135. Тегеранская конференция глав правительств СССР, США и Англии (Савва Дангулов)

С. Дангулов. Кузнецкий мост. Роман, книга вторая (1975). М., 1975, с. 444 - 445, 447, 448 - 451, 475, 480, 481, 485 - 487.

- Как самый молодой из присутствующих здесь глав правительств, я хотел бы позволить себе высказаться первым, - произнес Рузвельт и оглядел сидящих за столом в надежде, что они поймут нехитрую его шутку. Тегеранская конференция началась.

Если быть точным, то Рузвельт посмотрел только на Сталина и Черчилля: как ни демократичен был американский президент, он обращался именно к главам правительств. Да и происходило нечто своеобразное: зал был полон, и три ряда стульев, окружившие стол, едва вместили всех, а такое впечатление, что за столом сидели только трое. Даже переводчики превратились в незримых актеров китайского театра. <...>

Президент сделал обзор военных действий в Тихом океане, заметив, что Соединенные Штаты несут здесь основное бремя войны. Переходя, как подчеркнул президент, к более важному и более интересующему Советский Союз вопросу - операции через Канал, 6н отметил, что из-за недостатка тоннажа союзники не смогли определить срока этой операции...

- Английский канал - это такая неприятная полоска воды, которая исключает возможность начать экспедицию до первого мая, - заметил президент. В этот момент Черчилль протянул руку к кожаной папке и осторожно ее отодвинул, точно хотел обратить на себя внимание президента. - Если мы будем проводить крупные десантные операции в Средиземном море, то экспедицию через Канал, возможно, придется отложить на два или три месяца, - продолжал Рузвельт, не удостоив вниманием жест Черчилля. Впрочем, взгляд президента игнорировал жест Черчилля, но речь президента, так могло показаться, предостерегающий характер жеста учла, не зря же Рузвельт вдруг заговорил об отсрочке. - Но мы не хотим откладывать дату вторжения через Канал дальше мая или июня месяца, - произнес Рузвельт, подумав. - Войска могли бы быть использованы в Италии, в районе Адриатического моря, в районе Эгейского моря, наконец, для помощи Турции, если она вступит в войну... - он умолк и вздохнул, вздохнул не без облегчения; судя по тому, как улетучился к концу реплики юмор Рузвельта, было очевидно, что она стоила ему сил. - Мы очень хотели бы помочь Советскому Союзу оттянуть часть германских войск с германского фронта...

Рузвельт первым прикоснулся к сути того, что должно было стать предметом переговоров в Тегеране. <...>

- Мы, русские, приветствуем успехи, которые одерживались и одерживаются англо - американскими войсками в Тихом океане, - сказал Сталин. Не будучи русским, Сталин полагал, что имеет право, быть может даже привилегию, сказать: "Мы, русские". А в том, как он произносил это, звучала именно привилегия, привилегия, корни которой уходили даже не столько в историю, сколько в психологию. Сказав: "Мы, русские", Сталин как бы напоминал, что говорит от имени многоплеменного Союза Республик, ведущего смертельный бой с супостатом, ибо понятие "русский" все больше отторгалось от понятия "российский", становясь синонимом слова "советский". К тому же, произнесенное здесь, за столом всемирной конференции, - и это входило в расчеты Сталина! - оно, это понятие, обретало особый смысл. Оно должно было напоминать собеседникам Россию традиционную, больше того, классическую, которая, как свидетельствует история, уже была их союзником, а это было не бесполезно, если иметь в виду предстоящий разговор.

- Что же касается второй части речи господина президента относительно войны в Европе, то тут у меня есть несколько замечаний, - заметил Сталин и, казалось, перешел к самому главному. <...>

...Сталин обратился к пространному обзору на фронтах. Хотя конференция совпала с новыми победами русских, Сталин был скромен в оценке этих побед. "Мы сами не ожидали успехов, каких мы достигли" - подобные определения возникали в его речи то и дело. А заканчивая речь, он произнес нечто необычное, и оно, это необычное, соответствовало общему тону выступления. Он сказал, что немцы отбили у русских Житомир и, должно быть, на днях заберут Коростень... Необычным было здесь не только то, что Сталин с такой легкостью говорит о неудачах на фронте, но и то, что он как бы планирует эти неудачи, при этом такая постановка вопроса не вызывает у него уныния... Последнее было самым важным, ибо являлось следствием новой обстановки на фронте - в сравнении со всем остальным даже огорчительная коростеньская неудача воспринималась как нечто эпизодическое. <...>

- Это отчетная часть о наших операциях за лето, - произнес Сталин и сделал паузу, короткую, дав понять, что пришло время сказать о главном. - Может быть, я ошибаюсь, но мы, русские, считаем, что итальянский театр важен лишь в том отношении, чтобы обеспечить свободное плавание судов союзников в Средиземном море, - заметил он и понизил голос. Когда он говорил о чем - то значительном, его голос становился не громче, как это обычно бывает, а тише. - Что касается того, чтобы из Италии предпринять наступление непосредственно на Германию, то мыг русские, считаем, что для таких целей итальянский театр не годится... <...>

- Мы, русские, считаем, что наилучший результат дал бы удар по врагу в Северной или Северо - Западной Франции, - произнес он и, скосив глаза, увидел наклоненное лицо Черчилля. Оно показалось Сталину мертвенно - белым. - Но наиболее слабым местом Германии является Франция. Конечно, это трудная операция, и немцы во Франции будут бешено защищаться, но все же это самое лучшее решение. Вот все мои замечания. <...>

А Черчилль уже говорил. Он сказал, что Великобритания давно условилась со своим американским союзником о десанте именно в местах, о которых говорил Сталин: Северная и Северо - Западная Франция. Союзники решили атаковать Германию в 1944 году. По словам премьера, перед союзниками сейчас стоит задача создать условия для переброски армии во Францию через Канал в конце весны 1944 года. Силы, которые союзники смогут накопить в мае или июне, должны состоять из 16 британских и 19 американских дивизий, а всего предполагается перебросить на континент миллион человек - это и есть "Оверлорд". Но, отметил премьер, упомянутый им срок далек. Он наступит через шесть месяцев...

