Глава четвертая

1

Прошло два года с тех пор, как папский легат Опизо нарек Даниила в Дрогичине королем и торжественно надел на его голову королевскую корону. Но Даниил по-прежнему именовал себя князем и всем приказал, чтобы не называли его королем.

- Я русский князь, - говорил он, - жил без папы римского и буду жить, и русским людям нет нужды поклоняться тем папам. А что королем папа назвал, пусть в Риме этим забавляются.

Соглашаясь на коронование, Даниил имел иную мысль - обрести военных союзников на Западе, чтобы сообща встать против татар. Но ничего из этих замыслов не вышло. Папа и не думал помогать.

Промелькнуло дрогичинское коронование, и забылось это ненужное слово - король. Лишь в грамотах к папе подписывался Даниил этим титулом, а дома все называли его князем. Правда, вначале, когда на Руси узнали о короновании, горько было Даниилу, не раз его откровенно укоряли и бояре, и простые люди. Седоголовый дед-смерд в оселище под Владимиром, увидев Даниила во время охоты, поклонился и сурово промолвил:

- Ты, княже, можешь казнить меня, но скажу тебе правду. Говорит наш боярин, что ты продался латинцам и венец чужеземный на голову надел. Говорил, что королем тебя нарекли. А не было еще такого на Русской земле. Как же оно выходит - продал ты нас?

Взбешенный Даниил хотел уже позвать дружинников, чтобы бросить дерзкого смерда в яму, но опомнился. Старик наивно и безбоязненно смотрел ему в глаза и ждал ответа. Даниил дернул повод, конь взвился свечой. Смерд растерялся. Сначала подумал, что князь затопчет его конем, а потом непонимающе покачал головой и нерешительно свернул с тропинки в лес.

- Стой! - не своим голосом крикнул Даниил, сдерживая коня. - Стой! Не продавался я и никогда не буду гнуть шею перед латинцами!

Старик оглянулся, рванулся к Даниилу, но, увидев, что тот поскакал прочь, вслед ему размашисто трижды поклонился до самой земли и твердым шагом пошел в лес.

Правду сказал Даниил смерду, но все же дедовы слова жгли душу. Мог ли Даниил обо всем рассказать людям? Не королевская корона ему нужна и не продавал он папе землю Русскую. А хотел разумом и словом своим защитить родной край. Не ползал Даниил перед папой даже тогда, когда жизнь требовала, чтобы он просил помощи в борьбе против татар - и тогда он осторожно готовился к переговорам с папой. Не он, Даниил, а папа через три года после неудачного приезда Плано Карпини снова начал намекать на переговоры. Папа пожелал подчинить католицизму Галичину и Волынь. Но Даниил разгадал эти коварные папские замыслы, и хотя он принял корону, но ни на шаг не поступился землей Русской и русскими людьми. Данило думал: если папа объявит настоящий крестовый поход против татар, то это будет большой помощью русским. А кроме того, разве не коронация покончила с притязаниями венгерских баронов на русские земли? Разве не запретил папа (хотя это было сказано для отвода глаз) рыцарям-крестоносцам лезть на Галицко-Волынские земли?

Александр Невский хорошо понимает смысл отношений Даниила с папой. Знает - и сам помогает галичанам. Ведь, посылая Плано Карпини к татаро-монголам, папа хотел договориться с татарскими ханами, чтобы с востока и с запада стиснуть русских, а тогда уже будет легче и окатоличить Русь. Не осуществились эти замыслы, не вышло у папы союза с татарами. Своими поездками в Орду, своим словом мудрым помешал Александр Невский папским проискам в Орде, помог галичанам...

...Тяжело поднимается Даниил на башню, ноги не несут. Стучит сердце, одолевает одышка. Его поддерживает Теодосий. Острый меч у Теодосия, и столь же остер ум. Иной боярин приносит меньше пользы, чем этот смерд.

Ну вот, наконец взошли... Внизу раскинулся Холм-город. Даниил любил его больше всех других городов. Только-только взошло солнце, а возле стен уже суетятся люди. Вон Андрей-дворский с людьми. Тиуны из ближних оселищ привели в Холм смердов, чтобы углубить рвы вокруг города, поднять каменные стены. Издалека, из-за Днестра, привозили огромные каменные глыбы; до позднего вечера не утихал грохот. Андрей-дворский остановился возле деревянного сооружения, похожего на таран. К концу толстого бревна смерды привязали огромный камень. Андрей отошел в сторону. К другому концу была привязана толстая веревка. Десять человек ухватились за нее и потащили бревно к земле. Глыба, оторвавшись от земли, медленно поплыла вверх. Приспособление подкатили ближе, и камень опустили на стену. Там уже ждали. Каменщики, отвязав веревку, подвинули камень на место, обмазали его белой глиной. За месяц стены выросли на три локтя. Даниил укреплял город, все время напоминая воеводам о татарской угрозе.

Теодосий остановился ниже, на ступеньках, прислонившись к столбу. Даниил смотрел на стены, но мыслями был далеко отсюда. Он так замечтался, что даже не слышах грохота у стен. Перед его глазами стояла Доброслава. Ему казалось, что он видит, как она улыбается, протягивает к нему руки.

Если бы не татары, давно бы уже он увидел дочь свою Доброславу. Сколько лет не виделись! Только от Бориса и узнавал о ней; сказывал Борис, что уже и внуки есть. И с Александром хочется увидеться. Князь Александр храбр, как Святослав, а умен, как Ярослав Мудрый... Но ехать нельзя, татары не пустят. И тайно поехать - немыслимое дело: узнает хан - только вред от того будет. Но митрополит Кирилл два раза приезжал к Даниилу и мысли князя Александра ему поверял.

Думает Даниил: "Вот бы встретиться с Александром... Долетает до нас его клич, что таурменов с двух сторон надо бить... Вот бы собрать все войско воедино! Да нельзя это сделать. Велика земля Русская, и везде войско нужно. Там, на севере, князь Александр сторожит. Не ровен час - немцы-рыцари полезут. А мы здесь оберегаем. Долго будут помнить Дрогичин. С уграми да поляками сейчас по-дружески... Вот только татары... Придет время - и с татарами управимся!.. Надо что-то сейчас придумать, подрезать силу татарскую".

Словно очнувшись ото сна, Даниил посмотрел вокруг.

- Ты здесь, Теодосий? Иди, я один побуду...

Теодосий спустился по ступенькам и вошел во двор.

Возле дома, где жила княжеская стража, его догнал знакомый дружинник.

