Глава девятнадцатая

Б его тоне было столько доброжелательности, что удивленный царевич не стал с ним спорить. Они выехали в пустыню: шагах в двухстах позади была армия, а впереди, в нескольких сотнях шагов - убегающий враг, но как ни хлестали лошадей,- и те, что убегали, и те, кто их догонял,- подвигались с большим трудом. Сверху на них лился нестерпимый солнечный зной; в рот, в нос, а главное, в глаза забивалась едкая пыль, а под ногами лошадей при каждом шаге осыпался раскаленный песок. В воздухе царила мертвенная тишина.

- Ведь все время так не будет, - сказал наследник.

- Будет еще хуже,- ответил Пентуэр. - Видишь, царевич, - указал он на бегущих, - у тех лошади увязают по колени.

Царевич рассмеялся. Как раз в это время они вступили на более твердую почву и шагов сто проехали рысью, но тотчас же дорогу преградило песчаное море, и им пришлось снова продвигаться, плетясь шаг за шагом.

Люди обливались потом, лошади стали покрываться пеной.

- Жарко! - прошептал царевич.

- Слушай, государь! - обратился к нему Пентуэр. - Неподходящий сегодня день для погони в пустыне. С самого утра священные насекомые проявляли большое беспокойство, а потом впали в оцепенение. И мой жреческий нож не входил в глиняные ножны, что означает необычайный зной. А оба эти явления - жара и оцепенение насекомых - предвещают, очевидно, ураган. Вернемся. Мы не только потеряли из глаз лагерь, но даже шум его не долетает до нас.

Рамсес посмотрел на жреца почти с презрением.

- И ты думаешь, пророк, что я, пообещав поймать Муссавасу, - сказал он, - могу вернуться ни с чем из страха перед зноем и ураганом?

Они продолжали продвигаться вперед. В одном месте почва стала опять твердой, благодаря чему они приблизились к убегающим на расстояние полета камня, пущенного из пращи.

- Эй, вы, там! - крикнул наследник, - сдавайтесь!

Ливийцы даже не оглянулись. С трудом брели они по песку. Можно было думать, что им уже не уйти. Но вскоре отряд наследника опять попал в глубокий песок, а те ускорили шаг и исчезли за буграми.

Азиаты выкрикивали проклятия. Царевич стиснул зубы.

Но вот лошади стали увязать еще глубже и останавливаться. Всадникам пришлось спешиться. Вдруг один из азиатов побагровел и упал на песок. Рамсес велел покрыть его плащом и сказал:

- Подберем на обратном пути.

С большим трудом добрались они до вершины песчаной возвышенности и увидели ливийцев; дорога и для них была очень тяжела, две лошади у них стали.

Египетский лагерь совсем скрылся из виду, и если бы Пентуэр и азиаты не умели ориентироваться по солнцу, им не удалось бы уже попасть обратно.

Из отряда наследника упал еще один конник, изрыгая кровавую пену. Оставили и его вместе с лошадью. Впереди среди песков показались скалы, и ливийцы скрылись.

- Государь, - сказал Пентуэр, - там, возможно, засада.

- Пусть ждет меня там сама смерть! - ответил наследник изменившимся голосом.

Жрец посмотрел на него с удивлением. Он не ожидал от него подобного упорства.

До скал, казалось, недалеко, но дорога была невероятно тяжела. Приходилось не только идти самим, но еще и вытаскивать из песка лошадей. Все плелись, увязая повыше щиколоток, а то и по колено.

А на небе по-прежнему пылало солнце, грозное солнце пустыни, каждый луч которого не только обжигал и слепил, но и жалил. Самые выносливые азиаты падали от усталости; у одного распухли язык и губы, у другого шумело в голове и черные пятна кружились перед глазами, третьим овладевал сон; все чувствовали ломоту в суставах и утратили ощущение зноя. И если б спросили кого-нибудь - жарко ли, он не мог бы ответить.

Почва под ногами стала опять тверже, и отряд Рамсеса добрался до скал. Царевич, более других сохранявший присутствие духа, услыша конский храп, свернул в сторону и увидал в тени, отбрасываемой скалой, кучку людей, лежавших кто где упал. Это были ливийцы.

