть женщин с детьми, похолодевшими от страха, выходящих на снег, во время сильного мороза, или в грязь, во время распутицы, и с дрожью приветствующих государя глубоким поклоном... Поэтому, гуляя по улицам пешком или выезжая в экипаже, все очень заботились о том, чтобы избежать страшной встречи с государем. При его приближении или убегали в смежные улицы или прятались за подворотни.

Все те, кто принадлежал ко двору или появлялся перед императором, находились в состоянии постоянного страха. Никто не был уверен, будет ли он еще на своем месте к концу дня. Ложась спать, не знали, не явится ли ночью или утром какой-нибудь фельдъегерь, чтобы посадить вас в кибитку. Это была обычная тема разговоров и даже шуток...*

*( "Мемуары князя Адама Чарторыйского", т. I. M., 1912, стр. 113, 117 - 118, 126 - 129, 159 - 161.)

Вопрос. В чем проявлялся произвол царя и почему он вызвал недовольство у правящей верхушки?

В романе А. Глумова "На рубеже века" дается правдивое и глубокое отражение исторических событий в жизни России в конце XVIII и начале XIX в. В ниже приводимом отрывке показан безграничный произвол Павла I и его слуг.

Расправа Павла I с неугодными людьми

- Кошмар преследования меня государем миновал. Но тем не менее он обретает день ото дня все новые черты, изобличающие зверя. Как-то на его глазах шпицрутенами пороли солдат. Попался упрямец, или отчаянный, или поврежденный в уме, который кричал под ударами: "Проклятье лысой голове! Проклятье курносому!" - а Павел Петрович, все более выходя из себя, тоже кричал: "Сильней! сильней!" Солдата запороли до смерти. Я видела это сама. На вахтпарад офицеры теперь приводят с собой своих слуг с запасом денег, платья, белья в чемоданах, ибо зачастую случается, что после развода провинившийся офицер тотчас же направляется прямым трактом в Сибирь. Всех обучавшихся за границей указано вернуть в Россию в течение двух месяцев, ибо они оттуда привозят якобы зловредные принципы, развратные правила поведения, намереваясь исторгнуть себя из-под законного повиновения, приступают к убийству и своеволию. И на днях - ах, как это ужасно! - морского офицера лейтенанта Акимова, вернувшегося из Англии, где он обучался, государь наказал за двустишие, посвященное собору Исаакия, который начат был Екатериной из мрамора, а Павлом достраивался из кирпича.

- Да, я знаю. Эти стихи ходят в народе.

Се памятник двух царств, обоим столь отличный: 
На мраморном низу воздвигнут верх кирпичный.

- А известно ль в народе самое страшное: какая кара постигла Акимова? Нет? С отрезанными ушами и языком он сослан в Сибирь, и даже его мать не знает о нем ничего. То и дело теперь отдаются приказы: "Наказав нещадно кнутом, вырезав ноздри, сослать на вечную каторгу". А если в указе написано: "Наказать нещадно кнутом", все уже понимают, что указ означает: запороть до смерти*.

* (А. Глумов. На рубеже века. М., "Советский писатель", 1965, стр. 64.)

Цитируется в ходе рассказа о правлении Павла I.

Советская писательница О. Д. Форш в своем романе "Михайловский замок" рисует жизнь крепостнической России в конце XVIII - начале XIX в., показывает придворные порядки, сложившиеся в последние годы правления Павла I, описывает дворцовый переворот 1801 г.

Отрывок зачитывается или пересказывается учителем на уроке в ходе изложения материала.

Дворцовый переворот 1801 г.

Около одиннадцати часов вечера заговорщики собрались в квартире Талызина, командира Преображенского полка. Много было выпито, все готовились к важному делу, но в чем именно оно будет состоять, знали очень немногие. В половине двенадцатого появился Пален. Еще потребовалось шампанское.

- Стройтесь в две колонны! Разделяйтесь - кто пойдет со мной, кто с князем Платоном Зубовым!

Поднялись по лесенке в маленькую кухню, смежную с прихожей, перед спальней государя. Здесь спал охранитель, камер-гусар, прислонившись головой к печке. Один из офицеров рубанул его саблей, гусар закричал во всю мочь:

- Убивают государя, спасите!

Граф Кутайсов, живший этажом ниже, проснулся от шума и кинулся было на помощь, но, устрашившись, стал спасать только себя. Как заяц стрельнул он из замка, по дороге теряя свои ночные туфли.

Павел в испуге вскочил. Забыл или побоялся спуститься к Гагариной потайной лестницей. Спрятался в камин и заслонился экраном.