- Куда ты девался? Я с ног сбился, всюду тебя разыскиваю. Едем ко мне, гости из Галича приехали.

- Какие гости?

- Идем скорее. Брат мой приехал, и люди с ним - коломыйскую соль привезли на княжий двор.

- Яромир приехал? Бежим быстрее! Он мне что отец родной. Если б не спрятал он меня в своей клети, так челядники Судислава голову мне отрубили бы.

Друзья вышли из ворот крепости и пошли по длинной улице Подгородья. Огромную крепость построил Даниил в Холме, много людей поселилось вокруг нее в Подгородье. В крепости было четверо ворот, и неподалеку от ворот, за рвом и чистым выгоном, начинались улицы. К этим улицам примыкали меньшие улочки, хатка к хатке лепились все новые и новые строения. Отовсюду шли люди в Холм - князь Даниил звал каждого, кто умел что-нибудь делать. Сюда, под опеку Даниила, прибывали и ковачи, и каменщики, и седельщики, и медовары, и купцы, и те, что свечи изготовляли. Были здесь умельцы-железоковцы, которые и мечи мастерили, и серебряные да золотые украшения для женщин делали.

Теодосий вихрем влетел в дверь и остановился на пороге, закрыв глаза. На дворе сияло солнце, а в доме была полутьма - солнечный свет едва пробивался сквозь бараньи и свиные пузыри в окнах.

- Ну и темень! - воскликнул Теодосий. - А где же Яромир?

Из-за стола вышел высокий бородач в длинной белой рубахе.

- А поди-ка сюда! Ругать всех вас буду. Как выехали из Галича, так и не вспоминаете о нас.

- А почто теперь в Галич ездить? Теперь венгерский король забыл туда дорогу - не с кем встречаться. А мед пить я всюду могу! - захохотал Теодосий, обнимая Яромира.

- Отпусти меня, медведь ты мохнатый! Задушишь! Отпусти! - просил Яромир. - Ты все такой же веселый!

- Некогда плакать, Яромир, да и слез нет. Сухие глаза как камень на солнце. А у вас там и теперь мед сладкий? - спросил Теодосий, усаживаясь.

- Мед сладкий, да жизнь горькая, - тихо промолвил смерд, сидевший рядом с Теодосием.

Его сосед испуганно толкнул смерда в бок, кивая в сторону Теодосия, Яромир заметил это и махнул рукой.

- Не бойтесь, при Теодосии можно обо всем говорить, он не будет наушничать боярам. А про горькую жизнь верное слово сказал Горослав. Тяжело жить на свете. Закупом стал Горослав.

Горослав оглянулся на окно и, наклонившись к Теодосию, прошептал:

- Брат у меня есть, тоже закуп. Теперь боярин его и домой не пускает со своего подворья. Днем и ночью у боярских коней. А дома дети малые.

- Чтоб этим боярам костью подавиться! - буркнул Яромир.

- Да где эта кость? - спросил Теодосий.

- Будет время, - ответил ему Яромир, - кость найдется. Видел я, как вешали князей Игоревичей. Все закупы радовались. Владислав над нами издевался. Настал день - и ему голову отсекли... Всех бы бояр в одну кучу!

- А тогда что? - спросил Теодосий, лукаво прищурив глаза.

- В яму всех!.. Дань дерут, как кожу с живого человека.

- Волки злые! Звери! Грызут людей! Пойду найду князя, все ему расскажу об этих зверях! - вскочил с места Теодосий и начал искать свою шапку.

- Э, брось! - ответил Яромир. - Думаешь, князь сам пойдет дань собирать? Ну, других бояр пошлет, а они все одним миром мазаны. "Пойду к князю"! - передразнил он Теодосия. - Пойди! Так он тебе и поможет!

- Бояре не лучше татар, - показал Горослав на свои ноги, завернутые в изодранные шкуры. - Не успеешь убить зверя, как велят шкуру нести на боярский двор. А из чего себе постолы сделать? - Он помолчал и добавил: - Одинаковыми люди родятся, да живут не одинаково.

Теодосий смотрел на Горослава и качал головой.

- Садись, Горослав, к столу, - предложил Теодосий, - по корцу меда выпьем. А еще скажу: попадется тебе боярин на охоте, так ты и сдирай с него шкуру. Он ведь все едино не родственник тебе и не приятель.

- Это ты верно молвил, Теодосий. А то: "Пойду к князю"! Выпей корец, и на душе легче станет, - добавил Яромир.

Даниил вошел в гридницу с братом Василькой, когда бояре были уже в сборе. Видно, что-то важное скажет князь Даниил, раз Василько из Владимира в Холм прибыл. Открылась дверь, и вошел Лев - он только что приехал из Львова. Лев подошел к отцу и поклонился.

- Садись поближе, - указал Даниил на скамью. - Нет только тысяцкого Любосвета из Берестья.

В гриднице воцарилась тишина. Даниилу скоро пятьдесят пять лет, - не такой уж и старый, да одышка мучает. На ногах держится как двадцатилетний юноша, а дышать тяжело. Сегодня он одет в красный кафтан, шитый серебром, у пояса меч, подаренный Мстиславом Удалым, черные глаза молодо горят.

- Десят лет миновало после Ярославской битвы, - начал он неспокойно. - Эти десять лет никто из врагов не шел на нашу землю. Боятся меча нашего. Не пойдут угры, не пойдут немцы. А папа римский корону королевскую прислал, королем нарек, - Даниил захохотал.- Король! Папа сам к нам своих послов посылал. Боится русских, чтобы не сговорились с татарами. А меня хотел короной обмануть. Хитер паук, но паутина гнилая у него.

Даниил сел в кресло.

- Собрал я вас для того, чтобы сказать: был у меня гонец от князя Александра Невского. Князь передал мне, что татары собираются в поход на Волынь. Сила у них великая, но их войско разбросано по нашей земле. Не хотят они всю орду скликать, ибо тогда некому дань будет собирать с тех земель, где не будет татарского войска. Да и боятся они: уйдут, а там русские войско соберут. Но в одном месте ударить могут. Нам же пришла пора свою силу показать. Пусть не думают, что напугали нас. Далеко не пойдем - погоняем татар по Случи и Тетереву, а может, и до Киева дойдем, Батыя уже нет... - Даниил замолк и добавил: - Подох, пес шелудивый. Туда ему и дорога, проклятому!

Лев вскочил с места.

- Давно жду я похода! Дружина моя готова.

Даниил, словно и не слышал, продолжал:

- Там, на Случи и Тетереве, в оселищах татарские тысячи хозяйничают. Прогнать их надобно.