На одном из них, юноше лет двадцати, была пурпурная вышитая рубашка, золотая цепь на шее и меч в драгоценных ножнах. Казалось, он лежал без чувств: глаза у него закатились, на губах выступила пена. Рамсес понял, что это - предводитель, подошел, сорвал цепь с его шеи и отстегнул меч.

Увидя это, какой-то старый ливиец, который, казалось, был меньше утомлен, чем остальные, сказал ему:

- Хоть ты и победитель, египтянин, все же отнесись с почтением к княжьему сыну, который был нашим военачальником.

- Это сын Муссавасы? - спросил наследник.

- Да, это Техенна, сын Муссавасы, - ответил ливиец, - наш предводитель, достойный стать даже египетским князем.

- А где Муссаваса?

- Муссаваса собирает в Главке большую армию. Она отомстит за нас.

Остальные ливийцы не произнесли ни звука, даже не подняли глаз на своих победителей. По приказу царевича азиаты без труда разоружили их и сами присели в тени скалы. Теперь среди них не было ни друзей, ни врагов, а лишь бесконечно усталые люди; их подстерегала смерть, но они мечтали только о том, чтобы отдохнуть.

Пентуэр, видя, что Техенна все еще не приходит в сознание, опустился перед ним на колени и наклонился над его головой, так что никто не мог видеть, что он делает. Вскоре Техенна стал дышать, метаться и открыл глаза, потом сел, потер лоб, точно очнувшись от крепкого сна, который еще не совсем покинул его.

- Техенна, предводитель ливийцев! - обратился к нему Рамсес. - Ты и твои люди - пленники его святейшества фараона.

- Лучше убей меня на месте, - пробормотал Техенна, - чем мне лишиться свободы.

- Если твой отец Муссаваса смирится и заключит мир с Египтом, ты будешь снова свободен и счастлив.

Ливиец отвернулся и лег, равнодушный ко всему. Рамсес сел рядом и вскоре погрузился в оцепенение, а вернее всего, заснул.

Он очнулся через четверть часа, посмотрел на пустыню и вскрикнул от восторга. На горизонте была видна зелень, вода, чащи пальм, а несколько выше - селения и храмы.

Вокруг него все спали - азиаты и ливийцы. Только Пентуэр, стоя на скалистом утесе и прикрыв ладонью глаза, смотрел вдаль.

- Пентуэр! Пентуэр! - вскричал Рамсес - Ты видишь этот оазис?

Он вскочил и подбежал к жрецу, лицо которого казалось озабоченным.

- Ты видишь оазис?

- Это не оазис, - ответил Пентуэр, - это блуждающий в пустыне дух какой-то страны, которой больше нет на свете. А вон то... там... - прибавил он, указывая рукою на юг.

- Горы? - спросил царевич.

- Всмотрись получше.

Царевич стал всматриваться и вдруг воскликнул:

- Мне кажется, что кверху поднимается какая-то темная масса. У меня, вероятно, глаза устали...

- Это тифон, - прошептал жрец. - Только боги могут спасти нас, если пожелают.

Действительно, Рамсес почувствовал на лице дуновение, которое даже среди зноя пустыни показалось ему горячим. Дуновение это, вначале очень легкое, усиливалось, становилось все жарче, и одновременно темная полоса поднималась в небе с поразительной быстротой.

- Что же нам делать? - спросил царевич.

- Эти скалы, - ответил жрец, - защитят нас от песков, но не отгонят ни пыли, ни зноя, который все время усиливается. А через день или два...

- Так долго дует тифон?

- Иногда три-четыре дня. Лишь изредка он подымается на несколько часов и быстро падает, как ястреб, пронзенный стрелой. Но это бывает очень редко.

Рамсес приуныл, однако не испугался. А жрец, вынув из-под одежды небольшой флакон из зеленого стекла, продолжал:

- Вот тут эликсир... Его должно хватить тебе на несколько дней. Как только почувствуешь сонливость или страх, выпей несколько капель. Этим ты подкрепишь себя и продержишься.

- А ты? А остальные?

- Моя судьба в руках Единого. А остальные? Они не наследники престола...

- Я не хочу этого питья, - ответил Рамсес, отталкивая флакон.

