Глава двадцать пятая

В тот же день в Мемфисе финикиянин Дагон, достопочтенный банкир наследника престола, лежал на диване под колоннадой своего дворца. Его окружали благоухающие хвойные растения, выращенные в кадках. Два черных раба охлаждали богача опахалами, а сам он, забавляясь обезьянкой, слушал доклад писца.

Но вот раб, вооруженный мечом и копьем, в шлеме и со щитом (банкиру нравились военные доспехи), доложил о приходе почтенного Рабсуна, финикийского купца, проживающего в Мемфисе.

Гость вошел, низко кланяясь, и искоса так посмотрел на Дагона, что тот приказал писцу и рабам удалиться. Затем, как человек осторожный, осмотрел все углы и сказал, обращаясь к гостю:

- Ну, можно говорить.

Рабсун сразу же приступил к делу.

- Известно ли вашей чести, что из Тира приехал князь Хирам?

Дагон привскочил на диване.

- Да поразит проказа его и его княжество! - вскричал он.

- Он мне как раз говорил, - продолжал хладнокровно гость, - что между вами вышло недоразумение.

- Что называется недоразумением?.. - продолжал кричать Дагон. - Этот разбойник обокрал меня, ограбил, разорил... Когда я послал свои суда вслед за другими тирскими на запад за серебром, кормчие этого негодяя Хирама хотели поджечь их, посадить на мель... В результате мои корабли вернулись ни с чем, обгорелые, изломанные... Да сожжет его огонь небесный!.. - закончил в бешенстве ростовщик.

- А если у Хирама есть для вашей чести выгодное дело? - спросил хладнокровно гость.

Буря, бушевавшая в груди Дагона, сразу улеглась.

- Какое у него может быть для меня дело? - спросил он уже вполне спокойным тоном.

- Он сам расскажет это вашей чести, но ему надо сначала повидаться с вами.

- Ну, так пусть придет ко мне.

- А он думает, что это вы должны явиться к нему. Ведь он член Высшего совета Тира.

- Так он сдохнет, прежде чем я пойду к нему!.. Гость придвинул кресло к дивану, на котором возлежал Дагон, и похлопал его по ляжке.

- Дагон, - сказал он, - будь благоразумен.

- Почему это я неблагоразумен и почему ты не говоришь мне "ваша честь".

- Не будь дураком, Дагон, - ответил гость. - Если он не пойдет к тебе и ты не пойдешь к нему, как же вы договоритесь о делах?

- Это ты дурак, Рабсун! - снова рассердился банкир. - Потому что если я пойду к Хираму, то пусть у меня рука отсохнет, если я из-за этой вежливости не потеряю половины моего заработка.

Гость подумал и сказал:

- Вот это мудрые слова. Так вот что я тебе скажу. Ты приходи ко мне, и Хирам придет ко мне, и вы у меня все обсудите.

Дагон склонил голову набок и, лукаво подмигнув, спросил:

- Эй, Рабсун, скажи прямо, сколько ты за это получил?

- За что?

- За то, что я приду к тебе и сговорюсь с этим мерзавцем?

- В этом деле заинтересована вся Финикия, и я зарабатывать на нем не собираюсь, - ответил Рабсун с возмущением.

- Пусть тебе так долги платят, как это правда!

- Ну, так пусть мне их совсем не платят, если я на этом что-нибудь заработаю! Лишь бы Финикия на этом ничего не потеряла! - гневно закричал Рабсун.

И они расстались.

Под вечер Дагон сел в носилки, которые несли шесть рабов. Впереди бежали два гонца с жезлами и два с факелами; за носилками шло четверо слуг, вооруженных с ног до головы не ради безопасности, а потому что Дагон с некоторых пор любил окружать себя вооруженными людьми, словно воин.

Он вылез из носилок с. важным видом и, поддерживаемый двумя рабами (третий нес над ним зонт), вошел в дом Рабсуна.

- Где же он, этот... Хирам? - высокомерно спросил он хозяина.

- Его нет.

- Как? Мне его ждать?

