11. Город Рим во времена империи

Увлекательный рассказ о Риме - городе контрастов: богатства и нищеты, роскошных дворцов и доходных домов - инсул - учитель может построить, использовав материал из ряда художественных произведений.

Много интересных зарисовок о Риме времени Октавиана Августа содержит переведенная с румынского языка книга О. Дримбы "Овидий. Поэт Рима и Том". Автор основывается в первую очередь на произведениях поэта, которые рассматриваются как своеобразные фрагменты его духовной биографии. Первые впечатления мальчика, будущего поэта, которого отец, всадник из Сульмоны, знакомит с "великим городом", переданы в тексте "Рим - город контрастов". В нем подробно обрисованы римские трущобы и более бегло - кварталы богачей и достопримечательности римского форума. Восполнить последнее поможет текст "Дом богатого римлянина" из романа английского писателя Э. Булвер-Литтона "Последние дни Помпеи", в котором исторически достоверно воссоздается быт состоятельного римского общества I в н. э. Автор, правда, не только не отражает присущие тому времени социальные противоречия, но всячески сглаживает и затушевывает их. В книге обстоятельно описываются архитектурный облик римского города, внутреннее убранство домов, картины зрелищ в амфитеатре и т. д. Изображая жилище одного из героев романа, Э. Булвер-Литтон взял в качестве образца так называемый "дом трагического поэта", который был обнаружен археологами при раскопках Помпей. Ученые считают этот дом типичным жилищем богатого римского горожанина.

Пытаясь отвлечь городскую бедноту от классовых возмущений, римские императоры устраивали массовые зрелища. Толпы людей заполняли ипподромы и амфитеатры. Небольшая сцена, характеризующая утонченные в своей жестокости зрелища, которыми забавляли толпу, взята из романа Д. Линдсея "Подземный гром". Хотя в центре сюжетной линии романа находится заговор, направленный против Нерона, главное для автора заключается в показе симптомов внутреннего неблагополучия в обществе, разъедаемом социальными противоречиями. На этом фоне совершается духовная эволюция наивного провинциала и начинающего поэта Луция Фирма, вовлеченного в кружок Лукана, автора известной поэмы "Фарсалия", участника заговора против императора.

Текст "Цирковой возница" принадлежит советскому историку античности М. Е. Сергеенко. Написанные ею очерки о жизни и быте древних римлян отличаются художественными достоинствами. М. Е. Сергеенко является также автором исторической повести для детей "Падение Икара". Ее герой мальчик Никий живет во времена диктаторства Суллы.

Рим - город контрастов

Утром следующего дня всадник из Сульмоны повел детей осматривать Рим. Вид города, особенно его старых кварталов, скоро разочаровал их. На узких, грязных и извилистых улицах стоял пренеприятный запах. Ширина улиц была не больше четырех, а на поворотах - шести шагов. Карабкающиеся по крутым склонам семи холмов и извивающиеся у их подножия улочки, казалось, нарочно убегали от солнечного света, теряясь между "инсулами". Так назывались большие жилые дома с деревянными колоннами, поддерживавшими лоджии или балконы, - непрочные, но очень высокие сооружения, построенные впритык одно к другому и насчитывавшие по пять, шесть и даже семь этажей: город, вынужденный из-за постоянной опасности нападений оставаться внутри защитных стен, мог расти только вверх. В этих трущобах, единственным украшением которых была вьющаяся по столбам балконов зелень и цветочные горшки на окнах, люди жили с ощущением постоянной опасности, в ужасной тесноте и грязи, но платили жадным домовладельцам огромные деньги.

В городе было около десяти акведуков, но воды апеннинских источников не доходили до жителей трущоб. Не могли они пользоваться и подземными каналами, уносившими в Тибр городскую грязь. Зимой дома отапливались углем, сжигавшимся в переносных железных печках, и освещались светильниками или сальными свечами, которые не только страшно чадили, но очень часто вызывали пожары. Кроме пожаров жителей ветхих "инсул", сооруженных обычно из дерева, постоянно подстерегала опасность обвалов.

Богатые римляне строили в тех же кварталах большие, комфортабельные, красивые дома. Но в этом городе, насчитывавшем миллион жителей, особняков было всего около тысячи семисот, в то время как количество "инсул" намного превышало сорок тысяч.

Однако еще больше, чем вид улиц и высота "инсул", поражали детей теснота и сутолока, большое движение и оглушительный шум. Парикмахеры брили клиентов посреди улицы; колбасники во весь голос расхваливали свой товар из-за лотков, уставленных чадящими сковородками; менялы старались как можно громче звенеть серебряными и медными монетами; бродячие торговцы предлагали прохожим всевозможные украшения из цветного стекла.

