3. Положение народных масс в Древнем Китае

При изучении темы "Древний Китай" учащимся можно рекомендовать книгу О. Гурьян "Повесть о Великой стене". Советская писательница Ольга Гурьян - автор нескольких художественных произведений, посвященных Китаю и Японии в период древности и средневековья. Действие данной повести происходит в Китае III в. до н. э. В основу книги положены древнекитайские народные легенды и исторические предания. В книге правдиво изображена тяжелая жизнь народа. Значительное место в повести отводится возвышению княжества Цинь и строительству Великой стены.

Древнему Китаю посвящены также два рассказа "Великая стена" и "Бумажный князь Цай" из книги В. Истрина "Ветка ивы". Автор книги задался целью изобразить в целой серии художественных рассказов наиболее значительные события из истории и культурной жизни Китая.

Богатый материал к урокам учитель найдет и в произведениях древнекитайской литературы.

Строительство Великой стены - одна из центральных тем древнекитайского фольклора. В основу поэтической новеллы А. Исаакяна "Песня о Великой Китайской стене", фрагмент из которой приводится в хрестоматии, легли китайские народные предания и песни.

О труде китайского крестьянина и его постоянных тревогах за существование семьи повествует отрывок из уже упомянутой книги О. Гурьян "Повесть о Великой стене".

В стихотворении крупнейшего древнекитайского поэта Цао Чжи "Посвящаю Дин И" (текст "Знатный сановник бедных людей сторонится"), включенном в хрестоматию, осуждается социальный эгоизм правящих классов. Цао Чжи (192-232 гг. н. э.) - сын императора Цао Цао. После смерти отца он преследовался сначала своим старшим братом, а затем племянником. Скитальческая жизнь сделала для Цао Чжи понятными переживания простых людей. Поэт возмущался насилиями и несправедливостями, чинимыми двором и чиновниками над народом. Эти чувства и нашли выражение в его поэзии.

Строительство Великой Китайской стены

Зодчие и каменщики страны обязаны были по указу императора в десять лет возвести бесконечно длинную стену, своим очертанием напоминавшую дракона. Национальная эмблема Китая - дракон - должна была возникнуть на гребнях гор, посреди ущелий и пустыни. Эта стена должна была тянуться и извиваться, как извивается, вытягиваясь, дракон, и своими несчетными извивами обнять все китайские просторы так, чтобы ни пяди земли не оставалось вне гигантских объятий.

...Каждого десятого китайца по велению императора посылали строить стену.

Три миллиона человек расположились вдоль рубежа, три миллиона человек десять долгих лет беспрестанно влачили ярмо подневольной и изнуряющей работы.

И весь Китай по императорскому указу десять лет доставлял пищу каменщикам и все необходимое для созидания гигантского дракона...

Угрожая суровой карой, грозный император предписал зодчим так плотно пригонять камни в стенах, чтобы даже иголку нельзя было продеть между двух камней.

И сколько каменщиков, сколько работников было повешено на кручах скал, когда императорским надсмотрщикам казалось, что строгий приказ исполнен неточно!

Три миллиона юношей, молодых и пожилых мужчин, селян и горожан с раннего утра и до глубокого вечера неослабно трудились под жгучим солнечным зноем и под пронизывающим ветром холодных северных равнин.

Пили студеную, пополам с песком, воду и ели сухой рис. Спали голодные на грязных циновках, и душили их кошмары. Работали под бичом неумолимых надсмотрщиков. Копали глубокие рвы, таскали на спине огромные тяжелые камни и, сгибаясь под непосильной ношей, стонали от побоев. Сколько, сколько этих несчастных погибло под безжалостными ударами бича!

Измученные, истощенные, гибли они без конца под обвалами в каменоломнях, оступались со стен, разбивая черепа свои о камни. Тела этих бесчисленных жертв закладывали во рвы и ниши.

Пять сотен тысяч несчастных похоронено в основании и в глубине стены, и Шанг-Шенг справедливо был назван "длиннейшим кладбищем в мире".

Беглецы погибали в бесплодных горьких пустынях, их безымянные останки расклевывали вечно голодные стервятники, их натруженные кости засыпали злобные ветры пустыни.

