Глава четырнадцатая

Двенадцатого паопи из разных египетских храмов распространились тревожные вести. За последние дни в храме Гора опрокинулся алтарь, в храме Исиды статуи богини лили слезы, а из храма Амона Фиванского и гробницы Осириса в Дендерах сообщали об очень дурных предзнаменованиях. По безошибочным приметам жрецы вывели заключение, что еще до конца месяца Египет постигнет какое-то большое бедствие. Ввиду этого верховные жрецы Херихор и Мефрес распорядились об устройстве шествий вокруг храмов и жертвоприношений в домах.

На следующий день, тринадцатого паопи, в Мемфисе состоялась грандиозная процессия. Бог Птах и богиня Исида вышли из своих святилищ. Оба божества направились к центру города, окруженные немногочисленной толпой верующих, преимущественно женщин, но им пришлось вернуться, так как горожане стали издеваться над ними, а иноверцы дошли до того, что начали бросать камнями в святые ладьи богов.

Полицейские не останавливали богохульников, а некоторые принимали даже участие в непристойных шутках. С полудня какие-то неизвестные люди стали распространять слухи, что жреческая коллегия не допустит никаких льгот для населения и даже готовит бунт против фараона. Под вечер у храмов стали собираться кучки рабочих; они свистели, ругали жрецов и швыряли камни в ворота, а какой-то святотатец на глазах у всех отбил нос у Гора, охранявшего свой храм.

Вскоре после заката солнца жрецы и их преданнейшие сторонники собрались в храме Птаха. Были там: достойные Херихор, Мефрес, Ментесуфис, три номарха и верховный судья Фив.

- Ужасные времена! - сетовал верховный судья. - Я знаю достоверно, что фараон хочет вызвать нападение на храмы и подстрекает к этому чернь.

- Я слышал, - подхватил номарх области Сэпа, - будто послан приказ Нитагору, чтоб он поспешил прибыть с новыми полками, как будто тех, что есть, недостаточно!

- Сообщение между Верхним и Нижним Египтом со вчерашнего дня прервано, - прибавил номарх области

Аа. - По дорогам стоят солдаты, а галеры его святейшества обыскивают каждое судно, плывущее по Нилу...

- Рамсес Тринадцатый - не «святейшество», - сухо вставил Мефрес, - он не получил еще короны из рук богов.

- Все это были бы мелочи, - продолжал сокрушаться верховный судья. - Хуже всего измена. У меня есть основание предполагать, что многие младшие жрецы сочувствуют фараону и обо всем доносят ему.

- Есть даже такие, что обещали помочь войску занять храмы, - прибавил Херихор.

- Солдаты войдут в храмы! - воскликнул с ужасом номарх области Сэпа.

- Такой по крайней мере им отдан приказ на двадцать третье, - ответил Херихор.

- И ты, достойнейший, говоришь об этом спокойно? - удивился номарх Амента.

Херихор пожал плечами. Номархи переглянулись.

- Это уж мне совсем непонятно, - с возмущением возразил номарх Аа, - у жрецов всего несколько сот солдат, фараон отрезал нам путь в Фивы и подстрекает народ, а достойнейший Херихор говорит об этом, как будто приглашает нас на пирушку. Или давайте защищаться, если возможно, или...

- Или сдадимся «его святейшеству»? - спросил иронически Мефрес. - Это вы всегда успеете сделать.

- Но мы хотели бы узнать что-нибудь о средствах защиты, - потребовал номарх Сэпа.

- Боги спасут верующих, - ответил Херихор. Номарх Аа всплеснул руками.

- Сказать откровенно, и меня удивляет ваше хладнокровие, - вмешался верховный судья.- Почти весь простой народ против нас...

- Простой народ, как ячмень в поле: куда ветер, туда и он, - сказал Херихор.

- А армия?

- Какая армия не падет ниц перед Осирисом?