- Ты должен его взять! - настаивал Пентуэр. - Помни, на тебя возложил египетский народ свои надежды... Помни, над тобой витает его благословение.

Черная туча поднялась уже до половины неба, и знойный вихрь дул с такой силой, что Рамсесу и жрецу пришлось опуститься к подножию скалы.

"Египетский народ?.. благословение?.." - повторил про себя царевич. И вдруг спросил:

- Это ты год назад говорил со мной ночью в саду? Вскоре после маневров?

- Да, в тот день, когда ты пожалел крестьянина, повесившегося с горя, что засыпали вырытый им канал, - ответил жрец.

- И это ты спас мой дом и еврейку Сарру от толпы, которая хотела забросать ее камнями?

- Я, - ответил Пентуэр, - а ты вскоре освободил из тюрьмы неповинных крестьян и не позволил Дагону притеснять твой народ новыми поборами. За этот народ, - продолжал жрец, - за сострадание, которое ты всегда проявлял к нему, я и сейчас благословляю тебя... Может быть, ты один только уцелеешь, так помни же, что тебя охраняет угнетенный египетский народ, ожидающий от тебя спасения.

Внезапно стемнело, сверху дождем посыпался раскаленный песок, и поднялся такой вихрь, что опрокинуло лошадь, стоявшую в незащищенном месте. Азиаты и ливийские пленники проснулись, но все, прильнув к подножию скалы, молчали, охваченные страхом.

Природа разбушевалась. На землю спустилась тьма, по небу с бешеной быстротой неслись рыжие и черные облака песку. Казалось, будто песок всей пустыни ожил, рванулся кверху и летит куда-то с быстротой камня, пущенного из пращи.

Было жарко, как в парильне... на руках и на лице трескалась кожа, язык пересыхал, при каждом вздохе кололо в груди. Мельчайшие песчинки обжигали, как искры.

Пентуэр насильно поднес флакон ко рту наследника. Рамсес проглотил несколько капель и почувствовал необыкновенное облегчение: боль и жара перестали мучить его, мысль снова обрела свободу.

- Так это может продолжаться несколько дней?

- Четыре, - ответил жрец.

- И вы, мудрецы, наперсники богов, не знаете, как спасти людей от такого ветра?

Пентуэр задумался.

- Есть на свете только один мудрец, - ответил он, - который мог бы бороться со злыми духами. Но его здесь нет...

Тифон дул с неимоверной силой уже почти полчаса. Стало темно, как ночью. Когда же ветер ослабевал и черные клубы песку раздвигались, на небе появлялось кроваво-красное солнце, бросавшее на землю зловещий ржавый свет. Но вскоре с новой силой поднимался знойный, удушливый вихрь; клубы пыли становились гуще, мертвенный свет угасал, а в воздухе раздавались беспокойные шелест и шумы, непривычные для человеческого слуха. До захода солнца было уже недалеко, а порывы ветра и зной все усиливались. Время от времени на горизонте появлялось гигантское кровавое пятно, словно вся земля была охвачена пожаром.

Вдруг Рамсес заметил, что Пентуэра нет подле него. Он напряг слух и услышал голос, восклицавший:

- Бероэс! Бероэс! Если не ты, то кто нам поможет? Бероэс... во имя Единого, всемогущего, которому нет начала и конца, - взываю к тебе!

В северной части пустыни раздался гром. Царевич вздрогнул. Для египтянина гром был таким же редким явлением, как комета.

- Бероэс! Бероэс! - громко продолжал взывать Пентуэр.

Наследник всмотрелся в ту сторону, откуда доносился голос, и увидел темную человеческую фигуру с поднятыми руками. От головы, от пальцев, даже от одежды этой фигуры поминутно отделялись ярко-голубые искры...

- Бероэс! Бероэс!..

Продолжительный раскат грома послышался ближе, из-за туч песка сверкнула молния, озаряя пустыню багровым светом.

Снова раскат грома, и снова молния.

Рамсес почувствовал, что сила вихря ослабевает и зной уменьшается. Клубящийся в вышине песок стал оседать, небо сделалось пепельным, потом ржаво-коричневым, потом молочно-белым. Затем все стихло, а через минуту снова грянул гром и подул холодный, северный ветер.

Истомленные зноем азиаты и ливийцы очнулись.