Бояре загудели. Тысячник Демьян что-то горячо говорил Андрею-дворскому. Семен Олуевич подошел к Даниилу.

- Стар я уже стал, а то бы пошел с тобой, как когда-то на Калку ходил.

- Сиди, Семен. Ты учил меня когда-то молодого. Та наука на всю жизнь запомнилась. А теперь я и сам вижу, какие мы совершали ошибки тогда. И князь Мстислав говорил мне потом в Галиче, что зря на Калке вырвался вперед, не ждал князей. Да и князья слушать его не хотели, каждый был сам по себе.

Семен Олуевич стоял, склонив голову под тяжестью воспоминаний.

- Да, Данило, жизнь учит нас! - вздохнул он. - Эх, если бы еще одну жизнь прожить, если бы молодость вернулась, не были бы мы такими глупыми!

Даниил поднял руку.

- Через десять дней начнем поход. В воскресенье выступаем из Холма. Князь Василько ведет свою дружину из Владимира. Галичане во Львове собираются - их поведет княжич Лев. А Любосвет со своими берестейцами к князю Васильке присоединится.

Когда стали расходиться, Демьян подошел к Даниилу и смущенно попросил:

- Хочу остаться наедине с тобой.

Даниил удивленно поднял брови.

- Что-то случилось, Демьян?

- Нет... Про одно дело сказать хочу.

Даниил кивнул Андрею, и тот вышел.

- Говори.

Демьян подошел ближе.

- Садись, - буркнул Даниил.

- Я постою.

Демьян перебирал пальцы, словно четки, - хрустели косточки.

- У меня... - начал он и сбился. - Я... - Потом снял меч и дрожащими руками положил перед Даниилом. - Возьми меч тысяцкого. Не должен я его носить.

Даниил удивленно пожал плечами, его заинтересовало Демьяново признание, но он сдержал себя, ничего не спросил, а смотрел на тысяцкого равнодушными глазами. Это еще больше обескуражило Демьяна. Если бы Даниил крикнул или выразил удивление - было бы легче, а то сидит молча.

У Демьяна онемел язык, лицо покрылось капельками пота.

Даниил выпрямился в кресле и наклонился к Демьяну, пугая его пристальным взглядом.

- Ты... меня... Я... - лепетал Демьян.

А Даниил продолжает смотреть и молчит.

- Покарай меня! - завопил Демьян и упал на колени.

Даниил медленно поднялся и вышел из-за стола.

- Говори, что сделал! - сказал он сухо, словно обращался к незнакомому человеку.

- Совестно мне... Я... в глаза не могу смотреть... Казни меня! - заплакал вдруг Демьян и упал на колени.

- Говори! - сухо сказал Демьяну.

- Казни! Виновен я... Боялся, за жизнь свою боялся, трусом стал, - дрожащим голосом, сбиваясь, говорил Демьян. - Еще тебя и на свете не было, поднял руку я на отца твоего, князя Романа... Крамольники ум мой помутили... Благополучно все обошлось для Романа. А он не знал, что это был я... Хотел тогда признаться, но боялся: повесил бы он меня, а мне жить хотелось... Я думал, забылось все, и честно служил Роману и тебе... А потом схватил меня в клещи Филипп, запугал, настращал, что тебе скажет... Я боялся... знал...

- Знал о покушении в Судовой Вишне?

- В Судовой Вишне? Нет. Но знал, что он крамольник, знал и тебе не сказал... Суди меня... Признался я, чтоб честно умереть... стар уже...

Демьян не мигая смотрел в глаза Даниилу.

- Судить не буду, - резко ответил Даниил. - Но и тысяцким больше не будешь... Без тебя на татар пойдем. Пусть это будет тебе карой. Трус! Нет доверия к тебе!

Демьян низко опустил голову.

А Даниил, не оборачиваясь, быстро вышел из гридницы.

2

Войско Даниила расположилось в лесу. Костров в лагере не разжигали. Сотские зорко следили за тем, чтобы было тихо. Даниил сидел в своем шатре. Уж полночь прошла, а ему не спится. Мигают свечи в железных подсвечниках. Князь прилег на пушистые шкуры, придвинул к себе подсвечник с большой свечой, вынул книгу из сундучка. Зашелестели пергаментные страницы - Даниил читает о Святославе. Эту книгу недавно ему привезли из Киева. И в походах Даниил читал: читал книги, писанные русскими монахами, привозили ему и греческие книги, и книги из Рима.

Даниил перелистывал страницы, прислушивался. Свечи стали мигать, задымили. Князь хлопнул в ладоши - в шатер бесшумно вошел слуга. Даниил велел принести новых свечей.

- Скоро начнет рассветать? - спросил он.

- Скоро.

- Позови дворского.

Вошел Андрей.

- Ты еще не спал, княже?

- Не спится. Где же Теодосий?

Дворский в ответ лишь пожал плечами. Уже не первый раз спрашивает его Даниил. Теодосий должен был вернуться к вечеру, но вот уже ночь кончается, а его нет.

- Может, он заблудился, сбился с дороги, - высказал свои предположения Андрей.

Даниил поднимает голову, внимательно смотрит на него.

- Сбился с дороги? Это не похоже на Теодосия. Может, татары схватили. Состарился он уже.

- Мефодий прибежал бы. Я велел ему не ходить вместе с Теодосием, а быть поблизости, присматриваться и, если что случится, скакать сюда.

Замолчали. Неужели татары разузнали о походе? Даниил смотрит на свечу. Может, Теодосий не обнаружил их и поехал дальше? Андрей смотрит на Даниила, глаза у него слипаются, еще бы разок умыться, но выйти нельзя. Возле шатра послышался шелест.

- Кто там? Пойди, Андрей, узнай.

Но дворский не успел даже оглянуться. Слуги подняли войлок, и в шатер вошел Теодосий. Даниил приподнялся на локтях.

- Пришел! Целехонек! Не схватили татары?

- Видели, да не схватили.

- А как это?

- На небе звезду видят? Видят. Да не достанут. Так и меня.

- Значит, они теперь узнали, что ты приезжал? Переполошились? - спросил Даниил.

Теодосий мотнул головой.

- Те, что видели, уже больше ничего не увидят. Из-за них-то я и задержался.

- Рассказывай! - нетерпеливо подгонял его Даниил.

- Я все узнал. Много тысяч татар собрал сюда Куремса, а сам за Днепр поехал.

- Откуда тебе ведомо это? Кто сказал? - удивился Даниил.