- Знаю! - воскликнул, все больше раздражаясь, номарх Аа. - Но я не вижу ни Осириса, ни того ветра, который повернет чернь в нашу сторону... А между тем фараон уже сейчас привлекает ее к себе посулами, а завтра еще больше привлечет подарками...

- Страх сильнее посулов и подарков, - ответил Херихор.

- Чего им бояться? Тех трехсот солдат, что у нас есть?

- Они убоятся Осириса.

- Но где же он? - спросил, выходя из себя, номарх Аа.

- Вы все его увидите. И счастлив будет тот, кто ослепнет на этот день...

Слова эти Херихор произнес с таким непоколебимым спокойствием, что среди собравшихся воцарилась тишина.

- Что же нам в конце концов надо делать? - спросил после некоторой паузы верховный судья.

- Фараон хочет, - сказал Херихор, - чтобы народ напал на храмы двадцать третьего. А мы должны добиться, чтобы на нас напали двадцатого.

- Вечно живущие боги! - воскликнул опять номарх Аа, всплескивая руками. - Зачем же нам навлекать на себя беду, да еще на два дня раньше?

- Слушайте Херихора, - заговорил решительным тоном Мефрес, - и всячески старайтесь, чтобы нападение произошло утром двадцатого паопи.

- А если нас в самом деле разобьют? - растерянно спросил судья.

- Если не помогут заклинания Херихора, тогда я призову на помощь богов, - ответил Мефрес, и в глазах у него сверкнул зловещий огонь.

- Разумеется, у верховных жрецов есть тайны, которых нам, простым смертным, не должно знать, - сказал верховный судья. - Что же, сделаем, как вы велите. Вызовем нападение двадцатого. Только помните, наша кровь и кровь детей наших падет на ваши головы...

- Пусть падет!

- Да будет так! - воскликнули одновременно оба жреца.

А Херихор прибавил:

- Десять лет правим мы государством, и за все это время никому из вас не чинилось обиды, каждое свое обещание мы исполняли. Потерпите же еще несколько дней и не теряйте веры: вы увидите могущество богов и обретете награду.

Номархи распрощались с жрецами, не стараясь даже скрыть свое уныние и беспокойство. Остались только Херихор и Мефрес.

После долгого молчания Херихор сказал:

- Да, этот Ликон был хорош, пока разыгрывал сумасшедшего. Вот если б можно было выдать его за самого Рамсеса!

- Раз уж мать не могла отличить, - ответил Мефрес, - значит, он очень похож;. А сидеть на троне и сказать несколько слов толпе, я думаю, он сумеет. Впрочем, мы ведь будем при нем...

- Ужасно глупый комедиант! - вздохнул Херихор, потирая лоб.

- Умнее миллионов других. Это ясновидец, и он может оказать большие услуги государству...

- Ты мне все твердишь, достойнейший, про его ясновидение - сказал Херихор с досадой. - Дай мне, наконец, возможность самому убедиться в этом.

- Если ты и в самом деле хочешь, пойдем со мной! Только заклинаю тебя богами, Херихор, о том, что ты увидишь, не вспоминай даже про себя.

Они спустились в подземелье храма Птаха и очутились в просторном подвале, освещенном светильником. При тусклом свете Херихор увидел человека, который сидел за столом и ел. На нем был кафтан гвардии фараона.

- Ликон, - обратился к нему Мефрес, - высший сановник государства хочет убедиться в способностях, которыми одарили тебя боги...

Грек оттолкнул миску с едой и разразился проклятиями:

- Будь проклят день, когда мои стопы коснулись вашей земли! Лучше б я работал в каменоломнях, лучше б меня колотили дубинками...

- Это еще успеется, - жестко заметил Херихор. Грек замолчал и вдруг, увидев в руке Мефреса темный хрустальный шарик, стал дрожать. Он побледнел, взгляд его помутился, на лице выступил холодный пот. Глаза его уставились в одну точку, словно прикованные к хрустальному шарику.