- Воины фараона, - позвал вдруг старый ливиец, - вы слышите этот шум в пустыне?

- Опять ветер?

- Нет, это дождь.

Действительно, с неба упало несколько холодных капель, потом дождь усилился, и наконец полил ливень, сопровождаемый громом и молнией.

Солдат Рамсеса и их пленников охватила бурная радость. Не обращая внимания на молнии и гром, люди, которых за минуту перед тем сжигали зной и жажда, бегали, как дети, под струями дождя. В темноте мылись сами и мыли лошадей, подставляли под дождь шапки и кожаные мешки и все пили, пили...

- Не чудо ли это? - воскликнул Рамсес. - Если бы не благодатный дождь, мы погибли бы в пустыне в жарких объятиях тифона.

- Случается, - ответил старый ливиец, - что южный ветер дразнит ветры, гуляющие над морем и приносящие ливень.

Рамсеса неприятно задели эти слова: он приписывал ливень молитвам Пентуэра. Повернувшись к ливийцу, он спросил:

- А случается ли так, чтобы от человеческого тела исходили искры?

- Так всегда бывает, когда дует ветер пустыни, - отвечал ливиец, - вот и на этот раз искры исходили не только от людей, но даже от лошадей.

Голос его звучал так уверенно, что царевич, подойдя к офицеру своей конницы, шепнул ему:

- Посматривайте за ливийцами...

Не успел он это сказать, как что-то зашевелилось в темноте, и минуту спустя послышался топот. Когда же молния озарила пустыню, египтяне увидели человека, удиравшего верхом на коне.

- Связать этих негодяев, - крикнул Рамсес, - и убить, если кто-нибудь из них будет сопротивляться! Горе тебе, Техенна, если этот негодяй приведет против нас твоих братьев. Ты погибнешь в тяжких мучениях! Ты и твои...

Несмотря на дождь, гром и темноту, воины Рамсеса быстро связали ливийцев, не оказывавших, впрочем, никакого сопротивления. Может быть, они ожидали приказа Техенны, но тот был так удручен, что не думал о бегстве.

Мало-помалу буря стала утихать, и дневной зной сменился пронизывающим холодом. Люди и лошади напились досыта, солдаты наполнили водой мехи. Фиников и сухарей было достаточно. Все успокоились. Раскаты грома умолкли. Тут и там показались звезды. Пентуэр подошел к Рамсесу.

- Вернемся в лагерь, - сказал он, - мы сумеем дойти до него прежде, чем бежавший ливиец приведет сюда неприятеля.

- Как же мы найдем дорогу в такой темноте? - спросил царевич.

- Есть у вас факелы? - спросил жрец у азиатов.

Факелы - длинные жгуты из пакли, пропитанные горючими веществами, - нашлись у всех солдат, но не было огня.

- Придется подождать до утра, - проговорил раздраженно наследник.

Пентуэр не ответил. Он достал из своего мешка небольшой сосуд, взял у солдата факел и отошел в сторону. Минуту спустя послышалось тихое шипение, и факел... зажегся.

- Этот жрец - великий чернокнижник, - пробормотал старый ливиец.

- Ты совершил на моих глазах уже второе чудо, - сказал царевич Пентуэру. - Можешь мне объяснить, как это делается?

Жрец отрицательно покачал головой.

- Обо всем спрашивай меня, господин, - ответил он, - и я отвечу, насколько хватит моей мудрости, но никогда не требуй, чтобы я открывал тебе тайны наших храмов.

- Даже если я назначу тебя своим советником?

- Даже и тогда. Я никогда не буду предателем. А если б я и решил стать им, меня устрашит кара.

- Кара? - повторил наследник. - Ах да! Я помню человека в подземелье храма Хатор, на которого жрецы выливали расплавленную смолу. Неужели они делали это на самом деле? И этот человек действительно умер в мучениях?

Пентуэр молчал, как будто не расслышав вопроса, и не спеша вынул из своего чудесного мешка небольшую статуэтку бога с простертыми в стороны руками. Она висела на бечевке. Жрец опустил ее и, шепча молитвы, стал наблюдать. Фигурка, несколько раз качнувшись в воздухе и покружившись на бечевке, повисла наконец спокойно.

