8. Рабство в Греции в V в. до н. э.

После греко-персидских войн резко усилилось поступление рабов в греческие государства, особенно в Афины. Рабы находят широкое применение в различных отраслях хозяйства.

Труд рабов, занятых в ремесленном производстве, их голодное и бесправное существование убедительно рисует отрывок "В гончарной мастерской" из повести Ю. Логвина "Далекими дорогами".

Рабов не считали за людей. Даже образованные рабовладельцы, отдававшие свое время наукам и искусству, проявляли к рабам презрение и жестокость. Сильное эмоциональное воздействие может оказать на учащихся сюжетный текст "Гибель раба-натурщика", представляющий сокращенный и адаптированный вариант новеллы А. Немировского из сборника исторических рассказов "Белые, голубые и собака Никс". Текст требует некоторых пояснений в связи с тем, что учащиеся мало представляют труд художника, в частности использование им живой натуры.

Исторические источники редко доносят до нас сообщения о возмущениях и восстаниях рабов. Однако даже скупые сведения в сочинениях античных авторов позволяют говорить о нарастании недовольства и сопротивления рабов. Отрывок из романа Я. Ильясова "Стрела и солнце" повествует о том, как боролись рабы в Греции.

В гончарной мастерской

Дом и мастерская гончара стояли под кручей. Двор был широкий, огороженный плетнем из камыша и колючего терна, чтобы свиньи и собаки не разбили посуду, которая просыхала на солнце. В ручье, около двора, гончар выдолбил печь.

Когда мы зашли в его дом, он снял с себя белый плащ, облачился в тряпье, подвязал волосы и бороду ремешками и приказал мне приняться за работу.

Он разжег огонь в печи, в которую уже были заложены большие амфоры. Я подносил терновые ветки и дубовые поленья из кучи нарубленных дров, а мой хозяин старательно подкладывал их в топку. Скоро печь уже пылала сильным огнем. Он гудел в сонной тишине летней ночи, а из трубы летели в небо красные искры.

Амфоры от огня сначала покраснели, а затем стали белеть.

Как только они стали совсем белыми, будто прозрачными, гончар крикнул жене, чтобы она вынесла нам поесть.

...И вновь взялись за работу. Я подносил из поленницы топливо, он его подбрасывал в печь. Лишь далеко за полночь, когда уже гудело не только пламя, но и моя голова, словно пустой котел, хозяин разбудил невольника и сына, чтобы они наблюдали за печью до утра, а мы с хозяином отправились спать.

Худая смуглая хозяйка зажгла глиняный светильник и, открутив ремешок на засове, провела меня в боковую комнатушку.

Тут можно было задохнуться, пахло чесноком и кисловатостью невыделанных шкур. На шкурах, посреди пола, спали четыре человека. Совсем голые, грязные, с коротко остриженными волосами на голове и бороде, они застыли в неудобных позах и тяжело дышали, раскрыв запавшие рты.

Это были рабы моего хозяина.

Хозяйка показала тот угол, где лежала только солома даже без дрянной шкуры. Но и на этой трухлявой соломе, не взирая на духоту и смрад, я быстро заснул.

Однако спал я недолго. Пробудился потому, что кто-то толкал меня под ребро ногою.

- Проснись.

Надо мною стояла жена гончара и подталкивала меня босой ногой. Руки у нее были заняты: она сучила нитку, и веретено тихо шелестело под ее пальцами...

Мои соседи рабы, обернув бедра грязным тряпьем, сидели на шкурах, давились сухими маслинами и грызли чеснок. Я мгновенно поднялся, схватил из глубокой миски горсть маслин и головку чеснока. Маслины были пересохшими, а чеснок полусгнившим. Но что я мог сделать? Чеснок вызвал жажду, и я выпил полный кувшин воды.

Не успели мы позавтракать, как хозяйка принесла кирки, мешки и веревки.

- Быстрее отправляйтесь копать глину! Иначе хозяин лишит вас обеда!

Рабы взяли кайла и мешки, и мы все, дрожа от утренней прохлады, побежали почти вприпрыжку к глиняному раскопу^*.

^* (Перевод с украинского языка на русский сделан составителями хрестоматии.)