- Уже спит, - промолвил Мефрес. - Разве это не удивительно?

- Если только не притворяется.

- Ущипни его... Уколи... Прижги чем-нибудь... - сказал Мефрес.

Херихор достал из-под белого одеяния кинжал и занес его над головой Ликона. Грек не шелохнулся, даже веки его не дрогнули.

- Посмотри сюда, - сказал Мефрес, поднося к лицу Ликона кристалл. - Ты видишь того, кто похитил Каму?

Грек вскочил со сжатыми кулаками и с пеной у рта.

- Пустите меня! - крикнул он хриплым голосом. - Пустите меня! Я хочу напиться его крови...

- А где он сейчас? - спросил Мефрес.

- В доме, в конце парка, у реки. С ним красивая женщина, - прошептал Ликон.

- Ее зовут Хеброн - это жена Тутмоса, - подсказал ему Херихор. - Признайся, Мефрес, - добавил он, - для того, чтоб это знать, не надо быть ясновидцем.

Мефрес прикусил свои тонкие губы.

- Если это не убеждает тебя, я покажу тебе кое-что получше, - ответил он.

- Ликон, - обратился Мефрес к греку, - теперь найди предателя, который ищет дорогу к Лабиринту.

Усыпленный грек пристальнее вгляделся в кристалл и после некоторого молчания ответил:

- Я вижу его... он одет в рубище нищего...

- Где он?

- Он спит на постоялом дворе, последнем у Лабиринта. Утром он будет там...

- Каков он собой?

- У него рыжие волосы и борода, - ответил Ликон.

- Ну, что? - спросил Мефрес Херихора.

- У тебя хорошая полиция, - ответил Херихор.

- Но зато сторожа Лабиринта плохо его охраняют! - проговорил с возмущением Мефрес. - Сегодня же ночью я поеду туда с Ликоном предостеречь местных жрецов. Но если мне удастся спасти священное достояние, разреши мне стать его хранителем...

- Если тебе угодно, - ответил Херихор равнодушно. Про себя же подумал:

«Благочестивый Мефрес начинает показывать зубы и когти: сам хочет стать «только» хранителем Лабиринта, а своего питомца Ликона сделать «только» фараоном. Право, чтобы удовлетворить алчность моих помощников, боги должны были создать десять Египтов».

Когда оба сановника вышли из подземелья, Херихор пешком вернулся в храм Исиды, где он жил; Мефрес же велел приготовить конные носилки: в одни молодые жрецы уложили усыпленного Ликона с мешком на голове, во вторые верховный жрец сел сам и, окруженный несколькими всадниками, помчался в Фаюм.

В ночь с 14 на 15 паопи верховный жрец Самонту, согласно обещанию, данному фараону, проник по никому, кроме него, не известному подземному коридору в Лабиринт. В руке у него был пучок факелов, из которых один был зажжен, а на спине - небольшая корзинка с инструментами.

Самонту очень легко находил дорогу из зала в зал, из коридора в коридор, одним прикосновением отодвигая каменные плиты в колоннах и стенах, где находились потайные ходы. Иногда он останавливался в нерешительности, но, прочитав таинственные знаки на стенах и сравнив их со знаками на четках, которые были у него на шее, шел дальше.

После получасового путешествия он очутился в сокровищнице и, сдвинув одну из плит пола, проник в зал, расположенный ниже. Зал был невысок, но просторен, свод его поддерживался множеством приземистых колонн.

Самонту поставил корзинку, зажег два факела и при свете их стал читать надписи на стенах.

«Несмотря на мой невзрачный вид, - гласила одна надпись, - я - истинный сын богов. Гнев мой ужасен».

«Под открытым небом я превращаюсь в огненный столб и творю молнии; замкнутый, я - гром и разрушение. Нет здания, которое устояло бы против моей мощи. Укротить меня может только святая вода, лишающая меня силы. Но гнев мой рождается не только от огня, но и от малейшей искры».