- Его нет в этой комнате, но он находится в третьей отсюда, у моей жены, - ответил хозяин. - Сейчас он в гостях у нее.

- Я туда не пойду!.. - заявил ростовщик, усаживаясь на диван.

- Ты пойдешь в соседнюю комнату, и он придет туда же.

После не слишком долгих пререканий Дагон уступил и немного спустя по знаку, данному хозяином дома, прошел в соседнюю комнату. Одновременно из следующей комнаты вышел человек невысокого роста с седой бородой, облаченный в золотистое одеяние, с золотым обручем на голове.

- Вот, - заявил хозяин, стоя посредине, - его милость князь Хирам, член Высшего совета Тира. А это достопочтенный Дагон, банкир его высочества - наследника престола и наместника Нижнего Египта.

Оба знатных гостя поклонились друг другу, скрестив на груди руки, и присели за отдельные столики посреди комнаты. Хирам чуть-чуть распахнул одежду, чтобы показать огромную золотую медаль, висевшую у него не шее. В ответ на это Дагон стал играть толстой золотой цепью, полученной от царевича Рамсеса.

- Я, Хирам, - начал старик, - приветствую вас, господин Дагон, и желаю вам большого богатства и успеха в делах.

- Я, Дагон, приветствую вас, господин Хирам, и желаю вам того же, чего вы мне желаете.

- Вы что, ссориться со мной хотите? - накинулся на него Хирам.

- Где же я ссорюсь?.. Рабсун, скажи, разве я ссорюсь? - возразил Дагон.

- Лучше уж пусть ваша честь говорит о деле, - успокаивал его хозяин.

Минуту подумав, Хирам сказал:

- Ваши друзья из Тира шлют вам через меня горячий привет.

- А больше они мне ничего не шлют? - спросил насмешливо Дагон.

- А чего же вам еще от них надо? - ответил Хирам, повышая голос.

- Тише!.. Не ссорьтесь!.. - вмешался хозяин. Хирам несколько раз глубоко вздохнул и сказал:

Хирам, Дагон и Рабсун

- Это верно, нам не надо ссориться. Тяжелые времена наступают для Финикии...

- А что? Море затопило ваш Тир или Сидон?.. - насмешливо спросил Дагон.

Хирам сплюнул и спросил:

- С чего это вы сегодня такой злой?..

- Я всегда злой, когда меня не называют "ваша честь".

- А почему вы не называете меня "ваша милость"?.. Ведь я, кажется, князь!..

- Может быть - в Финикии, - ответил Дагон. - Но уже в Ассирии у любого вельможи вы три дня ожидаете в прихожей аудиенции. А когда вас примут - лежите на животе, как всякий финикийский торговец.

- А что бы вы делали перед дикарем, который может вас посадить на кол?.. - вскричал Хирам.

- Что бы я делал, не знаю, - ответил Дагон. - Но в Египте я сижу на одном диване с наследником, который теперь вдобавок еще и наместник.

- Побольше согласия, ваша честь!.. Побольше согласия, ваша милость!.. - увещевал обоих хозяин.

- Согласия!.. Я согласен, что этот господин - простой финикийский торгаш, а не хочет относиться ко мне с должным почтением... - крикнул Дагон.

- У меня сто кораблей!.. - крикнул еще громче Хирам.

- А у его святейшества фараона двадцать тысяч городов, городков и селений!

- Вы погубите все дело и всю Финикию!... - вмешался Рабсун, повышая голос.

Хирам сжал кулаки, но промолчал.

- Вы должны, однако, признать, ваша честь, - сказал он минуту спустя, обращаясь к Дагону, - что из этих двадцати тысяч городов фараону принадлежит в действительности не так уж много.

- Вы хотите сказать, ваша милость, - ответил Дагон, - что семь тысяч городов принадлежат храмам и семь тысяч - знатным вельможам?.. Во всяком случае, царю остается еще семь тысяч целиком...

- Не совсем! Если из этого, ваша честь, вычтете около трех тысяч, находящихся в закладе у жрецов, и около двух тысяч - в аренде у наших финикиян...