- А я вчера весь день кумыс пил у одного нукера. Сначала угощал он меня кумысом, а потом я отвязал от седла кожаный жбан и дал ему нашего меда. После этого язык у него стал подобен ветке, которую ветер качает из стороны в сторону. Я дал ему три корца, он обнимать меня начал. Мелет он что-то, кричит: "Орос, пей кумыс, татарином сделаю тебя". А я пью этот кумыс. Питье как вода. А они от меда нашего с ног валятся.

Теодосий подробно рассказал Даниилу, где расположились татары, по какой дороге двинутся дальше на запад, какие у них силы.

- Позови князя Васильку, - приказал Даниил дворскому.

- Он тут, у шатра, с княжичем Львом.

Даниил взял лист пергамента, слуга подал ему большое гусиное перо.

- Все ли ты рассмотрел, Теодосий? А ну-ка, подойди сюда поближе.

Василько вошел с княжичем и приблизился к Даниилу.

- Смотрите сюда, времени мало, - Даниил начал чертить на пергаменте. - Это вот река, а это большое оселище; тут татары, а в этом оселище тоже они; а мост через речку вот здесь...

- Мост один, за большим оселищем, - вставил Теодосий.

- Река глубокая, вброд татары не перейдут. К мосту побегут. Холмские дружины тысяцкий Любосвет поведет на большое оселище, а ты, Василько, пойдешь влево, туда, где у татар одна тысяча.

Лев коснулся руки отца.

- А я что же, буду сидеть без дела?

Даниил недовольно посмотрел на него.

- Разве ты пришел мед пить? В лесу, неподалеку от моста, укроешься - туда погоним басурманов.

- Возле моста большой выгон, - подсказал Теодосий.

- Знаю, ты уже говорил про то, - перебил его Даниил и обратился ко Льву: - В лесу притаишься. А двадцать дружинников возле моста поставишь. Когда татары побегут, пускай эти дружинники отходят через мост, а ты тогда всей дружиной закрой мост и встречай мечами. А теперь живее, скоро уже светать начнет!

- Доскачем еще затемно. Отсюда десять поприщ, - вставил свое слово Теодосий. - А на зорьке татары спят, как коты возле печи.

Даниил пошел к дружинам.

Любосвет в последний раз расспросил Даниила, что делать, и вскочил на коня. В темноте быстро исчезали его сотни. За ними тронулись владимирцы.

- Смотри, брат мой, - обнял Васильку Даниил, - береги себя!

Львовский и галицкий полки выстроились рядом. Даниил подошел к сыну.

- Пора трогаться? - нетерпеливо спросил Лев.

- Трогайтесь! - тихо прошептал Даниил.

Лев рвался в бой. Львовяне догнали владимирцев у дороги, сворачивавшей в лес, в котором должны были расположиться полки Льва.

- Тут становитесь, заезжайте в лес! - крикнул Лев сотским. - Только не залезайте в чащу. От берега вдоль дороги становитесь!

Он помчался с тысяцким назад, на левое крыло своего войска, - там должны были появиться татары. Увидев Льва, дружинники прекратили разговоры. В утренней мгле начали вырисовываться верхушки деревьев. Светало. Сотский бранил неповоротливого дружинника:

- Не звенеть мечами! У тебя не ложка в руках!

Лев был недоволен: "Ужель нельзя было послать меня первым? Кто-то начнет бой, наскочит на татар, а ты сиди тут и жди. Может, татары и не побегут сюда..."

Вокруг молча стояли дружинники.

Гнетущая тишина раздражала. От нее гудело в ушах, словно бушевал ливень. Лев закрыл глаза - гул не прекращался. Только немного погодя он понял, что это гудит земля - сюда мчались всадники.

Показались татары. Трудно было удержаться, чтобы не выскочить из засады и не броситься на врага. Но никто не нарушал приказа. Татары не заметили скрытых в лесу русских дружин. Вырвавшись на открытую дорогу, они мчались к мосту. Это было спасение, ибо сзади нажимали русские сотни. Вот уже рукой подать до моста. Впереди скакал тысячник, за ним татарские сотни. Тысячник поднял руку, чтобы хлестнуть коня нагайкой, но рука его бессильно повисла в воздухе. Тысячник упал. Он уже не видел, как русские выскочили из леса и преградили путь к мосту. Татары не остановились. "Сколько этих русских? Два десятка безумцев! Изрубить их саблями! Да они и сами испугаются..."

А русские и впрямь "испугались" и помчались к мосту. Татары быстрее погнали коней. Русские пропали. Но что это? Путь преградили русские сотни. Дорога была полностью отрезана.

- Бей таурменов! - раздался клич.

Бежать татарам было некуда. Сотников уже никто не слушал. Многие из татар бросились в реку, но и там не было спасения: беглецов настигали меткие львовские лучники.

...К мосту стягивались русские дружины, не было только владимирцев - они задержались в дальнем оселище.

Любосвет, увидев Даниила, подскочил к нему.

- Все осмотрели, как ты повелел, - нет татар, там все, - он показал мечом на землю. - Может быть, которые и убежали, но очень мало таких.

- Хорошо, что убежали, Любосвет, - улыбнулся Даниил. - Будет кому рассказать Куремсе, а то он бы и не поверил, что русские побили его тысячи.

Над дорогой поднялась пыль - приближались владимирцы.

- Задержались мы, - сказал Василько, - но ни одного таурмена сюда не пустили. Ни один не прорвался к Куремсе.

...Солнце уже поднялось над лесом, когда все съехались. Высоко развевался на ветру княжеский стяг - широкое вишневое полотнище, вышитое золотом. Тысяцкий Любосвет наклонился к Даниилу, шепнул на ухо. Лицо Даниила омрачилось, он спросил:

- Всех узнали, всех знаете, откуда они?

- Всех... и Микула погиб.

Даниил встрепенулся:

- Новгородец? Храбрый дружинник был... Похоронить всех тут на берегу, возле моста.

Воины притихли. Даниил снял шелом и склонил голову, став на правое колено...

- Где Теодосий? Почему его не видно? - спросил через некоторое время Даниил.

Мефодий тихо ответил:

- Сотский сказывал, что он тяжело ранен.

Даниил рассердился:

- Почто мне не сказали? Где он?

Любосвет показал рукой - под ветвистым дубом дружинники окружили раненого. Даниил пошел туда. Теодосий, закрыв глаза, лежал на зеленой траве. Даниил спросил у лечца Гостряка, стоявшего возле Теодосия:

- Как он?