Рамсес при свете факелов с удивлением смотрел на эти таинственные действия жреца.

- Что это ты делаешь? - спросил он его.

- Могу сказать только то, - ответил Пентуэр, - что этот бог показывает одной рукой на звезду Эсхмун¹, по которой в ночное время находят путь финикийские корабли.

¹ (Эсхмун - Полярная звезда.)

- Значит, у финикиян есть этот бог?

- Нет, они даже не знают о нем. Бог, показывающий одной рукой на звезду Эсхмун, известен только нам и жрецам Халдеи. С помощью этого божества каждый пророк днем и ночью, в погоду и непогоду может найти свой путь в море или в пустыне.

По приказу царевича, шедшего с зажженным факелом рядом с Пентуэром, конвой и пленники двинулись за жрецом на северо-восток. Висевший на бечевке божок раскачивался, но все же указывал протянутой рукой, где находится священная звезда, покровительница сбившихся с пути путешественников.

Шли пешком, быстрым шагом, ведя за собой лошадей. Был такой пронизывающий холод, что даже азиаты дышали на руки, а ливийцы дрожали.

Вдруг что-то стало хрустеть и трещать под ногами. Пентуэр остановился и нагнулся.

- В этом месте, - сказал он, - дождь образовал в твердой почве неглубокую лужу, и посмотри, что сделалось с водой.

С этими словами он поднял и показал царевичу что-то вроде стеклянной пластинки, которая таяла у него в руках.

- Когда очень холодно, - пояснил он, - вода превращается в прозрачный камень.

Азиаты подтвердили слова жреца, прибавив, что далеко на севере вода очень часто превращается в камень, а пар в белую соль, впрочем, безвкусную, которая только щиплет пальцы и вызывает боль в зубах.

Рамсес все больше изумлялся мудрости Пентуэра.

Тем временем с северной стороны небо прояснилось, открыв созвездие Медведицы и в нем звезду Эсхмун. Жрец опять прочитал молитву, спрятал в мешок путеводного божка и велел потушить факелы, оставив для сохранения огня тлеющую бечевку, которая, постепенно сгорая, отмечала время.

Царевич приказал своему отряду соблюдать осторожность и отошел с Пентуэром на несколько шагов вперед.

- Пентуэр, - сказал он ему, - я назначаю тебя своим советником, и на ближайшее время и на то, когда богам угодно будет отдать мне корону Верхнего и Нижнего Египта.

- Чем заслужил я эту милость?

- То, что ты совершил на моих глазах, свидетельствует о твоей великой мудрости и власти над духами. Кроме того, ты готов был спасти мою жизнь. Поэтому, хотя ты и решил скрывать от меня многое...

- Прости, государь, - перебил его Пентуэр, - предателей, когда они тебе будут нужны, ты найдешь за золото и драгоценности даже среди жрецов, но я не хочу принадлежать к их числу. Подумай только, изменяя богам, разве я не внушил бы тебе сомнений, что не поступлю так же и с тобой?

Рамсес задумался.

- Мудрые это слова, - ответил он, - но мне странно, почему ты, жрец, так расположен ко мне? Год назад ты благословил меня, а сегодня не позволил одному отправиться в пустыню и оказываешь мне большие услуги.

- Боги открыли мне, что ты, государь, можешь спасти несчастный египетский народ от нужды и унижения.

- А какое тебе дело до народа?

- Я сам из него вышел... Мой отец и братья целые дни черпали воду из Нила и терпели побои.

- Чем же я могу помочь народу? Пентуэр оживился.

- Твой народ, - заговорил он с волнением, - слишком много работает, платит слишком большие налоги, живет в нужде и притеснении... Тяжела крестьянская доля!..

"Червь пожрал одну половину его урожая, носорог - другую; в полях полно мышей, налетела саранча, скот потравил, воробьи выклевали, а что осталось еще на гумне, расхватали воры. О, жалкая доля земледельца! А тут еще причаливает к берегу писец и требует зерна, помощники его принесли с собой дубинки, а негры-пальмовые розги. Говорят: "Отдавай хлеб!" - "Нет хлеба!" Тогда его бьют, разложив на земле, а потом вяжут и бросают вниз головой в канал, где он тонет. Жену его связывают у него на глазах и детей тоже. Соседи же разбегаются, спасая свой хлеб"¹.