- Ваша милость говорит правду, - согласился Дагон, - но все-таки у фараона остается около двух тысяч очень богатых городов...

- Тифон вас попутал!.. - рявкнул, в свою очередь, рабсун. - Станете тут считать города фараона, чтоб его...

- Тсс!.. - прошептал Дагон, вскакивая с кресла.

- Когда над Финикией нависла беда!.. - докончил рабсун.

- Разрешите же мне наконец узнать, какая беда, - перебил Дагон.

- Дай сказать Хираму, тогда узнаешь, - ответил хозяин.

- Пусть говорит...

- Известно ли вашей чести, что случилось в гостинице "У корабля" нашего брата Асархаддона? - спросил Хирам.

- У меня нет братьев среди трактирщиков!.. - презрительно отрезал Дагон.

- Молчи!.. - крикнул с негодованием Рабсун, хватаясь за рукоять кинжала. - Ты глуп, как пес, который лает со сна...

- Чего он сердится, этот... этот... торговец костями?.. - ответил Дагон, тоже хватаясь за нож.

- Тише!.. Не ссорьтесь!.. - успокаивал их седобородый князь, в свою очередь, протягивая руку к поясу.

С минуту у всех троих раздувались ноздри и сверкали глаза. Наконец Хирам, успокоившийся раньше других, начал как ни в чем не бывало:

- Несколько месяцев назад в гостинице Асархаддона остановился некий Пхут из города Харран...

- Он приезжал, чтоб получить пять талантов с какого-то жреца, - вставил Дагон.

- Ну и что дальше? - спросил Хирам.

- Ничего. Он заручился покровительством одной жрицы и по ее совету отправился искать своего должника в Фивы.

- Ум у тебя, как у ребенка, а язык, как у бабы... - сказал Хирам. - Этот харранец - не харранец, а халдей, и зовут его не Пхут, а Бероэс...

- Бероэс?.. Бероэс?.. - повторил, вспоминая что-то, Дагон. - Где-то я слышал это имя.

- Слышал?.. - проговорил презрительно Хирам. - Бероэс - мудрейший жрец в Вавилоне, советник ассирийских князей и самого царя.

- Пусть его будет чьим угодно советником, только бы не фараона... Какое мне до этого дело? - сказал ростовщик.

Рабсун вскочил с кресла и, грозя кулаком у самого носа Дагона, крикнул:

- Ты - боров, откормленный на помоях с фараоновой кухни. Тебе столько же дела до Финикии, сколько мне до Египта... Если б ты мог, ты бы за драхму продал родину. Пес!.. Прокаженный!..

Дагон побледнел, однако ответил спокойным тоном.

- Что говорит этот лавочник?.. В Тире у меня сыновья обучаются мореплаванию; в Сидоне живет моя дочь с мужем. Половину своего состояния я ссудил Высшему совету, хотя не получаю за это даже десяти процентов. А этот лавочник говорит, что мне нет дела до Финикии... Послушай, Рабсун, - прибавил он, - я желаю твоей жене и детям и теням твоих отцов, чтобы ты столько же заботился о них, сколько я о каждом финикийском корабле, о каждом камне Тира, сидона и даже Зарпата¹ и Ашибу².

¹(Зарпат - город в Финикии, современный Сарафанд.)

²(Ашибу (правильнее: Ахзиб) - город в Финикии вблизи Тира (современный Эсзиб).)

- Дагон говорит правду, - вставил Хирам.

- Я не забочусь о Финикии? - продолжал банкир, начиная опять горячиться. - А сколько финикиян я перетянул сюда, чтоб они тут богатели, и какой мне от этого прок? Я не забочусь?.. Хирам привел в негодность два моих корабля и лишил меня больших заработков, а ведь вот, когда дело касается Финикии, я все-таки сижу с ним в одной комнате...

- Потому что ты думал, что разговор будет у вас о том, чтобы кого-то надуть, - заметил Рабсун.