«Предо мной все склоняется и падает. Я как Тифон, опрокидывающий самые высокие деревья и поднимающий камни».

«Каждый храм имеет свою тайну, которой не знают другие...» - подумал Самонту.

Он открыл одну колонну и достал из нее большой горшок. На горшке была крышка, прилепленная воском, и отверстие, через которое внутрь колонны проходил длинный тонкий шнур, неизвестно где кончавшийся. Самонту отрезал кусок шнура, приблизил его к факелу и увидел, что шнур, шипя, очень быстро сгорает.

Затем он осторожно открыл ножом крышку и нашел внутри горшка что-то вроде песка и камешков серого цвета. Он вынул несколько камешков и, отойдя в сторону, ткнул в них факел. В одно мгновение вспыхнуло сильное пламя, и камешки исчезли, оставив после себя густой дым и неприятный запах.

Самонту вынул еще немного серого песку, высыпал его на пол, положил туда же кусок шнура, найденного у горшка, и все это прикрыл тяжелым камнем. Потом приблизил факел, шнур затлелся, и через минуту камень, окруженный снопом пламени, взлетел вверх.

- Он уже в моих руках, этот сын богов, - произнес, усмехаясь, Самонту. - Теперь сокровищница не обрушится.

Он стал ходить от колонны к колонне, отодвигать плиты и вынимать спрятанные там горшки. При каждом горшке был шнур; Самонту перерезал их, а горшки отставлял в сторону.

- Ну, - продолжал жрец, - государь мог бы подарить мне половину этих сокровищ или уж, во всяком случае, сделать моего сына номархом! И, наверно, сделает. Это великодушный царь... А мне самому полагается по крайней мере храм Амона в Фивах.

Обезопасив нижний зал, Самонту вернулся в сокровищницу, а оттуда проник в верхний зал. Там тоже были надписи на стенах и многочисленные колонны, а в них горшки, снабженные шнурами и наполненные камешками, которые при соприкосновении с огнем взрывались.

Самонту перерезал шнуры, вынул горшки из колонн, а щепотку серого песку завязал в тряпицу.

Потом, усталый, присел. У него сгорело уже шесть факелов. Ночь, по-видимому, подходила к концу.

«Никогда бы я не предполагал, - рассуждал про себя Самонту, - что у здешних жрецов есть такое удивительное вещество. Ведь посредством его можно было бы разрушить ассирийские крепости! Впрочем, мы тоже не все открываем своим ученикам...»

Утомленный, он предался мечтам. Теперь он был уверен, что займет высший пост в государстве, еще более высокий, чем тот, что занимает Херихор.

Что он тогда сделает? Очень много! Завещает своим потомкам мудрость и богатство. Постарается узнать тайны всех храмов, чтобы беспредельно укрепить свою власть и обеспечить Египту превосходство над Ассирией.

Молодой фараон не верит в богов. Это поможет Самонту установить поклонение единому бргу, например Осирису, и объединить финикиян, евреев, греков, ливийцев и Египет в одно государство.

Одновременно он приступит к работам над каналом, который должен соединить Красное море со Средиземным. Когда вдоль канала будут построены крепости и размещены многочисленные войска, - вся торговля с неизвестными народами Востока и Запада будет в руках Египта. Нужно также завести собственный флот и обучить египтян морскому делу... А главное, надо раздавить Ассирию, которая с каждым годом становится опаснее. Надо умерить роскошь и алчность жрецов. Пусть будут мудрецами, пусть будут богаты, но пусть служат государству, а не используют, как сейчас, власть в своих корыстных целях.

«Уже в месяце атир, - говорил он себе, - я буду всемогущ. Молодой царь слишком любит женщин и армию, чтоб интересоваться управлением. А если у него не будет сыновей, то мой сын... мой сын...»

Он очнулся. Сгорел еще один факел. Пора было покинуть подземелье. Он встал, взял свою корзинку и вышел из зала над сокровищницей.