Дримба О. Овидий. Поэт Рима и Том. Бухарест, 1963, с. 23-24.

Дом богатого римлянина

Входящий обычно попадал через узкий вестибюль в зал, иногда украшенный колоннами, но чаще без них; с трех сторон было по двери, которые вели в спальню (одна предназначалась для привратника, другая, самая лучшая, для гостей). В конце зала, по обе его стороны, если дом был просторный, находились два небольших помещения, скорее, ниши, чем комнаты, - здесь обычно жили женщины; а посреди в цветном, в шахматную клетку полу непременно был неглубокий квадратный бассейн для дождевой воды, именуемый имплювием, куда вода стекала сквозь отверстия в крыше; это отверстие по желанию можно было закрывать тентом. Около имплювия, особо почитаемого древними, иногда (но в Помпеях реже, чем в Риме) стояли изображения богов - хранителей дома; гостеприимный очаг, столь часто упоминаемый римскими поэтами и посвященный Ларам^*, в Помпеях почти всегда представлял собой переносную жаровню, а у стены, чаще всего на самом видном месте, стоял огромный деревянный сундук, украшенный бронзовыми или железными полосами и прикрепленный надежными скобами к каменной плите так прочно, что никакому грабителю не под силу было сдвинуть его с места. Предполагают, что в этом сундуке хозяин хранил деньги; однако ни в одном из таких сундуков, раскопанных в Помпеях, денег не нашли, так что возможно, их иногда ставили просто для красоты.

^* (Лары - римские божества - покровители дома и семьи.)

В этом зале (или, выражаясь языком древних, атрии) обычно принимали деловых посетителей и незнатных гостей... В бассейн ничего не стоило свалиться, но ходить посередине атрия запрещалось, точь-в-точь как у нас по газонам, - достаточно было места по краям. Напротив входа, в противоположном конце атрия, было помещение, называемое "таблин", - с полом, выложенным богатой мозаикой, и красиво расписанными стенами. Здесь обычно хранились семейные записи или документы, связанные с общественными обязанностями хозяина; по одну сторону таблина нередко помещалась столовая, или триклиний, по другую - своего рода хранилище для драгоценностей, где держали всякие редкости и дорогие украшения; здесь же непременно был узкий коридор для рабов, чтобы они могли пробираться в дальнюю часть дома, не появляясь в хозяйских покоях. Двери всех этих покоев выходили на квадратную или прямоугольную колоннаду, которую принято называть перистилем. Если дом был небольшой, он заканчивался этой колоннадой; и тогда, как бы ни был мал он, в середине дворика непременно разбивался сад, где на постаментах устанавливали вазы с цветами; под колоннадой, справа и слева, были двери, которые вели в спальни, а также во второй триклиний (у древних для еды обычно отводилось не меньше двух комнат: одна летняя, а другая зимняя или, возможно, одна для будничных трапез, другая - для торжественных пиров) и, если хозяин любил литературу, - в кабинет, громко именовавшийся библиотекой, ибо крохотной комнатки было достаточно, чтобы вместить несколько свитков папируса: у древних это считалось изрядной коллекцией книг.

В конце перистиля обычно помещалась кухня. Если дом был большой, он не заканчивался перистилем и посредине был тогда не сад, а, скажем, фонтан или бассейн с рыбами, в конце же, прямо напротив таблина, обыкновенно помещалась вторая столовая, по обе стороны которой шли спальни, а иногда тут же была картинная галерея, или пинакотека. Все эти помещения, в свою очередь, сообщались с квадратным или прямоугольным пространством, обычно с трех сторон огражденным колоннадой, как перистиль, и очень на него похожим, только подлиннее. Это и был, собственно, сад, или виридарий, почти всегда украшенный фонтаном дли статуями и пестревший яркими цветами; в дальнем его конце стоял домик садовника; если семья была большая, по обе стороны колоннады помещались еще комнаты...

Сами комнаты обычно были небольшие; в этом теплом климате гостей чаще всего принимали в перистиле (или портике), в атрии или в саду, и даже банкетные залы, изысканно украшенные и убранные, были невелики, потому что в древности люди искусства, любившие общество, но не толпу, редко приглашали на пир более девяти человек сразу...

Почти каждый дом в чем-нибудь отличался от остальных, но общая планировка была одинакова. Всюду непременный атрий, таблин и перистиль, сообщающиеся между собой; всюду стены красиво расписаны...

Булвер-Литтон Э. Последние дни Помпеи. М., 1965. с. 39-41.