Черчилль сделал паузу, а русские, сидящие за столом, не могли не прикинуть: сегодня 28 ноября, через шесть месяцев будет даже не май, а, по существу, июнь. Если союзники отнесут срок высадки десанта еще на три месяца, а они это умеют, то можно говорить уже не о сорок четвертом годе, а о сорок пятом. <...>

В четыре часа пополудни в большом зале посольства открылось второе пленарное заседание конференции.

Оно началось с доклада военных, которые рассказали об утренней встрече. <...>

- Кто будет назначен командующим операции "Оверлорд"? - спросил Сталин...

- Этот вопрос еще не решен, - тут же ответил Рузвельт.

- Тогда ничего не выйдет из операции "Оверлорд", - сказал советский премьер, и все, кто был в зале, подивились, как тих был его голос в эту минуту. <...>

То, что сделали русские на следующем этапе конференции, было похоже на таран.

- Сколько времени мы намерены оставаться в Тегеране? - спросил Сталин, не глядя на своих иностранных коллег.

- Я готов голодать, пока директивы не будут разработаны, - сказал Черчилль, он все еще имел в виду комиссию военных, которой он хотел передать разработку директив.

- Речь идет о том, когда мы намереваемся закончить нашу конференцию, - заметил Сталин, он явно говорил не о военных.

Рузвельт осторожно намекнул, что можно передать дела военной комиссии.

- Не нужно никакой военной комиссии, - сказал Сталин, он шел на упрощение проблемы намеренно. - Мы можем решить все проблемы здесь, на совещании... Мы, русские, ограничены сроком пребывания в Тегеране. Мы могли бы пробыть здесь еще первого декабря, но второго декабря мы должны уехать...

Все ясно: вопрос должен быть решен за столом конференции, при этом в течение предстоящих одного - двух дней. Все должно иметь свои сроки: и "Оверлорд", и конференция... Только так. <...>

А дальше произошло то, что протоколы не отметили, но что было самым существенным в этот день, - Сталин встал и, взглянув на Молотова с Ворошиловым, произнес:

- Идемте, нам здесь делать нечего, у нас много дел на фронте. <...>

Было ясно: если суждено быть второму фронту, то все произойдет в предстоящие сутки, не столько за круглым столом конференции, сколько за пределами его. По крайней мере, в этом был смысл паузы, которая устанавливалась... Если эти прогнозы верны, то следующее заседание может быть много короче. <...>

Против обыкновения, главы правительств собрались к столу переговоров не в четыре часа, а в четыре тридцать. Очевидно, эти тридцать минут не были ординарным опозданием... Наблюдательный глаз установил бы это безошибочно: когда Сталин шел в большой посольский зал, рядом с ним были Брук^* и Маршалл, Очевидно, у советского премьера была встреча с военными чинами союзников. Если учесть, что всего лишь накануне Сталин возражал против того, чтобы решение главного вопроса было передано на рассмотрение военных, тем более разительными были происшедшие изменения.

^*(Брук, Алан Фрэнсис (1883 - 1963) - английский фельдмаршал (1944), виконт Брукборо (1946). В 1939 - 1940 гг. командовал 2 - м армейским корпусом во Франции, затем - командующий войсками метрополии. В 1941 - 1946 гг. - начальник имперского генерального штаба.)

В четыре тридцать Рузвельт, по праву бессменного председателя, открыл заседание, и все разом разъяснилось. Президент сказал, что состоялось решение британского и американского штабов, которое было сообщено маршалу Сталину и было принято им с удовлетворением. Рузвельт предложил дать слово Бруку, Сталин согласился...

Волнение точно опалило гортань генерала Брука** он должен был дважды кашлянуть и издать нечто похожее на писк... Брука можно было понять: происходило долгожданное, происходило нечто такое, что, по крайней мере для русских, должно было войти в историю этой войны под знаком Тегерана. Брук сказал, что начальники штабов рекомендовали президенту и премьер-министру сообщить маршалу Сталину, что "Оверлорд" начнется в мае и будет поддержан операцией против французского юга... Итак, самое заветное было произнесено. <...>

Ну, вот теперь все. Взгляды всех, кто сидел за столом, обратились к русским.

В тишине, какой давно не было за этим столом, прозвучал голос Сталина. Он говорил негромко, но внятно, с теми характерными паузами и тем придыханием, чуть астматическим, какие были свойственны ему, когда речи сопутствовало волнение... Смысл его реплики можно было понять так: он понимает, насколько важно принятое решение. Как он полагает, опасность грозит союзникам не столько в начале "Оверлорда", сколько в процессе его. Русские хотят лишить немцев возможности перебрасывать силы с востока на запад. В связи с этим русские обещают в мае предпринять наступление, атаковав немцев в нескольких местах. Как отметил Сталин, он имел возможность сегодня уже сказать все это президенту и премьер-министру, но хотел бы повторить это^ на конференции...

...Русские не просто приняли решение союзников во внимание, а соответственно перестроили стратегию предстоящей весны и лета. Сталин сказал это Рузвельту и Черчиллю с глазу на глаз и повторяет это за столом переговоров. Повторяет с очевидной, целью: отныне существует единый план европейской войны, который может быть осуществлен, если силы, идущие на немцев с востока и запада, действуют одновременно.