Едва заговорщики гурьбой вошли с шумом в спальню, как на лестнице раздались шаги и бряцание оружия. Все решили, что их сейчас арестуют, и шарахнулись бежать. Генерал Беннигсен один не был пьян. Он мгновенно представил себе все последствия неудачи и проявил твердую решимость, не зависящую ни от каких неожиданных впечатлений. Пален знал, кому доверить выполнение дела. Беннигсен, обнажив саблю, стал у дверей и кратко сказал:

- Назад уже поздно. Зарублю. Кончайте.

Луна осветила босые ноги Павла. Беннигсен отодвинул от камина экран и, указывая на небольшую фигуру в белом полотняном комзоле и ночном колпаке, произнес по-французски:

- Вот он...

Беннигсен, не оборачиваясь, вышел в кабинет Павла и сделал вид, что спокойно рассматривает картины, висевшие на стенах. Когда он вернулся - все было кончено. Павел мертвый лежал на полу.

- Благопристойно уложите его на кровать, - приказал Беннигсен и пошел навстречу входившему Палену.

Когда к Александру кто-то из приближенных обратился со словами: "Ваше величество", - он понял, что отец его умер, и забился в истерике.

- Вам ведь было известно, - желая сказать мягко, но с плохо скрытой усмешкой сказал Пален, - вам было известно, что исход заговора означал для вас либо престол, либо заточение, если не гибель. Что же вас теперь убивает?

- Вы мне клялись, что отец будет жив!

- Меня в это время не было в спальне императора, я охранял вашу матушку, - не дрогнув сказал Пален и с прорвавшейся вдруг властностью приказал:

- Довольно ребячиться. Ступайте царствовать. Покажитесь народу*.

* (Ольга Форш. Михайловский замок, Лениздат, 1953, стр. 271 - 274.)

Вопрос. Кто и в чьих интересах произвел дворцовый переворот?

В романе Л. В. Никулина "России верные сыны" дается яркая обличительная характеристика царя Александра I, раскрывается реакционная сущность его внутренней политики, показан отход от игры в либерализм, посредством которого он в начале своего правления хотел подкрасить фасад российского самодержавия, не затрагивая основ единовластия и крепостнических порядков в России.

Реформы Сперанского и отношение к ним правящей верхушки

Жертвой этого болезненного самолюбия царя был Сперанский, которого Наполеон считал самой светлой головой в России. Александр не любил, когда ему напоминали о Сперанском, и не раскаивался в том, что сослал его в Нижний Новгород, а потом в Пермь.

Двор и крепостники ненавидели Сперанского не только потому, что он был поповичем. Ненавидели потому, что реформы Сперанского создавали новую служилую аристократию, от чиновника требовались способности к службе, а не только, чтобы он был столбовой дворянин, записанный в пятую "бархатную" книгу дворянских родов.

Но более всего ненавидели Сперанского за его финансовые планы. Он требовал "великих пожертвований от дворянства", и это означало введение высокого налога на большие землевладения. Таким образом Сперанский надеялся поправить государственный бюджет, увеличить доходы государства и укрепить рубль: за серебряный рубль давали четыре бумажки с мелочью.

Вот почему такое ликование знати вызвала опала и ссылка Сперанского. К тому же это означало и конец союза с наполеоновской Францией. Александр не так строго обошелся бы со своим прежним любимцем, если бы не то, что попович проникал в сферу, которую Александр считал безраздельно своей, в которую он не позволял проникать даже государственному канцлеру, хотя тот по званию своему ведал иностранными делами.

И главное, чего не прощал царь Сперанскому, - это суждения о своей особе. Не раз в донесениях агентов говорилось, что Сперанский позволял себе упрекать царя в двуличии, трунил над тем, что Александр незаслуженно считает себя великим полководцем, завидуя славе Наполеона. Александр не любил сражений, он предпочитал смотры и парады, так же как и отец его, Павел. Он предпочитал тайную войну, в которой невидимо сражались его тайные агенты. Он любил читать собственноручные их донесения о придворных интригах, перлюстрированные* письма иностранных послов и своих сановников, расшифрованные депеши друзей и врагов. Он не брезговал беседами с Христианом Андреевичем Беком, мастером перлюстрации и расшифрования, и принимал его не раз у себя - тайно, в гардеробной. Именно донесения Бека были одной из причин жестокой опалы Сперанского, которого, впрочем, и теперь царь считал дальновидным и даровитым государственным деятелем.

* (Перлюстрация - вскрытие и просмотр писем без ведома адресата. )

Но отправляя Сперанского в ссылку, позаботился о том, чтобы ему послали вслед, на место ссылки, херес, который обыкновенно пил Сперанский*.

* (Л. Никулин. России верные сыны. М., "Советский писатель" 1953 стр. 109 - 110. )

Вопрос. Почему реформы Сперанского вызывали недовольство крепостников, а затем и самого царя?