«Мне не нужны помощники, - подумал он, улыбаясь, - я сам все сделал... Я сам... презренный жрец Сета...»

Он прошел уже несколько десятков комнат и коридоров, как вдруг остановился. Ему показалось, что на полу зала, в который он вошел, видна тонкая полоска света.

Его охватил страх. Он погасил факел. Но и светлая полоска на полу тоже исчезла.

Самонту напряг слух, но слышал только, как стучит кровь в его висках.

- Мне почудилось! - сказал он.

Дрожащими руками вынул он из корзинки маленькую посудину, где медленно тлела губка, и снова зажег факел.

«Я очень хочу спать», - подумал он.

Потом посмотрел вокруг и подошел к стене, в которой была потайная дверь. Он нажал гвоздь - дверь не открылась. Нажал во второй раз... в третий - тщетно...

- Что это значит? - шептал он, недоумевая. Он уже не вспоминал о полоске света, - ему казалось, что с ним произошло что-то неслыханное. Столько потайных дверей открывал он в своей жизни, столько открыл их в самом Лабиринте, что сейчас не мог понять этого неожиданного препятствия. Его снова охватил страх. Он бегал от стены к стене, ища другой выход. Наконец, одна из потайных дверей подалась. Самонту вздохнул с глубоким облегчением. Он очутился в огромном зале, как обычно, со множеством колонн. Его факел освещал лишь уголок пространства, большая часть которого утопала в густом мраке.

Темнота, лес колонн и главное - незнакомый зал вселили в него бодрость. В душе Самонту вспыхнула искра наивной надежды: ему казалось, что раз он не знает этого места, то и никто его не знает, никто сюда не придет.

Он немного успокоился, присел, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, но снова вскочил и стал озираться кругом, как будто желая проверить, действительно ли ему грозит опасность и откуда... Из какого темного угла она появится?

Самонту, как никто в Египте, привык к подземельям, темноте, подобным путешествиям, ему пришлось испытать в жизни немало страшного. Но то, что он испытывал сейчас, было чем-то совершенно новым и таким ужасным, что он боялся дать этому название.

Наконец он с большим усилием собрал мысли.

- Если я в самом деле видел свет, если действительно кто-то запер двери - значит, меня выдали, - прошептал он. - Что же будет?

«Смерть!» - подсказал ему голос в глубине души.

- Смерть?

Пот выступил у него на лице, сдавило грудь. Жреца обуял безумный страх. Он стал бегать по залу, стуча кулаками в стены, ища выхода. Он забыл уже, через какую дверь вошел, потерял направление и даже возможность ориентироваться при помощи четок.

В то же время он почувствовал, что в нем как бы два человека: один - почти обезумевший, другой - спокойный и рассудительный. Рассудительный говорил, что все, быть может, померещилось ему, что никто его не открыл, никто не ищет и что он выйдет отсюда, как только немного придет в себя. Но тот, первый, обезумевший, с каждой минутой брал верх над своим противником - голосом рассудка.

«О, если б можно было спрятаться в одну из этих колонн! Пусть тогда меня ищут!» (Хотя его наверняка никто бы не искал и не нашел, а он бы выспался и снова овладел собой.)

«Ну, что мне здесь угрожает? - убеждал он самого себя, пожимая плечами.- Надо только успокоиться. Пусть гонятся за мной по всему Лабиринту. Ведь для того, чтобы перерезать все пути, нужно несколько тысяч человек, а чтоб определить, где, в каком зале я нахожусь, - нужно чудо!

Допустим, что меня поймают. Ну, так что же? Приложу к губам этот пузырек и в один миг буду так далеко, что меня уже никто не настигнет, даже боги...»

Несмотря, однако, на эти рассуждения, Самонту снова охватил такой страх, что он опять погасил факел и, щелкая зубами, приник к колонне.