На арене амфитеатра

Радостные возгласы приветствовали двух обнаженных людей, которых ввели и привязали к столбам. Из слов соседей я понял, что это были приговоренные к смерти разбойники. Зрителям дали время погадать, какая уготована им участь. По толпе прокатился нетерпеливый ропот. Один из разбойников с гневным лицом стоял, выпрямившись во весь рост, другой кричал, извиваясь и пытаясь вырваться из пут. Служитель хотел заткнуть ему рот кляпом, но публика запротестовала. Вскоре на арену выпустили четырех львов. Сперва, ошеломленные шумом и движением в амфитеатре, звери застыли на месте, озираясь и ударяя себя хвостом по бокам. Но вот львица заметила людей у столбов и крадучись направилась к ним. Она обнюхала того, кто был привязан поближе к ней, издала жалобный крик. Вслед за ней подошли и другие львы. Внезапно она ударила приговоренного лапой, и когти ее завязли в веревках. Несчастный пронзительно вскрикнул. Львица прыгнула на него и, встав на задние лапы, впилась зубами ему в лицо. Толпа разразилась радостным криком, люди рукоплескали, вскакивали с мест и махали руками, приветствуя львицу. Ее примеру последовали остальные львы и с громким рычанием растерзали обоих.

Затем на арену вывели женщину, связанную длинной веревкой с медведем. Она неловко порывалась убежать и под конец растянулась ничком на песке, чем вызвала всеобщий хохот. Медведь поймал ее и вспорол ей живот...

Опустились занавеси, закрывавшие со всех сторон горку, сооруженную в середине арены. На вершине горки стоял Орфей - привязанный к столбу приговоренный раб, к его рукам была прикреплена лира. Вокруг него виднелись кусты и небольшие пещеры, откуда появлялись хищные звери. Спрятанные в гроте музыканты играли на лирах, и создавалось впечатление, будто эту бурную мелодию исполняет Орфей. Звери медленно приближались, принюхиваясь и рыча. Первым прыгнул на Орфея тигр, вслед за ним другие. Божественный певец исчез под грудой ревущих хищников. Мои соседи одобрили представление, хотя уверяли, что в прошлом году было интереснее: на глазах у всех распинали человека, а Икар с крыльями за плечами, спрыгнувший с высокой башни, разбился насмерть. Какой-то старик припомнил сцену, где Прометея проткнули насквозь колом.

Вновь поднялись занавеси. Во время перерыва служители загнали зверей в подземный зверинец при помощи крючьев, копий и факелов, вынесли растерзанные тела и засыпали лужи крови, разбросав поверх серебристый песок, ярко сверкавший на солнце.

Линдсей Д. Подземный гром (роман из жизни Рима в годы Нерона). М., 1970, с. 380-381.

Цирковой возница

Людей собирало в цирке многое. Прежде всего захватывающим было зрелище стремительно несшихся, сшибавшихся, обгонявших одна другую квадриг; прекрасные лошади, лихие возницы, смертельная опасность этих состязаний - этого было бы достаточно, чтобы глядеть на арену, не отрывая глаз, затаив дыхание...

Главными действующими лицами в дни цирковых игр были возницы. Эта профессия чаще всего переходила от отца к сыну; иногда опытный кучер обучал юнца (за это дело следовало браться смолоду; Кресцент, победитель в сотнях состязаний, выехал на арену в тринадцатилетнем возрасте), и ученик хранил благодарную память о своем воспитателе. - Он рос среди конюхов и возниц, ловил их рассуждения и рассказы, их интересы заполняли его душу. Он знакомился с их мечтами, мыслями и желаниями в те годы, когда впечатления окружающего мира и его уроки врезываются в душу неизгладимо и на всю жизнь. Победа в цирке представляется ему пределом человеческих достижений; он не знает на земле славы ослепительнее, чем слава возницы-победителя. Конюшня для него - и родной дом, и школа жизни, и университет: здесь он изучает все тонкости и хитрости своего нелегкого ремесла, усваивает технический жаргон цирка и его идеалы. Они ограничены цирковой ареной: на беговой дорожке его ждет все, чем красна ему жизнь, - победный венок, неистовые рукоплескания многотысячной толпы, богатство, громкое имя, которое перекатится, может быть, даже за пределы Италии. Он ведет счет своим победам и наградам с точностью ученого педанта и увековечивает в длинных надписях виды упряжек, количество заездов, имена своих лошадей. Он упоен не только славой и успехом, он пьянеет от риска и опасности.

Сергеенко М. Жизнь Древнего Рима. М.-Л., 1964, с. 251-253.