- Жив будет, - прошептал Гостряк. - Рубанули его саблей по правой руке да бок задели. Две раны. Я зелье приложил - не так жечь будет.

Теодосий раскрыл глаза.

- Это ты, княже?.. А я не успел доскакать до реки... - Он облизнул языком пересохшие губы. - Не успел... Но я поднимусь, с вами на коне поеду.

Лечец прошептал:

- На каком коне? Ему возок нужен. В лагерь уже поехали за возком. А сейчас пусть отдохнет.

Даниил молчал. Лечец взволнованно продолжал:

- Не беспокойся, встанет Теодосий, только правая рука отсохнет.

- Будь возле него, подними на ноги. Это мой приказ тебе.

- Я и так буду, княже, без приказа. Он мне что брат родной.

Отдохнув, войско двинулось обратно. В возке за холмской дружиной везли раненого Теодосия.

Долго не мог оправиться Куремса после Даниилова удара. Нагнал страха Даниил на татар. Записал летописец, как татарские воеводы уговаривали непоседливых, что норовили напасть на Галич: "Како идеши в Галич, а Данило князь лют есть: оже отъиметь ти живот (убьет), то кто тя избавить".

Обрадовались русские воины - хоть и не большая победа, но отплатили за Калку; и не много татар уничтожили, зато убедились, что их можно разбить и прогнать.

3

К четвертому корцу Теодосий не прикоснулся.

- Довольно, нельзя больше, Мефодий! Мне еще надобно идти к папским послам.

За два года он уже забыл о своих ранах. Только правая рука висела как плеть.

- Тебе, Теодосий, уже не поднимать больше меча, да и стар ты стал, - сказал ему Даниил. - Будешь теперь помогать дворскому: принимать чужеземцев, присматривать, чтоб накормлены были, чтоб спать было где. А к нам много людей теперь ездит - и от папы, и из Польши, и из Венгрии, и из Чехии, и купцы знатные приезжают. Да и наших - суздальцев, новгородцев, киевлян - пышно принимать надобно.

Так Теодосий стал тиуном в посольских делах.

Сегодня он заскочил к Мефодию; сюда сбежались близкие друзья, им интересно было узнать, что за люди вчера приехали.

Гости выпили уже и по четвертому, а Теодосий отстал. Мефодий с укором смотрел на своего друга:

- Боже ты мой! Сухо в моей избе всегда, как в печи. Раз в год достал меду, и то ты отказываешься. Что я, боярин? Может, я на последнюю гривну меду достал, а ты не пьешь, Теодосий. Выпей четвертый корец! Ну что тебе четыре корца?

Теодосий сдался:

- А! В доме четыре угла... - он выпил четвертый. - А больше не проси, не буду. Еще с монахом толковать надо. Вдруг язык заплетаться начнет? Что Данило скажет, ежели узнает?

- Не будет заплетаться, - подмигнул Мефодий. - На дворе мороз, весь хмель из головы выскочит. Да ты про послов папских поведай нам.

- Вчера в терем отвел их спать, - начал Теодосий. - Самого старшего отдельно положил, а тех четырех в маленькой светлице. Поснимали они кожухи, чесаться начали. Застромит руку под рясу и чухается. Смотреть срамно. Я говорю им, искупались бы, водицы мы нагреем, а пучеглазый отвечает, что обычай в ихнем монастыре такой - дважды в году в бане купаться. Да баня-то какая - в бочку воды наливают, залезают в нее и полощутся. Говорю им, пойдите покупайтесь, у нас баня такая, что шкура отстанет. Никак не хотят. Говорят, перед пасхой уже дома помоются. Смех от этого разбирает, а смеяться нельзя. Ну как же, день целый ехали, простыли, а в светлице у печки разопрели. У нас и людей таких неопрятных нет. Русский человек не будет в грязи сидеть.

Мефодий наполнил еще один корец, и Теодосий, увлекшись рассказом, выпил и пятый.

- Все допытываются, - продолжал он, - скоро ли у нас латынщина будет, и про папу рассказывают. Один говорит, что он у папы во дворце дважды был.

Все придвинулись ближе. Мефодий спросил:

- Самого папу видел?

- Молвит, что видел. Их десять монахов под стенами стояли, свечки держали. К папе тогда король какой-то приезжал. Поприходили кардиналы, бискупы и короля привели. И все кардиналы, как войдут в светлицу, где на троне папа сидит, трижды на колени перед ним падают. А как доползут к нему, так надо целовать папе руку или ногу. Кардиналы целуют правую руку около застежки мантии, епископы к колену припадают, а король должен и руку и ногу целовать.

Мефодий трижды плюнул.

- В ногу целовать? Так папа хочет, чтоб и русские целовали его постолы?

- Хотел папа, да не вышло. Уж лучше пусть папа моего коня в хвост поцелует. А налей-ка еще, - разошелся Теодосий. - Что-то не распробовал, вкусный ли у тебя мед.

Может, Теодосий еще попробовал бы меду у хлебосольного Мефодия, да прибежал слуга - завтрак надобно подавать папским людям, старшой уже ждет Теодосия.

- Хитрый монах! - захохотал Теодосий. - Пить им нельзя, закон, мол, не дозволяет, так он идет вдвоем со мной, говорит - молитву сотворить, а сам к меду прилипает как муха. Вчера три корца высосал. Вот и теперь ждет, не хочет без меда завтракать.

Слуга два раза подсаживал Теодосия - тот никак не мог попасть в седло и все ругал татарина, который рубанул его по правой руке.

В гриднице у Даниила сидел дворский Андрей.

- Где же он, посол? - спросил Даниил.

- Теодосий завтракать повел.

- Коль с Теодосием пошел, то без меду не обойдется.

- А Теодосий невиновен. Он мне вчера рассказывал, как монах к нему приставал и просил меду тайком, чтобы его спутники не увидели.

- Хитрецы! Все на хитростях! На словах - пить нельзя, а за спиной лижут.

- Еще говорил Теодосий, что монах шепнул ему, будто папа поход против нас объявляет.

Даниил прищурил глаза.

- Монах шепнул? Значит, пугать надумали. Услышим, скажет ли мне про то посланец... Папа сам нас боится, хоть и молвят, что папа Александр более лютый, чем Иннокентий. Тот помер, не успел со мной доругаться.

В дверь заглянул Любосвет.

- Заходи. Не видел папского посла?

- С Теодосием пошел.

Но папский посланец не задержался. Он выпил сегодня лишь один корец. Теодосий довел его до княжеского терема и приказал слуге оповестить князя.