Три миллиона тружеников на своих страданиях, на своей крови и костях воздвигли исполинскую Шанг-Шенг, упершуюся в несокрушимые каменные гряды. Это укрепление было длиною в три тысячи километров и одиннадцати метров в высоту, с двойными и тройными стенами, с бесчисленными воротами, с рядами железных засовов, со множеством башен и бойниц.

Исаакян А. Песня о Великой Китайской стене, - В кн.: Исаакян А. Избр. соч. в 2-х т., т. 2. М., 1956, с. 133-135.

Жизнь и труд китайских крестьян

Эта зима... была не очень плохая. Можно даже сказать, что она была довольно хорошая. Никто не замерз от холода, и никому не пришлось увидеть на своем пути оледенелое тело странника, застигнутого метелью. Также никто не умер с голоду. А ведь всем известно, бывают такие зимы, когда крестьянин, размешав пригоршню земли с теплой водой, кормит этой похлебкой своих детей, чтобы хоть чем-нибудь наполнить кишки и утихомирить грызущий их голод. Это случалось нередко - недаром вошло в поговорку: "Земляная каша, из пыли суп"...

К тому времени, когда наступили сильные морозы и зима, мрачная черепаха, казалось, спрятав под ледяной щит ноги и голову, никогда уже не сдвинется с места, многие хозяйки увидели, что начинает просвечивать дно сосудов, в которых они хранили бобы и зерно. И даже в тех домах, где с осени висели на балке два-три сушеных курчонка или даже свиной окорок, теперь приходилось подсчитывать число едоков и раздумывать о том, чем набить их рты.

Но наконец, подул южный ветер, и теплые дожди, словно десять тысяч сверкающих стрел, вонзились в лед и снег и пробили их насквозь, так что стали снег и лед походить на пчелиные соты. Дожди их размыли, солнце прибрало, и прилетела с востока весна - лазурный дракон.

Живые соки поднялись по стволам ив, почки лопнули, и ветви оделись прозрачной зеленой дымкой. По южным склонам холмов на сучьях, где еще не было ни одного листа, распустили розовые лепестки цветы сливы. Заквакали лягушки, запорхали мотыльки. Дикие гуси полетели на север, ласточки вернулись из южных стран. По обочинам дорог дети собирали съедобные травы, и хотя пищу варили в доме, но ели ее в поле, потому что настала весна и люди пахали свои поля. Еще солнце не всходило, а деревню, словно туман, заволакивал дым очагов. В каждом дворе женщины, присев на корточки за печкой, совали в топку сухие листья, прошлогодние былинки, кусочки хвороста, скупо поддерживали огонь. Вода закипала в котле, и мужчины, стоя, жадно и поспешно пили кипяток, Потом выходили изо всех ворот, неся на плече, деревянную с железным наконечником соху. К ручке был привязан горшочек с едой - жидкой кашей, варевом из трав.

У некоторых были буйволы, но большей частью отец запрягал в соху сыновей, а сам, налегая на деревянный крюк, изо всех сил помогал им. И хотя они изнемогали от страшного труда, вся земля была вспахана вовремя. Потом землю дробили камнями, растирали ее ладонями, так что она лежала пышная, легкая, высоко взбитая. Канавки перемежались с валиками, и в канавки сажали зерно, бережно, руками, каждое отдельно. На каждом поле из года в год чередовали пять злаков - коноплю на масло и ткани, просо, высокий гаолян, ячмень и бобы...

Гугьян О. Повесть о Великой стене. М., 1959, с. 117-119.

Знатный сановник бедных людей сторонится

 Ранняя осень, 
 Пора холодов осенних, 

 Никнут деревья, 
 Роняют листву устало. 
 
 Иней застывший 
 Лежит на белых ступенях, 
 
 Мечется ветер 
 За окнами светлого зала. 

 Черные тучи 
 Никак не уйдут за кряжи. 

 Долгие ливни - 
 На них я взираю с болью. 

 Просо ложится - 
 Воды непосильна тяжесть! 

 Нынче крестьянам 
 Не снять урожая в поле. 

 Знатный сановник 
 Бедных людей сторонится, 

 Редкое чудо - 
 Милость богатого мужа; 

 Ходит зимою 
 В шубе на белой лисице - 

 Где уж тут вспомнить 
 Тех, кто дрожит от стужи.

Цао Чжи. Посвящаю Дин И. - В кн.: Цао Чжи. Семь печалей. Стихотворения. М., 1973, с. 98-99.