- Чтоб ты так думал о смерти, дурак!.. - ответил Дагон. - Как будто я ребенок и не понимаю, что если Хирам приезжает в Мемфис, так уж, наверно, не ради торговых дел. Эх, Рабсун! Тебе бы прослужить у меня годика два мальчишкой, подметающим конюшню...

- Довольно!.. - крикнул Хирам, ударяя кулаком по столику.

- Мы никогда не кончим с этим халдейским жрецом, - пробурчал Рабсун с таким хладнокровием, как будто не его только что обругали.

Хирам откашлялся.

- У этого человека действительно есть дом и земля в Харране, - сказал он, - и там он именуется Пхутом. Он получил письма от хеттских купцов к сидонским, и потому его прихватил с собой наш караван. Сам он хорошо говорит по-финикийски, расплачивался честно, ничего лишнего не требовал, так что наши люди очень его полюбили. Но, - продолжал Хирам, почесав бороду, - когда лев наденет на себя воловью шкуру, у него всегда будет торчать из-под нее хотя бы кончик хвоста. И так как этот Пхут большой умница и держал себя очень уверенно, то предводитель каравана взял да и просмотрел потихоньку его багаж. Ничего особенного он не нашел, кроме медали с изображением богини Ашторет. При виде этой медали у предводителя каравана сердце замерло. Откуда вдруг у хетта финикийская медаль?.. И когда приехали в Сидон, он тотчас же заявил об этом старейшинам, и с тех пор наша тайная полиция глаз с Пхута не спускала. Однако он оказался таким умницей, что за несколько дней, что он прожил в Сидоне, все его полюбили. Он молился и приносил жертвы богине Ашторет, платил золотом, не занимал и не давал взаймы, вел знакомство только с финикиянами. Словом, напустил такого туману, что наблюдение за ним ослабело, и он спокойно доехал до Мемфиса. Тут наши старейшины стали опять наблюдать за ним, но ничего не обнаружили, догадывались только, что это, должно быть, важная персона, а не простой харранский горожанин. Только Асархаддону удалось случайно выследить, - а вернее, лишь напасть на след, - что этот якобы Пхут провел целую ночь в старом храме Сета, который здесь пользуется большим влиянием.

- Там собираются только верховные жрецы на важные совещания, - заметил Дагон.

- И это бы еще ничего не значило, - продолжал Хирам, - но один из наших купцов месяц тому назад вернулся из Вавилона со странными известиями. За щедрый подарок кто-то из придворных вавилонского наместника рассказал ему, что Финикии грозит беда... "Вас хотят захватить ассирийцы,- говорил этот придворный нашему купцу, - а израильтян заберут египтяне. Великий халдейский жрец Бероэс был послан к фиванским жрецам, чтобы заключить с ними договор". Вы должны знать, - продолжал Хирам, - что халдейские жрецы считают египетских своими братьями. А так как Бероэс пользуется большим влиянием при дворе царя Ассара, то слухи об этом договоре весьма правдоподобны.

- А на что ассирийцам Финикия? - спросил Дагон, грызя ногти.

- А на что вору чужой амбар? - ответил Хирам.

- Какое значение может иметь договор Бероэса с египетскими жрецами? - вставил сидевший в задумчивости Рабсун.

- Дурак ты!.. - возразил Дагон. - Ведь фараон делает только то, что решают на своих совещаниях жрецы.

- Будет и договор с фараоном, не беспокойтесь, - перебил Хирам. - В Тире известно, что в Египет едет с большой свитой и подарками ассирийский посол Саргон. Он будто бы хочет побывать в Египте и договориться с министрами о том, чтобы в египетских документах не писали, что Ассирия платит дань фараонам. В действительности же он едет для заключения договора о разделе стран, расположенных между нашим морем и рекой Евфратом.

- Провались они все! - выругался Рабсун.

- А что ты думаешь об этом, Дагон? - спросил Хирам.

- А как бы вы поступили, если бы на вас в самом деле напал Ассар?

Хирам весь затрясся от негодования.

- Что?.. Мы сели бы на корабли с семьями и со всем добром, а этим собакам оставили бы одни развалины и гниющие трупы рабов. Разве мы не знаем стран больше и красивее Финикии, где можно основать новую родину, богаче, чем эта?..