Логвин Ю. Далеким шляхом (на укр. яз.). Киев, 1969, с, 26-29.

Гибель раба-натурщика

Фокион увидел его сразу, как только вступил в портик, где много лет обучал афинских мальчиков. Человек лежал на полу, у самой кафедры, лицом вверх. Это был дряхлый старик с изможденным лицом. Редкие седые волосы слиплись от пота. Хитон, покрывавший тощее тело, весь в дырах. Приглядевшись, Фокион различил рубцы, от бичей и ожоги на руках и ногах незнакомца. Конечно, это раб, бежавший от жестокого господина. Наверно, он надеялся найти защиту в храме Тесея^*, но силы изменили ему, и он заполз в портик. Хорошо, что еще ранний час и нет учеников. Надо будет дать этому несчастному воды и указать дорогу к храму.

^* (В Афинах некоторые храмы, в частности храм Тесея, служили убежищем, где раб мог скрыться от преследования.)

Фокион наклонился к рабу, чтобы помочь ему подняться.

- Чей ты? - спросил он.

- Паррасий, - прохрипел старик, - художник Паррасий. Вот, вот... - Он показывал на следы от ожогов и рубцы.

"Так вот оно что... - подумал Фокион. - Значит, это Паррасий пытал старика. Но зачем?"

Фокион усадил раба спиною к кафедре и взял с полу амфору. Вода - в бассейне против портика. И Фокион сделал знак, что скоро придет.

Когда он вернулся, раб лежал на спине с запрокинутой головой. Сердце не билось.

"Отмучился", - подумал учитель и тотчас же отправился за людьми. Труп надо вынести из портика - скоро придут ученики...

Пестрый портик был полон людей. Прикрепленная к колоннам картина еще закрыта полотном. Все ждали художника. Свое новое творение покажет народу сам прославленный Паррасий. А вот и он, как всегда, роскошно одетый, в щегольских сандалиях с серебряными пряжками, с золотым венком на голове. У художника красивое, выхоленное лицо, самоуверенный взгляд.

Медленно и торжественно приподнял Паррасий полотно. Показались обнажённые ноги, мощное туловище Прометея и изможденное лицо - лицо страдальца. Высокий лоб испещрен морщинами, губы сжаты.

Фокион вздрогнул. На него смотрел тот самый раб, который умер у его кафедры. В глазах у Прометея были ужас, боль и еще что-то, чему Фокион не мог сразу дать название.

Теперь учитель понял, почему художник пытал своего раба. Паррасий стремился передать страдания Прометея. Варвар был его натурщиком...

Все молчали. И тогда в тишине прозвучали слова Фокиона:

- Идемте, дети! Эта картина не может ничему вас научить. Она написана кровью и окроплена слезами неповинного человека. Художник Паррасий пытал его, чтобы правдивее передать муки...

- Не обращайте внимания на этого глупца! - воскликнул Паррасий, обернувшись к толпе, обступившей его картину. - Это был раб и варвар. Вы слышите, граждане, - раб и варвар!

Немировский А. Художник. - В кн.: Немировский А. Белые, голубые и собака Никс, М., 1966, с. 38-42.

Борьба рабов в Греции

Поначалу рабов было немного. Ненависть к расчетливому хозяину, старавшемуся выжать из них как можно больше, потратив на них как можно меньше, невольники, разбросанные по разным усадьбам и мастерским, выражали пока еще робко. Уклонялись, если случалась возможность, от тяжелой работы. Тайком ломали станки, кузнечные меха, плуги и бороны. Наиболее смелые сбивали ночью колодки, бежали, спасаясь от собак и сторожей, в темноту. Скрывались в тихих ущельях, выбирали главаря и чинили разбой на суше и на море, подстерегая купцов то под каменистыми мостами, то за глухим мысом, притаившись в легких челноках.

Но жизнь - ведь она не стоит на месте! Чем дальше, тем гуще население. Гуще население - шире потребность в еде, питье, одежде, обуви, утвари. От года к году росли усадьбы и мастерские. Больше усадеб и мастерских - больше нужды в рабах. И все больше скапливалось у богатых эллинов "говорящего скота". И пришел час, когда рабы превратились из силы созидающей в разрушительную.

Ильясов Я. Стрела и солнце, с. 15.