¹ (Заимствовано из подлинных источников.)

- Я сам это видел, - ответил задумчиво царевич, - и даже прогнал одного такого писца. Но разве я могу быть везде, чтобы предупредить несправедливость?

- Ты можешь, государь, приказать, чтобы не мучили людей без нужды. Ты можешь снизить налоги, предоставить крестьянам дни отдыха. Можешь наконец подарить каждой крестьянской семье хотя бы одну полоску земли, чтобы урожай с нее принадлежал только ей. Иначе и дальше люди будут питаться лотосом, папирусом и тухлой рыбой и в конце концов захиреют. Но если ты окажешь народу свою милость, он воспрянет.

- Я так и сделаю! - воскликнул царевич. - Хороший хозяин не допустит, чтобы его скотина умирала с голоду, работала через силу или получала незаслуженные побои. Это надо изменить.

Пентуэр остановился.

- Ты обещаешь мне, великий государь?

- Клянусь! - ответил Рамсес.

- Тогда и я клянусь тебе, что слава твоя будет громче славы Рамсеса Великого! - воскликнул жрец, уже не владея собой.

Рамсес задумался.

- Что можем мы сделать с тобой вдвоем против жрецов, которые меня ненавидят?..

- Они боятся тебя, господин, - ответил Пентуэр, - боятся, чтобы ты не начал прежде времени войну с Ассирией.

- А чем помешает им война, если она будет победоносна?

Жрец склонил голову и молчал.

- Так я тебе скажу! - вскричал в возбуждении царевич. - Они не хотят войны потому, что боятся, как бы я не вернулся победителем, с грузом сокровищ, гоня перед собой невольников. Они боятся этого, они хотят, чтобы фараон был беспомощным орудием в их руках, бесполезной вещью, которую можно отбросить, когда им вздумается. Но со мной им это не удастся. Я или сделаю то, что хочу, на что имею право, как сын и наследник богов, или погибну.

Пентуэр попятился и прошептал заклинание.

- Не говори так, государь, - сказал он смущенно, - дабы злые духи, кружащие над пустыней, не подхватили твоих слов... Слово - запомни, повелитель, - как камень, пущенный из пращи. Если попадет в стену, он может отскочить и попасть в тебя самого...

Рамсес пренебрежительно махнул рукой.

- Все равно, - ответил он, - что стоит такая жизнь, когда каждый стесняет твою волю: если не боги, то ветры пустыни, если не злые духи, то жрецы... Такова ли должна быть власть фараонов?.. Нет, я буду делать то, что хочу, и отвечать только перед вечно живущими предками, а не перед этими бритыми лбами, которые будто бы знают волю богов, а на деле присваивают себе власть и наполняют свои сокровищницы моим добром.

Вдруг в нескольких десятках шагов от них послышался странный крик, напоминавший не то ржание, не то блеяние, и пробежала огромная тень. Она неслась как стрела, но можно было разглядеть длинную шею и туловище с горбом.

Среди конвоя наследника послышался ропот ужаса.

- Это гриф! Я ясно видел крылья, - сказал один из солдат.

- Пустыня кишит чудищами! - прибавил старый ливиец.

Рамсес растерялся; ему тоже показалось, что у пробежавшей тени была голова змеи и что-то вроде коротких крыльев.

- В самом деле, в пустыне появляются чудовища? - спросил он жреца.

- Несомненно, - ответил Пентуэр, - в таком безлюдном месте бродят недобрые духи, приняв вид самых необычайных тварей. Мне кажется, однако, что то, что пробежало мимо нас, скорее зверь. Он похож на оседланного коня, только крупнее и быстрее бежит. Жители оазисов говорят, что это животное может совсем обходиться без воды, или, во всяком случае, пить очень редко. Если это так, то будущие поколения воспользуются этим существом, сейчас возбуждающим только страх, для перехода через пустыни.

- Я бы не решился сесть на спину такого урода, - ответил Рамсес, тряхнув головой.

- То же самое говорили наши предки о лошади, которая помогла гиксосам покорить Египет, а сейчас стала необходимой для нашей армии. Время сильно меняет суждения человека, - сказал Пентуэр.