«Зачем? Зачем я вошел сюда? - твердил он себе. - Разве мне нечего было есть? Негде было склонить голову? Меня ищут. Ведь в Лабиринте множество чутких, как собаки, сторожей, и только ребенок или дурак мог надеяться обмануть их. Богатство! Власть! Где такие сокровища, за которые стоило бы отдать один день жизни? И вот я - человек, полный сил, подвергаю свою...»

Вдруг он услышал, как что-то тяжело стукнуло. Он вскочил и увидел в глубине зала свет.

Да. Действительно свет - не обман зрения... В отдаленной стене, где-то в конце зала, была открыта дверь, через которую осторожно входило несколько вооруженных людей с факелами.

При виде их жрец почувствовал холод в ногах, в сердце, в голове. Он уже не сомневался в том, что его преследуют, что он окружен...

Кто мог его выдать? Конечно, только один человек - молодой жрец Сета, которого он подробно посвятил в свои планы. Самому изменнику пришлось бы блуждать в Лабиринте месяц, но если он рассказал все сторожам, Самонту мог быть найден в один день.

В этот миг жрец испытал чувство, знакомое только людям, стоящим перед лицом смерти. Он перестал бояться, так как его мнимые страхи рассеялись перед действительными фактами. Он не только овладел собой, но даже почувствовал себя бесконечно выше всего живого... Через секунду ему не будет грозить уже никакая... никакая опасность!

Мысли пробегали в голове с быстротой и яркостью молнии. Он вспомнил всю свою жизнь: труды, опасности, надежды, вожделения... Все это казалось ему таким ничтожным... Что пользы, если бы в данную минуту он был даже фараоном или владел всеми царскими сокровищами? Все это суета, прах. И что еще хуже - самообман. Одно только есть великое и истинное - смерть...

Тем временем люди с факелами, тщательно оглядывая все уголки, дошли уже до половины огромного зала. Жрец видел блестящие острия их копий и понял, что они колеблются, что подвигаются вперед со страхом и нерешительностью. В нескольких шагах за ними шла другая группа людей, освещенная одним факелом.

Самонту даже не чувствовал к ним ненависти. Он испытывал только любопытство: кто же мог его выдать? Но и это его не очень волновало, - он настойчиво искал ответа на вопрос: почему человек должен умереть и для чего он рождается? Ибо смерть превращает целую жизнь, даже если она была самой долгой и богатой из всех существовавших когда-либо жизней, в один мучительный миг.

Почему так? Зачем так?

Его мысли оборвал голос одного из вооруженных людей:

- Здесь никого нет и быть не может!

Передняя группа остановилась. Самонту почувствовал любовь к этим людям, которые не хотят идти дальше. Сердце у него забилось сильнее.

Медленно приближалась вторая группа. Два человека спорили.

- Как ваше преосвященство может даже предполагать, что сюда кто-то вошел? - говорил голос, дрожавший от возмущения. - Ведь все входы охраняются, особенно сейчас, а если кто-нибудь даже прокрался, то разве для того, чтобы умереть с голоду...

- Однако посмотри на Ликона, - отвечал второй голос. - Он спит, но как будто все время чувствует близость врага.

«Ликон? - подумал Самонту. - Ах, это тот грек, похожий на фараона... Что я вижу? Мефрес привел его сюда...»

В этот момент усыпленный грек бросился вперед и очутился перед колонной, за которой притаился Самонту. Вооруженные люди побежали за ним, их факелы осветили черную фигуру жреца.

- Кто здесь? - крикнул хриплым голосом начальник стражи.

Самонту вышел. Его появление было так неожиданно, что все отпрянули. Он мог бы пройти между этими остолбеневшими людьми, и никто не задержал бы его. Но жрец не думал уже о побеге.

- Ну что, ошибся мой ясновидец? - воскликнул Мефрес, протягивая руку. - Вот изменник!

Самонту подошел к нему, улыбаясь, и сказал:

- Я узнал тебя по этому возгласу, Мефрес. Когда ты не обманщик, ты - просто дурак.