Даниил сидел в княжеском кресле с высокой спинкой, а Андрей и Любосвет по бокам. Монах был одет в праздничную рясу, в руках держал папскую буллу. Не дойдя пяти шагов до князя, поклонился. Его маленькие глазки мигали под тяжелыми веками. От выпитого меда лицо его покраснело; Теодосий нарочно дал ему самого крепкого меда, "дикого", как он говорил.

- Королю русскому кланяется посол святейшего папы.

Даниил кивнул головой.

Монах развернул пергамент и начал торжественно читать высоким голоском.

Даниил слушал, закрыв глаза. Монах читал не спеша. После обычных приветствий папа в своей булле перешел к угрозам. Он напоминал о том, что, приняв корону, Даниил не хотел покоряться папе. Папа милостиво простит все это Даниилу, если он будет повиноваться римской церкви. Если же нет, то папа проклянет его властью, данной ему от всемогущего бога.

- "Дошло до нашего слуха, не без печали сердца нашего, - старательно вычитывал монах, не поднимая от пергамента головы, - что ты неблагодарен за великую благодать, не помня о добродетельстве церкви нашей, пренебрегая словами послушания и сохранения веры, не выполнил обещания своего на безопасность твоей души, кривду самой веры, гордыню вышеупомянутой церкви и образа Иисуса Христа.

Поэтому, желая перед тобой апостольскими напоминаниями на том настаивать и призывать тебя отеческими предостережениями к правде, которая есть у Христа, и надеясь, что ты признаешь тяжкую вину против бога и его церкви, достойно раскаешься и пожелаешь искупить свой грех, считаем необходимым напомнить тебе, с какой ревностью, с каким тщанием заботился апостольский престол, чтобы тебя возвысить, думая, что не церковь, но самого себя обманываешь, пагубно не сдерживая своего обещания. Уповаем, что ты не замедлишь отречься от пути, которым грядешь, и постараешься вернуться к словам своим, таким, которые мы, услыхав про славные дела твои, преисполнены великой радости, тебе в ознаменование твоих заслуг с большим чувством подали сосцы той же церкви, которые ты сосал, принимая благо ласк... Дано в Латеране^*, тринадцатого февраля, третьего года нашего понтификата!" - визгливо выкрикнул в заключение монах и, свернув пергамент, передал его Даниилу.

^* (Латеран - резиденция папы в Риме.

)Даниил, не посмотрев на бумагу, отдал ее дворскому.

- Более ничего не передавал папа?

- Неужели король не уразумел того, что я читал?

- Уразумел все. А когда посылал тебя папа, что сказал?

Монах пожал плечами, попробовал улыбнуться. Его глазки потонули в морщинах, брови поднялись. Он поклонился, развел руками.

- Король слышал - я прочел, что пишет папа. Я, грешник, получил повеление привезти буллу и взять у короля ответ папе.

Даниил подался вперед, схватившись за ручки кресла; глазами он впился в папского посла. Тяжело дыша, Даниил бросал гневные слова:

- Передай папе - пусть он угрожает своим кардиналам, а не князю русскому. Писать не буду. Передай папе - пусть он научится учтивости... Не забудь это сказать! И еще скажи - не было никакого короля Даниила. Ни единого дня не называл себя королем. Я князь русский, как водится у нас на Руси. У нас своя вера есть... И проклятие папы к нему возвернется. - Он умолк, откинувшись назад.

Монах, растерянно глядя то на Даниила, то на Андрея, то на Любосвета, робко попытался продолжить разговор:

- Великий король! Папа - наместник Христа на земле, и нельзя его гневить. Я слуга папы и должен еще сказать, что мне папа велел. Я от него письма отвез к епископам оломоуцкому и вроцлавскому. А в тех письмах начертано: ежели я привезу твой отказ, то они проклянут тебя.

Даниил вскочил с кресла, побледнел, в глазах его вспыхнул огонь, столь знакомый Андрею и Любосвету. Они невольно придвинулись к Даниилу.

"Утишить надобно, а то еще ударит папского посла", - подумал Андрей.

Даниил отмахнулся от них и заговорил:

- Скажи, чтоб епископы выполняли повеление папы. Скажи им, что русские не признают того проклятья. Пускай проклинают своих, а к нам не лезут! А где слово вашего папы? Он же клялся, что поможет мне против татар! А где эта помощь? Золото па той короне, которую он мне послал, не ослепило глаз моих. Так и передай папе - не было и нет никакого короля Даниила, и я папе не холоп...

Он порывисто встал и исчез за занавеской бокового выхода. Монах попятился к двери, не переставая кланяться. Прием посла окончился.

4

Татары притихли. Бурундай, сменивший Куремсу, отступил к Днепру, разорив польские оселища и города. Как шкодливый пес, укусил - и назад. Поляки еще сильнее почувствовали, что нужно укрепить союз с русскими; Болеслав Краковский принял предложение Даниила встретиться с ним.

...Ни на шаг не отставал от отца Лев. Ехал с ним стремя в стремя, готовый в любой миг поддержать его.

А Даниил молча сидел в седле, опустив повод. Брату Шварну Лев сказал, чтобы тот с левой стороны ехал. Отец кашлял, хватался за грудь, и тогда его шелом клонился к гриве. Лев просил отца не ехать в далекий путь, но Даниил и слушать не хотел. Из Холма выезжали - в возок не сел, взглянул сурово на Льва:

- Ты что вздумал говорить? Пускай бабы в возке ездят.

Даниил силится крепко держаться в стременах, но клонится вперед, руками опирается о седло. Понимая немой взгляд Шварна, Лев обратился к отцу:

- Далеко еще ехать. Садись в возок.

Молчит Даниил. Как же он согласится, если это на глазах у всей дружины. Скажут - уже на коне сидеть не может старый князь. А для воина - это самый тягчайший позор.

Шварно подскочил к брату, сказал ему вполголоса:

- Сам отец не попросит.

Лев подал дружиннику знак рукой. Возок выехал вперед. Лев сошел с коня и подошел к отцу.

- Отдохнуть тебе надобно, - шепчет Лев и берет отца за руку.

Даниил бросил поводья и, не поднимая головы, начал слезать. Только промолвил: "Ехать!" - и, поддерживаемый сыновьями, взобрался в возок.

Возок сделан так, что и сидеть в нем можно и лежать, как в постели, на мягких шкурах.

Впервые ехал Даниил перед войском не на коне. Но дома не хотел оставаться. Раз уже договорился с Болеславом - надо ехать.