На небе рассеялись последние тучи, и ночь прояснилась. Несмотря на отсутствие луны, было так светло, что на фоне белого песка можно было различить очертания предметов даже мелких или весьма отдаленных. Холод стал не таким пронизывающим. Некоторое время конвой шел молча, утопая по щиколотку в песках. Вдруг среди азиатов опять поднялось смятение и послышались возгласы:

- Сфинкс! Смотрите, сфинкс! Мы не выйдем живыми из пустыни, когда все время перед нами являются призраки.

Действительно, на белом известковом холме очень ясно вырисовывался силуэт сфинкса. Длинное тело, огромная голова в египетском чепце и как будто человеческий профиль.

- Успокойтесь, варвары, - сказал старый ливиец, - это не сфинкс, а лев. Он ничего вам не сделает, потому что занят своей добычей.

- В самом деле, это лев, - сказал царевич, останавливаясь, - но до чего похож на сфинкса!

- Его черты напоминают человеческое лицо, а грива - парик, - заметил вполголоса жрец. - Это и есть отец наших сфинксов.

- И нашего великого сфинкса, того что у пирамид?

- За много веков до Менеса, - сказал Пентуэр, - когда еще не было пирамид, на этом месте стояла скала, смутно напоминавшая лежащего льва, как будто боги хотели отметить таким образом, где начинается пустыня. Тогдашние святые жрецы велели ваятелям получше отделать скалу, а чего не хватало, дополнить искусственной кладкой. Ваятели же, чаще встречавшие людей, чем львов, высекли на камне человеческое лицо, и так родился первый сфинкс...

- Которому мы воздаем божеские почести, - усмехнулся царевич.

- И правильно, - ответил жрец, - ибо первоначальные очертания этому творению искусства дали боги, и они лее вдохновили людей на завершение его. Наш сфинкс своим величием и таинственностью напоминает пустыню; он похож; на духов, блуждающих там, и так же наводит страх на людей, как они. Поистине это - сын богов и отец страха...

- И в то же время все имеет земное начало, - сказал царевич. - Нил течет не с неба, а с каких-то гор, лежащих за Эфиопией. Пирамиды, про которые Херихор говорил мне, что это прообразы нашего государства, сложены наподобие горных вершин, да и наши храмы с их пилонами и обелисками, с их полумраком и прохладой разве не напоминают пещеры и скалы, которые тянутся вдоль Нила? Сколько раз, когда мне случалось во время охоты заблудиться среди восточных гор, мне попадались причудливые нагромождения скал, напоминавшие храмы. Нередко на их шершавых стенах я видел иероглифы, высеченные ветром и дождем.

- Это доказывает, ваше высочество, что наши храмы воздвигались согласно плану, начертанному самими богами, - заметил жрец. - И как из маленькой косточки, брошенной в землю, вырастает высокая пальма, так образ скалы, пещеры, льва, даже лотоса, запав в душу благочестивого фараона, находит затем свое воплощение в аллее сфинксов, сумрачных храмах и их мощных колоннах. Это - творения богов, а не человека, и счастлив повелитель, который, озираясь вокруг, способен в земных предметах открыть мысль богов и наглядно представить ее грядущим поколениям.

- Но такой повелитель должен обладать властью и большими богатствами, - печально произнес Рамсес, - а не зависеть от того, что привидится жрецам.

Перед ними тянулась песчаная возвышенность, на которой в этот самый момент показалось несколько всадников.

- Наши или ливийцы? - спросил наследник.

С возвышенности послышался звук рожка, на который ответили спутники Рамсеса. Всадники быстро, насколько позволял глубокий песок, спустились вниз. Подъехав ближе, один из них крикнул:

- Наследник престола с вами?

- Здесь, здоров и невредим! - ответил Рамсес. Всадники соскочили с коней и пали ниц.

- О, эрпатор, - сказал начальник отряда,- твои солдаты рвут на себе одежды и посыпают пеплом головы, думая, что ты погиб. Вся конница рассеялась по пустыне, чтобы разыскать твои следы, и только нас боги удостоили первыми приветствовать тебя.

Рамсес назначил начальника сотником и отдал приказ на следующий же день представить к награде его подчиненных.