Глава одиннадцатая

После приема у наместника Саргон продолжал жить в Бубасте, ожидая письма фараона из Мемфиса. Тем временем среди офицеров и знати стали снова распространяться странные слухи. Финикияне рассказывали, под большим, конечно, секретом, что жрецы, неизвестно почему, не только простили ассирийцам невыплаченную дань, не только навсегда освободили их от нее, но даже, чтобы облегчить Ассирии войну с северным соседом, заключили на долгие годы мирный договор.

- Фараон, - говорили финикияне, - совсем расхворался, узнав об уступках, которые делаются варварам, а царевич Рамсес страшно огорчен, но и тот и другой вынуждены подчиниться жрецам, так как не уверены в преданности знати и армии.

Это больше всего возмущало египетскую аристократию.

- Как, - шептались между собой увязшие в долгах знатные египтяне, - династия нам уже не доверяет? Видно, жрецы решили во что бы то ни стало довести Египет до позора и разорения. Ведь если Ассирия ведет войну где-то на далеком севере, то как раз теперь и надо на нее напасть и с помощью завоеванной добычи пополнить обнищавшую царскую казну и поднять благосостояние аристократии.

Кое-кто из молодых людей осмеливался обратиться к наследнику с вопросом, что он думает об ассирийских варварах. Наследник молчал, но огонь в его глазах и стиснутые губы достаточно выражали его чувства.

- Ясно, - продолжали шептаться знатные господа,- что династия опутана жрецами, она не доверяет знати, и Египту угрожают великие бедствия...

Это глухое возмущение вскоре вылилось в тайные совещания, чуть ли не заговоры, и хотя в них принимало участие большое количество людей, самоуверенные или ослепленные жрецы не прислушивались к мнению придворных, а Саргон, замечавший эту ненависть, не придавал ей значения.

Он понимал, что Рамсес не любит его, но приписывал это случаю в цирке и особенно ревности. Уверенный в своей неприкосновенности в качестве посла, Саргон много пил, проводил время в пирушках и почти каждый вечер уходил к финикийской жрице, которая все милостивее принимала его ухаживания и подарки.

Таково было настроение высоких кругов, когда однажды ночью во дворец Рамсеса явился Ментесуфис и сказал, что ему необходимо немедленно видеть наследника.

Придворные ответили, что у царевича находится сейчас одна из его женщин и они не смеют его беспокоить. Но так как Ментесуфис продолжал настаивать, Рамсеса вызвали.

Наместник тотчас же вышел, даже не выказывая недовольства.

- Что случилось? - спросил он жреца. - Разве у нас война, что ты утруждаешь себя делами в столь поздний час?

Ментесуфис пристально посмотрел на Рамсеса и, вздохнув с облегчением, спросил:

- Ты никуда не уходил сегодня вечером?

- Ни на шаг.

- И я могу дать в этом слово жреца? Наследник удивился.

- Мне думается, - ответил он гордо, - что твое слово излишне, раз я даю свое. Но в чем дело?

Они вышли в отдельный покой.

- Знаешь, государь, - сказал взволнованно жрец, - что случилось час назад? Какие-то молодые люди напали на Саргона и избили его палками.

- Кто такие? Где?

- У павильона финикийской жрицы Камы, - продолжал Ментесуфис, внимательно следя за выражением лица наследника.

- Вот смельчаки! - удивился Рамсес. - Напасть на такого силача! Он, должно быть, там не одного изувечил!

- Но покуситься на посла! На посла, охраняемого величием Ассирии и Египта! - вскричал жрец.

- Хо-хо! - рассмеялся царевич. - Так царь Ассар посылает своих послов даже к финикийским танцовщицам!..

Ментесуфис оторопел, но вдруг хлопнул себя по лбу и тоже расхохотался.

- Подумай только, царевич, как я недогадлив и до чего не искушен в политике. Ведь я и не сообразил, что Саргон, шатающийся ночью у дома подозрительной женщины, уже не посол, а частное лицо! Но как бы там ни было, - прибавил он, - вышло нехорошо. Саргон еще, пожалуй, на нас обидится.