- Да хранят нас боги от такой крайности! - сказал Дагон.

- Вот в том-то и дело. Нужно спасти нынешнюю Финикию от полного уничтожения, - продолжал Хирам. - И ты, Дагон, можешь многое для этого сделать.

- Что, например?..

- Можешь узнать у жрецов, был ли у них Бероэс и заключил ли с ними такой договор.

- Это страшно трудно! - проговорил шепотом Дагон. - Но, может быть, мне удастся найти такого жреца, который все расскажет.

- А можешь ли ты, - продолжал Хирам, - через кого-нибудь из придворных помешать заключению договора с Саргоном?

- Это тоже очень трудно. Одному мне этого не добиться.

- Я буду тебе помогать. А золото доставит Финикия. Уже сейчас там устраивают сбор.

- Я сам дал два таланта, - заявил вполголоса Рабсун.

- Я дам десять, - сказал Дагон. - Но что я получу за свои труды?..

- Что?.. Ну, десять кораблей, - ответил Хирам.

- А сколько ты заработаешь? - спросил Дагон.

- Мало тебе?.. Ну, получишь пятнадцать.

- Я спрашиваю, что ты заработаешь? - настаивал Дагон.

- Дадим тебе двадцать. Довольно?

- Ну хорошо. А вы покажете мне дорогу в страну серебра?

- Покажем.

- И туда, где вы добываете олово?

- Ладно...

- И туда, где родится янтарь? - заключил Дагон.

- Чтоб тебе когда-нибудь сдохнуть! - ответил князь Хирам, милостиво протягивая ему руку. - Но ты не будешь больше злобиться на меня за те два судна?..

Дагон вздохнул.

- Я постараюсь забыть. Но... Какие были бы у меня богатства, если б вы меня тогда не прогнали!..

- Довольно!.. - вмешался Рабсун. - Говорите о Финикии.

- Через кого ты узнаешь про Бероэса и про договор? - спросил Дагона Хирам.

- Не спрашивай. Об этом опасно говорить, потому что тут замешаны жрецы.

- А через кого ты можешь помешать договору?

- Я думаю... Я думаю, что, пожалуй, через наследника. У меня много его расписок.

Хирам поднял руку.

- Наследник? Очень хорошо. Он ведь будет фараоном, и, может быть, даже скоро...

- Тс... - остановил его Дагон, ударив кулаком по столу. Чтоб у тебя язык отнялся за такие разговоры!

- Вот боров... - вскричал Рабсун, размахивая кулаком перед самым носом ростовщика.

- Вот глупый торгаш! - ответил Дагон с насмешливой улыбкой. - Тебе бы, Рабсун, продавать сушеную рыбу и воду на улице, а не соваться в государственные дела. В бычьем копыте, выпачканном египетской грязью, больше ума, чем у тебя, пять лет прожившего в столице Египта!.. Чтоб тебя свиньи слопали!

- Тише!.. Тише!.. - вмешался Хирам. - Вы не даете мне кончить.

- Говори, ибо ты мудр и тебе внимает мое сердце, - заявил Рабсун.

- Раз ты, Дагон, имеешь влияние на наследника, то это очень хорошо, - продолжал Хирам, - так как если наследник пожелает заключить договор с Ассирией, то договор будет заключен, и напишут его нашей кровью на нашей же шкуре. Если же наследник захочет войны с Ассирией, то он добьется войны, хотя бы жрецы призвали против него всех богов.

- Ерунда! - возразил Дагон. - Стоит лишь жрецам очень захотеть - и договор будет. Но, может быть, они не захотят...

- Вот потому-то, Дагон, - продолжал Хирам, нам необходимо иметь на своей стороне всех военачальников.

- Это можно...

- И номархов...

- Можно и номархов...

- И наследника, - продолжал Хирам. - Но если ты один будешь его толкать на войну с Ассирией, то ничего из этого не выйдет. Человек - как арфа: у него много струн, и играть на них нужно десятью пальцами. А ты, Дагон, - только один палец.