Колеса возка подпрыгивали по замерзшей дороге, возок качало. Но все же здесь легче, чем в седле. Даниил вытянул ноги. Снял шелом - на голове остался меховой подшеломник - и уронил голову на подушки. На самого себя был сердитый. Проклятая болезнь! В груди так давит, словно ковачи клещами горло сжимают. Да еще глаза. Словно кто песку насыпал в них. Давно они уже его мучают. Только и отдыхал во сне. Но и сон приходит не надолго. Даниил потянулся. Расстегнул застежки на кафтане - теперь шею можно повернуть. Будто копьем кто голову долбит - думка неуемная стучит: "Ужели не сяду больше на коня? А без коня уж не воин. С татарами бы еще нужно было встретиться. От князя Александра снова радостная весть пришла - из Суздаля и Ростова татар прогнали".

В возке тепло. Кажется Даниилу, что это не возок, а светлица и над ним склонилась Анна, а возле нее стоит князь Мстислав. Откуда они? Анна зовет. Но это не ее голос. Он раскрывает глаза. Дверцы возка открыты, и над ним улыбающиеся лица Льва и Васильки.

- Княже Данило! - будит его Василько. - Уже в Тернаве^* мы.

^* (Тернава - город в Польше, недалеко от Кракова.)

- В Тернаве? - очнулся Даниил и подумал: "Как же так? Ведь я хотел лишь отдохнуть в возке. Почему не разбудили раньше?"

Лев помогает встать. Солнце слепит глаза. Даниил быстро закрывает их ладонью, слезы ручейками бегут по щекам. Лев замечает смущение отца, дает ему шелковый платок и шепчет на ухо:

- Князь Болеслав сейчас придет.

Даниил вытирает глаза. Ему трудно смотреть - белым снежным ковром покрыта земля, и это сияние режет глаза. Не видит Даниил, что князь Болеслав уже приближается.

А польский князь удивленно останавливается. Ужели это князь Даниил? Лицо его высохло, борода всклокочена, плечи согнулись. Лев и Василько заметили сочувственную улыбку Болеслава и поморщились от горькой обиды. А Даниил, вытерев глаза, расправил плечи, и в глазах его засверкал всем знакомый огонек. Болезнь не поборола горячего сердца. Улыбнувшись, он протянул руки Болеславу, и тот, как младший, первым поклонился.

- А ты все цветешь? - засмеялся Даниил. Зычный голос его никак не вязался с согнутой болезнью фигурой.

Болеслав промолчал. Князья шли к терему, польские и русские дружинники расступались перед ними. Лев не узнавал отца - он словно стал моложе после отдыха. В низенькой светлице гремел голос Даниила.

- Кто же у кого в гостях? - лукаво подмигивая Васильке, спрашивал он у Болеслава. - И ты сюда, и мы сюда приехали. Кто же будет медом угощать?

- Первым угощать будет тот, кто скорее к столу принесет.- Лев кивнул слуге, и на столе мгновенно появились жбаны с медом.

Болеслав не догадался этого сделать, хоть и прибыл сюда раньше. За столом рассаживались польские и русские князья. На почетном месте - Даниил и Болеслав.

- Первую чашу - за нашу встречу, - поднялся Даниил.

За ним вскочили все. Крепкий мед ударил в голову, и Даниил раскраснелся.

- А прошу я тебя, Болеслав, и вас, князья, соседи наши, - кивнул Даниил князьям польским, - чтоб подумали про землю свою и нашу. Виновен я, что не оказал вам помощи против Бурундая, но и вы виновны. Не как соседи с соседями живем. А оттого и худо.

- Худо, - искренне подтвердил Болеслав.

- Забыли, что вместе быть должны. А Бурундаю того только и нужно было. Сандомир ваш разрушил и сжег.

- Что, княже Даниил, хочешь ты предложить? - спросил Болеслав. - Слушаю тебя как старшего.

- Молвить хочу, чтобы мир между нами был. Мы же с давних пор братья. Кровь у нас течет одна, из одного славянского рода мы вышли. Потому и надлежит нам быть ближе друг к другу. А врагов еще много будет. Бурундай ушел - другой хан придет. Так ли молвлю, Болеслав?

Болеслав посмотрел на князей своих, они утвердительно кивали головами. Потом тихо сказал:

- Кровь наша в Сандомире рекой пролита. Не забудем тот день, когда татары детей наших саблями изрубили. Не хотим, чтобы татары снова пришли.

- А их пускать не надо, - вырвалось у Даниила.

- Мечом своим дорогу преградим! - вскочил молоденький польский князь.

- Один меч обойти можно, - сказал Даниил,- а ежели два меча будет - русский и польский, - наткнешься!

Он вынул из ножен свой меч и протянул его над столом. Болеслав выхватил свой и накрест положил его на меч Даниила.

Даниил наклонился, поцеловал сверкающие лезвия мечей и, окинув всех быстрым взором, провозгласил:

- Целую и клянусь, что оружие русское и польское вместе будет бить недругов наших. А кто будет среди нас к ссоре наши народы доводить, того мы врагом наречем.

Болеслав гордо поднял голову.

- Именем несчастного Сандомира нашего клянусь, что своим мечом буду помогать русским! Меч свой я целую в знак клятвы. А меч князя Даниила целую в знак благодарности за искреннюю дружбу. Hex жие пшиязнь меж нами!

Даниил и Болеслав в вытянутых руках держали над столом скрещенные мечи. От легкого дрожания рук мечи звенели.

- Князья русские и польские, принимаете ли клятву? - спросил торжественно Даниил.

- Принимаем! - воскликнули все вместе.

- Князья польские и русские, принимаете ли клятву? - повторил слова Даниила Болеслав.

- Принимаем! Принимаем!

Василько первым встал и подошел к столу. Обнажив свой меч, он положил его на скрещенные мечи и поцеловал все три меча. За ним подошел молоденький польский князь в красном кафтане.

- Hex жие пшиязнь! - звонко прозвучал его голос.

Князь вынул свой меч и положил на мечи Даниила и Болеслава.

- Целую! - И он приник губами к мечам.

За ним подходили к столу все остальные и произносили слова клятвы.

Даниил чувствовал, как прибывают его силы. Осуществлялась его мечта о дружбе с соседями.

5

Из-под копыт искрами разлетаются брызги. За ночь замерзли лужи на Львовской дороге, и лошади спотыкаются на скользком льду. Оглянулся Лев - Холм уже скрылся за поворотом. Поднял плеть, подал знак дружинникам: мчаться галопом, чтобы успеть проехать как можно дальше, пока кони не устали.