- Жрец, жрец! - воскликнул царевич, качая головой. - Ты забываешь то, что гораздо важнее: Египту не подобает не только пугаться, но и вообще придавать какое-либо значение дружбе или неприязни Саргона и даже самого Ассара.

Ментесуфис был так смущен разумными замечаниями царственного юноши, что только кланялся и бормотал:

- Боги одарили тебя, царевич, мудростью верховных жрецов, - да будут благословенны их имена! Я уже хотел отдать приказ, чтобы этих молодчиков разыскали и судили, но лучше послушаюсь твоего совета, ибо ты мудрец из мудрецов. А теперь скажи, что делать с Саргоном и этими буянами?

- Во-первых, отложить это до утра, - ответил Рамсес. - Ты как жрец должен знать, что сон, который посылают нам боги, приносит часто добрый совет.

- А если я и до завтра ничего не придумаю? - спрашивал жрец.

- Во всяком случае, я навещу Саргона и постараюсь изгладить из его памяти это пустяковое приключение, - ответил наместник.

Жрец почтительно простился с царевичем. Возвращаясь домой, он думал:

"Ручаюсь головой, что царевич к этому не причастен. Он и сам не бил и других не подстрекал. Видно, даже не знал об этом. Кто так хладнокровно и разумно судит о преступлении, тот не может быть его соучастником. А в таком случае надо начать следствие и, если этот лохматый варвар не успокоится, отдать озорников под суд. Вот тебе и договор о дружбе: начался с того, что оскорбили посла!"

На следующий день великолепный Саргон лежал до полудня на войлочной подстилке, что, впрочем, случалось с ним довольно часто, то есть после каждой попойки. Рядом с ним на низком диване сидел благочестивый Издубар и, воздев глаза к потолку, шептал молитву.

- Издубар, - сказал со вздохом вельможа. - Ты уверен, что никто из наших придворных не знает о происшествии со мной?

- Кто может знать, когда никто этого не видел?

- А египтяне? - простонал Саргон.

- Из египтян знают только Ментесуфис и наместник да те негодяи, которые, наверно, долго будут помнить твои кулаки.

- Да, пожалуй... Но мне кажется, что среди них был царевич, и нос у него разбит, если не сломан...

- Нос у наследника цел, его там не было, могу тебя уверить.

- В таком случае, - вздохнул Саргон, - царевичу следовало бы посадить зачинщиков на кол. Ведь особа посла священна... и неприкосновенна...

- А я говорю тебе, - отозвался жрец, - изгони злобу из сердца твоего и не жалуйся, а то, когда начнут судить этих негодяев, весь мир узнает, что посол царя Ассара водится с финикиянами и, что еще хуже, ходит к ним в гости по ночам, один. И, главное, что ты ответишь, когда твой смертельный враг канцлер Лик-Багуш спросит тебя: "Скажи-ка, Саргон, с какими это финикиянами ты встречался и о чем беседовал с ними среди ночи у их храма?.."

Саргон продолжал вздыхать, если можно назвать вздохами звуки, похожие на ворчание льва.

Вдруг в комнату вбежал ассирийский воин. Он преклонил колени, коснулся лбом пола и сказал Саргону:

- Свет очей нашего владыки! У крыльца остановилось множество сановников и вельмож, а с ними наследник фараона. Он хочет войти сюда, очевидно, чтобы оказать тебе почести.

Не успел Саргон отдать распоряжение, как в дверях показался царевич. Он оттолкнул рослого часового и быстрым шагом направился к Саргону, который так растерялся, что продолжал лежать на своей подстилке, не зная, что ему делать: бежать ли нагишом в другую комнату или залезть под войлок.

На пороге остановилось несколько ассирийцев-воинов, изумленных вторжением наследника вопреки всякому этикету. Но Издубар сделал им знак, и они исчезли.

Наследник был один. Свита осталась во дворе.

- Привет тебе, посол великого царя и гость фараона! - произнес Рамсес. - Я пришел узнать, не нуждаешься ли ты в чем-либо. Кроме того, если у тебя есть время и желание, я хочу предложить тебе проехаться по городу верхом на скакуне из конюшен моего отца - со мной, в сопровождении нашей свиты, как и подобает послу могущественного Ассара - да живет он вечно!