Присутствующие остолбенели. Самонту продолжал со спокойной иронией:

- Впрочем, в данную минуту ты и обманщик и дурак. Обманщик, потому что пытаешься убедить сторожей Лабиринта, что этот прохвост обладает даром ясновидения, а дурак, потому что думаешь, что тебе поверят. Лучше скажи сразу, что и в храме Птаха есть точный план Лабиринта...

- Это ложь! - вскричал Мефрес.

- Спроси этих людей, кому они верят: тебе или мне? Я здесь потому, что нашел планы в храме Сета, а ты пришел по милости бессмертного Птаха, - закончил Самонту со смехом.

- Вяжите этого предателя и лжеца! - вскричал Мефрес.

Самонту сделал несколько шагов назад, быстро вынул из складок одежды пузырек и, поднеся его к губам, проговорил:

- Ты, Мефрес, до самой смерти останешься дураком... Ума у тебя хватает лишь тогда, когда дело касается денег.

Он поднес пузырек ко рту и упал на пол. Вооруженные люди кинулись к нему, подняли, но он был уже мертв.

- Пусть останется здесь, как и другие... - сказал хранитель сокровищницы.

Тщательно заперев потайные двери, все покинули зал. Вскоре они вышли из подземелья.

Очутившись во дворе, достойный Мефрес велел своим жрецам приготовить конные носилки и тотчас же вместе со спящим Ликоном уехал в Мемфис.

Сторожа Лабиринта, ошеломленные необычайными происшествиями, то переглядывались между собой, то смотрели вслед свите Мефреса, исчезнувшей в желтом облаке пыли.

- Не могу поверить, - сказал верховный жрец-хранитель, - чтобы в наши дни нашелся человек, который мог пробраться в подземелье...

- Вы забываете, ваше преосвященство, что сегодня нашлось трое таких, - заметил один из младших жрецов, поглядев на него искоса.

- А ведь ты прав! - ответил верховный жрец. - Неужели боги помутили мой разум? - прибавил он, потирая лоб и сжимая висевший на груди амулет.

- И двое из них бежали, - подсказал младший жрец, - комедиант Ликон и святой Мефрес.

- Почему же ты не сказал мне об этом там, в подземелье? - рассердился начальник.

- Я не знал, что так получится.

- Пропала моя голова!.. - вскричал верховный жрец. - Не начальником мне следовало здесь служить, а привратником. Предупреждали нас, что кто-то пытается проникнуть в Лабиринт, а я не принял никаких мер. Да и сейчас упустил двух самых опасных людей, людей, которые могут привести сюда кого им вздумается!.. Горе мне!..

- Не отчаивайся, - успокоил его другой жрец, - закон наш ясен. Отправь в Мемфис четверых или шестерых людей и снабди их приговорами. Остальное уже их дело.

- У меня помутился разум, - повторял верховный жрец.

- Что случилось, то случилось, - прервал его с легкой иронией молодой жрец. - Одно ясно: изменники, которые не только попали в подземелье, но даже расхаживали по нему, как у себя дома, - должны умереть.

- Так назначьте шестерых из нашей охраны!

- Конечно! Надо с этим покончить! - подтвердили жрецы-хранители.

- Кто знает, не действовал ли Мефрес по соглашению с достойнейшим Херихором? - шепнул кто-то.

- Довольно! Если мы найдем Херихора в Лабиринте, мы и с ним поступим по закону, - ответил верховный жрец. - Но подозревать кого-нибудь, не имея улик, мы не можем. Пусть писцы приготовят приговоры Мефресу и Ликону, пусть наши люди поспешат за ними следом, а стража пусть удвоит караулы. Надо осмотреть также все входы в здание и узнать, каким образом проник Самонту. Хотя я уверен, что он не скоро найдет подражателей.

Спустя несколько часов шесть человек отправились в Мемфис.