...Два дня пробыли они в Холме. На рассвете Лев вошел в светлицу отца и застал там Любосвета. Тысяцкий не отходил от князя, сидел всю ночь около него. Кивнул Льву и вышел в сени:

- Езжай домой, княже. Два дня посидел здесь - и хватит. А отцу легче стало. Спал спокойно, только дважды просыпался. Скоро поднимется. Простуда выходит. И зачем только его пускали во Владимир? Не волнуйся, в горячей воде с травой выкупали его, а потом напоили настойкой, на трех цветках заваренной. Будить не надо. Лечец от него не отходит.

Лев еще зашел в светлицу, помотрел на отца. Даниил спокойно спал; шелковое покрывало еле заметно поднималось у него на груди.

...Будто кличет кто-то, или это только мерещится. Гудит земля под копытами, и ветер свистит в ушах. Оглядывается Лев - дорога растворяется во мгле, в лесу тропинка теряется, - никого не видно. Под лучами весеннего солнца ослепительно сверкает тающий лед. Лев пришпоривает коня, за ним спешат дружинники придется где-то заночевать, чтобы к утру быть во Львове.

Ветер бросил в уши резкий призывный звук: у-у-у! Лев дернул за повод, остановил своего коня. Дружинники окружили его.

- Слушайте!

И в тишине, после стука десятков копыт, услышали: кричит кто-то в лесу, и голос тот похож на голос филина. Лев ударил плетью коня, повернулся и помчался в лес, но сотский вдруг преградил ему дорогу, схватил коня за поводья.

- Куда ты, княже? Может, засада какая? Может, татары завывают, чтобы схватить тебя в лесу. Не пустим.

А из лесу вылетает всадник и мчится к ним. Сорвал с головы шелом и машет им. Лев тронул коня и направился навстречу. Вот уже всадник совсем близко - то был Мефодий. Он задыхался, говорил прерывистым голосом:

- Назад... тысяцкий велел догнать тебя... плохо князю Даниле.

Дальше Лев уже не слушал, пришпорил коня и стрелой помчался назад, в Холм.

В гриднице, построенной Авдеем, в той самой гриднице, в которую Даниил впервые созывал всех бояр после Ярославской битвы, лежал он теперь на широкой скамье. Из светлицы сюда перешел. Как только проснулся, спросил, где Лев. Любосвет поддерживал его под руки, уговаривал не идти сюда - холодно в гриднице, не топлено с вечера. Но Даниил и слушать не хотел. Подошел к окну, посмотрел на Холм, но не мог долго стоять - покачнулся и едва не упал. Любосвет с лечцем подхватили его и довели до скамьи.

- Позовите Льва, - тихо прошептал Даниил.

Мефодий был за дверью. Любосвет велел ему догнать Льва.

...Ничего не видя перед собой, Лев побежал по ступенькам наверх. Слуга молча показал ему на гридницу. Любосвет поднял руку: "Тише!" Но предупреждение было излишним. Лев шел неслышными шагами, ибо на пол набросали шкур, и звуки тонули, словно в воде.

Молча остановился возле отца. Будто спит Даниил - спокойное лицо, губы крепко сжаты. Только заострившийся нос и желтоватые щеки пугали Льва. Он наклонился к Любосвету и прошептал:

- Меня звал?

Любосвет утвердительно кивнул головой.

Солнце заглянуло в окна, весенними нежными лучами ласкало чело Даниила. Лев оглядывался. Тихо в гриднице. Возле скамьи Любосвет и лечец, а у порога Мефодий перекладывает шелом из руки в руку.

Даниил застонал, поднял веки. К нему наклонился Лев. В полузакрытых глазах загорелась радостная улыбка, губы зашевелились. Лев приник еще ближе.

- Никого нет, - еле слышно прошептал отец. - Ты один... Доброславу увидеть хочу... А ты вернулся... Знал, что вернешься. - Даниил тяжело вздохнул, начал облизывать губы, в груди у него заклокотало. - Ух... Доброславу хотел видеть... И к князю Александру не успел... - Ему тяжело было шевелить языком, он дышал быстро- быстро, словно кто-то закрывал ему рот. - Василько где? Ему скажи... Землю Русскую берегите... чтобы внуки наши не поминали нас... лихом...

Лев упал на колени, схватил отца за руки - они уже начали холодеть. Ухом припал к груди - не слышно стука сердца. Вдруг заклокотало что-то - и стало тихо.

Любосвет прикоснулся к плечу Льва.

- Вставай! Нет больше князя Даниила.

Лев выпрямился, поправил меч.

- А ты же говорил утром, что легче стало.

- Не понял я. Это было перед кончиной... С весенней водой уплыл князь Даниил.

Мефодий вышел на крыльцо. Тут на подворье собирались дружинники. Один за другим подходили они, молчаливые, к толпе, становились под стеной княжеского терема, укрываясь от резкого ветра. Солнечные лучи сверкающими зайчиками прыгали по их шеломам.

Подошли сюда и ковачи-горожане. Сегодня воскресный день, и потому не вызванивают молоты в кузницах холмского Подгородья. Люди идут на торжище, может, там удастся что-нибудь купить, или продать, либо новость какую услышать. Все видели, как к княжескому подворью мчался опечаленный Лев. Почувствовали - что-то неладное случилось с Даниилом. Многие ковачи направились сюда. Увидев на крыльце Мефодия, все двинулись к нему. А он искал в толпе самого верного своего друга - Теодосия.

В воротах появился Теодосий. Он шел медленно, прихрамывая на левую ногу. Увидев Мефодия, поспешил к нему. Мефодий пошел навстречу Теодосию.

- Что? - хриплым голосом спросил Теодосий и, не услыхав ответа, взял своего друга за руку. - Что?

Мефодий ответил не сразу. Скользнул взглядом вокруг, будто еще кого-то разыскивал.

- Нет больше Даниила, - сказал он печально.

- Не успел я проститься с ним, - вздохнул Теодосий. - Острым человеком он был. Твердым... Что будем делать?

Мефодий ничего не ответил.

Толпа увеличивалась, появлялись новые люди.

- Не плакать! - будто самому себе промолвил Теодосий. - Заплачем - слезы затуманят глаза, не видно будет, куда идти. А нам вперед зорко смотреть надобно... Горе не поможет. Про новое надо думать. Зри, Мефодий, какие богатыри пришли! Нам ли горя и басурманов бояться!

А дружинники и ковачи становились друг к другу, будто на поле ратном готовились к битве с врагом.

- Будем и впредь ковать счастье земли Русской! - громко сказал Теодосий и твердым шагом вошел в терем.