Саргон лежал и слушал, ни слова не понимая, но когда Издубар перевел ему речь царевича, он пришел в такой восторг, что стал биться головой об пол, повторяя: "Ассар и Рамсес! Ассар и Рамсес!" Успокоившись, он начал извиняться, что столь знатный гость застал его в таком плачевном виде.

- Не гневайся, господин мой, что я, презренный червь, лежащий у подножия твоего трона, таким странным образом выражаю радость по поводу твоего прибытия. Я рад вдвойне, ибо, во-первых, мне оказана неземная честь, а во-вторых, я в своем недостойном умишке заподозрил, что это ты, господин, был виновником моего вчерашнего злоключения. Мне даже казалось, что я чувствовал на спине твою дубинку, которая работала лучше других.

Когда невозмутимый Издубар перевел это слово в слово царевичу, тот с истинно царским высокомерием ответил:

- Ты ошибся, Саргон, и если б ты сам не понял своей ошибки, я приказал бы тут же отсчитать тебе пятьдесят палок. Знай, что такие люди, как я, не нападают ночью, да еще целым скопом на одного человека.

Не успел святой Издубар перевести эти слова, как Саргон подполз к Рамсесу и, припав к его ногам, воскликнул:

- Великий господин, великий царь! Хвала Египту, что у него такой владыка!

- И еще заверяю тебя, - продолжал наследник, - что в этом нападении не участвовал никто из моих придворных. Я сужу по тому, что такой силач, как ты, должен был разбить не один череп, а они все невредимы.

- Верно сказано, - шепнул Саргон Издубару, - и умно.

- Но хотя, - продолжал наследник, - этот недостойный поступок совершен не по моей вине, все же я чувствую себя обязанным смягчить твою обиду на город, который так плохо тебя принял. Вот почему я навестил тебя в твоей опочивальне и почему дом мой будет открыт для тебя, когда только пожелаешь. А кроме того, прошу принять от меня этот маленький подарок.

С этими словами Рамсес протянул ему цепь, украшенную рубинами и сапфирами.

Страшный Саргон даже прослезился, что растрогало наследника, но не вывело из спокойствия Издубара. Жрец знал, что у Саргона, как посла мудрого царя, слезы, гнев и радость являются по первому же зову.

Наследник вскоре простился. Уходя, он подумал, что ассирийцы, хоть и варвары, все же неплохие люди, раз им понятны великодушные поступки. Саргон же был так возбужден, что велел принести вина и пил с полудня до самого вечера.

Уже после заката солнца жрец Издубар вышел из опочивальни посла и тотчас же вернулся через потайную дверь. За ним следовали два человека в темных плащах. Когда они откинули с лица капюшоны, Саргон узнал в одном верховного жреца Мефреса, в другом - пророка Ментесуфиса.

- Мы пришли к тебе, достойный посол, с доброй вестью, - сказал Мефрес.

- Рад был бы ответить вам тем же, - сказал Саргон. - Садитесь, достойные святые мужи. И, хотя глаза у меня красные, говорите со мной так, как если бы я был совсем трезвым, потому что я и пьяный не теряю разума, и даже наоборот. Правду я сказал, Издубар?

- Говорите, - поддержал его халдей.

- Сегодня, - начал Ментесуфис, - я получил письмо от досточтимого министра Херихора. Он пишет нам, что его святейшество фараон - да живет он вечно! - ожидает ваше посольство в своем великолепном дворце под Мемфисом и что его святейшество - да живет он вечно! - благорасположен заключить с вами договор.

Саргон все еще качался на своей войлочной постели, но глаза у него были почти трезвые.

- Я поеду, - сказал он, - к святейшему фараону - да живет он вечно! - и положу от имени моего владыки печать на договоре, но только пусть его напишут на камне клинописью... потому что вашего письма я не разбираю. Буду хоть целый день лежать на животе перед его святейшеством, - да живет он вечно! - а договор подпишу. Но как вы его выполните... ха-ха-ха!.. этого уж я не знаю... - заключил он с грубым смехом.