- Не разорваться же мне на десять частей.

- Но ты можешь быть как рука, на которой пять пальцев. Ты должен сделать так, чтобы никто не знал, что ты хочешь войны, но чтобы каждый поваренок наследника хотел войны, каждый парикмахер хотел войны, чтобы все банщики, носильщики, писцы, офицеры, возничие - чтобы все они хотели войны с Ассирией и чтобы наследник слышал об этом с утра до ночи, и даже когда спит.

- Так и будет.

- А ты знаешь его любовниц? - спросил Хирам. Дагон махнул рукой.

- Глупые девчонки, - ответил он. - Только и думают, как бы принарядиться, накраситься и умастить себя благовониями. А откуда берутся эти благовония и кто их привозит в Египет - это уж не их дело.

- Надо подсунуть ему такую любовницу, которая знала бы это, - сказал Хирам.

- Откуда ее взять?.. - спросил Дагон. - Впрочем, есть!.. - воскликнул он. - Ты знаешь Каму, жрицу Ашторет?

- Что? - перебил Рабсун. - Жрица святой богини Ашторет будет любовницей египтянина?..

- А ты бы предпочел, чтобы она была твоей, - съязвил Дагон. - Мы сделаем ее даже верховной жрицей, если понадобится приблизить ее ко двору...

- Это ты правильно говоришь, - согласился Хирам.

- Но ведь это же кощунство!.. - возмущался Рабсун.

- Ну что же, жрица, которая его совершит, может и умереть, - заметил престарелый Хирам.

- Как бы нам только не помешала эта еврейка Сарра, - сказал после минутного молчания Дагон. - Она ожидает ребенка, которого наследник уже сейчас любит. А если родится сын, все остальные отойдут на второй план.

- У нас найдутся деньги и для Сарры, - заявил Хирам.

- Она ничего не возьмет!.. - рассвирепел Дагон. - Эта негодница отвергла драгоценный золотой кубок, который я сам ей принес.

- Она думала, что ты хочешь ее надуть, - вставил Рабсун.

Хирам покачал головой.

- Не о чем беспокоиться, - проговорил он, - куда не проникнет золото, туда проникнут отец, мать, любовница... А куда не проникнет любовница - проникнет...

- Нож... - прошипел Рабсун.

- Яд... - прошептал Дагон.

- Нож - это слишком грубый способ... - заключил Хирам. Он погладил бороду, задумался, наконец встал и вынул из складок одежды пурпурную ленту, на которой были нанизаны три золотых амулета с изображением богини Ашторет, затем вытащил из-за пояса нож, разрезал ленту на три части и два куска с амулетами вручил Дагону и Рабсуну.

Потом все трое направились в угол, где стояла крылатая статуя богини, скрестили руки на груди, и Хирам вполголоса, однако вполне отчетливо произнес:

- Тебе, матерь жизни, клянемся верно блюсти наш договор, не зная отдыха, до тех пор, пока священные города не будут ограждены от врагов, которых да истребит голод, мор и огонь!.. Если же кто-нибудь из нас не сдержит клятвы или выдаст тайну - да падут на него все бедствия и всякий позор... Пусть голод терзает его внутренности и сон бежит от налившихся кровью глаз. Пусть отсохнет рука у того, кто поспешит ему на помощь, сжалившись над несчастным. Пусть на столе его хлеб превратится в гниль, а вино - в зловонную сукровицу. Пусть родные его дети перемрут, и дом его наполнится незаконнорожденными, которые оплюют его и выгонят. Пусть сам он умрет, всеми покинутый, после долгих дней страдания в одиночестве, и пусть подлое его тело не примет ни земля, ни вода, пусть не сожжет его огонь, не пожрут дикие звери... Да будет так!..

После этой страшной клятвы, половину которой произнес Хирам, а половину повторили все трое дрожащими от бешенства голосами, когда гости перевели дух, Рабсун пригласил их на трепезу, где вино, музыка и танцовщицы заставили их пока забыть о предстоящем деле.