- Как смеешь ты, слуга великого Ассара, сомневаться в доброй воле и верности нашего владыки?.. - возмутился Ментесуфис.

Саргон мигом протрезвел.

- Я говорю не о святейшем фараоне, а о наследнике... - возразил он.

- Наследник - юноша, исполненный мудрости, и беспрекословно повинуется воле отца и верховной коллегии жрецов - сказал Мефрес.

- Ха-ха-ха!.. - снова расхохотался пьяный варвар. - Ваш царевич!.. Пусть у меня руки и ноги отсохнут, если я лгу, но я желал бы, чтобы у нас в Ассирии был такой наследник... Наш ассирийский царевич - это ученый, жрец... Он, пока соберется на войну, сначала пересчитает на небе звезды, а потом курам под хвост посмотрит... А ваш первым делом сосчитал бы, сколько у него войска, да разведал бы, где неприятель лагерем стоит, а потом и свалился бы ему на голову, как орел на барана. Вот это полководец, вот это царь!.. Он не из тех, что слушают советы жрецов. Он будет советоваться со своим мечом, а вам придется только исполнять его приказы... А потому хоть я и подпишу с вами договор, однако скажу своему господину, что за больным царем и мудрыми жрецами стоит юный наследник престола - лев и бык в одном лице. На устах у него мед, а в сердце громы и молнии.

- И это будет ложь! - возразил Ментесуфис. - Потому что наш царевич хоть и строптив и немного гуляка, как все молодые люди, однако умеет уважать и советы мудрецов, и высокие учреждения страны.

Саргон насмешливо покачал головой.

- Эх вы, мудрецы, грамотеи, звездочеты! Я человек неученый, простой военачальник, я без печати и имя свое не сумел бы на камне выдолбить, но, клянусь бородой моего повелителя, не поменялся бы с вами мудростью... Потому что вы живете в мире таблиц и папирусов, и для вас закрыт тот действительный мир, где все мы живем. Я невежда, но у меня собачий нюх. И как собака издалека чует медведя, так я своим красным носом чую настоящего полководца. Вы собираетесь давать царевичу советы? Да он уже сейчас зачаровал вас, словно змея голубя. А меня ему не обмануть, и хотя царевич добр ко мне, как родной отец, я сквозь свою толстую шкуру чувствую, что он меня и моих ассирийцев ненавидит, как тигр слона. Ха-ха!.. Дайте только ему армию, и не пройдет и трех месяцев, как он очутится под Ниневией, лишь бы в пути солдаты у него не гибли, а рождались.

- Пусть ты даже и прав, - прервал его Ментесуфис, - пусть царевич хочет идти на Ниневию, - он не пойдет.

- А кто его удержит, когда он станет фараоном?

- Мы!

- Вы?.. вы!.. Ха-ха-ха!.. - снова расхохотался Саргон. - Так вы думаете, что этот юнец даже не догадывается о нашем договоре... А я... а я... ха-ха-ха!.. я дам с себя шкуру содрать и посадить себя на кол, что ему уже все известно. Неужели финикияне были бы так спокойны, если бы не знали, что египетский львенок защитит их от ассирийского быка?

Ментесуфис и Мефрес переглянулись украдкой. Их почти испугала проницательность варвара, который смело высказывал то, чего они совсем не приняли в расчет. И в самом деле, что было бы, если бы наследник угадал их намерения и захотел спутать их планы?

Из минутного затруднения вывел их молчавший до сих пор Издубар.

- Саргон, - сказал он, - ты вмешиваешься не в свое дело. Ты обязан заключить с Египтом договор, согласный с волей нашего государя, а что знает или не знает и что сделает или не сделает египетский наследник - это тебя не касается. Раз вечно живущая верховная коллегия жрецов ручается в этом - договор будет выполнен. А как коллегия этого добьется - дело не наше.

Сухой тон, каким произнес это Издубар, смирил Саргона. Он покачал головой и пробормотал:

- В таком случае, жаль мальчика - он храбрый воин и великодушный государь.