1. Улинька

Перед зеркалом, освещенным двумя свечами в бронзовых подсвечниках, стояла крепостная девушка Ульяша. На ней примеряли платье для барышни Елены Николаевны, одной из дочерей генерала Раевского, приехавшего со всей семьей в Каменку к именинам своей матери Екатерины Николаевны Давыдовой.

Элен Раевская по слабости здоровья не могла стоять подолгу, как манекен, а Улинька фигурой и ростом была точь-в-точь в барышню: плечи покатые, стан тонкий, ноги стройные.

И характером Ульяша особенная: прощенья просить не умела, если бывала чем недовольна - только опустит ресницы, и тогда казалось, будто мохнатые шмели садились ей на глаза.

Недаром, рассердясь за что-нибудь на Улиньку, ста-рая экономка ворчала: "Ишь ты, гордячка этакая! Повадки-то все господские..."

Надетое на Улиньку платье непременно должно было быть готово к балу в день Екатерины, до которого оста-вались всего только одни сутки. Под командованием француженки Жоржет суетились девушки, ее помощницы. За уменье скопировать любую французскую модель мадемуазель Жоржет, гувернантка Адели, маленькой дочери Александра Львовича Давыдова, была определена портнихой. На этом поприще француженка чувствовала себя превосходно. Кромсать шуршащий шелк, лионский бархат, тафту, кисею и тюль, делать из разноцветных лент банты и пышные "шу", собирать кружева и из всего этого создавать красивые наряды куда интересней, чем воспитывать избалованную, капризную Адель. Сколько выговоров приходилось выслушивать из-за этой девчонки!

А платья, сшитые под руководством Жоржет, вызывали общее восхищение. Только вот в этом, последнем, таком воздушно-легком, что-то не ладилось. И Жоржет волновалась. То, отбежав на несколько шагов, она, прищурившись, рассматривала платье, то снова бросалась к Улиньке и перекалывала воланы и сборки, то опускалась на колени и что-то подрезала или закладывала в складки и при этом без умолку болтала, споря и соглашаясь с советами старшей из сестер Раевских - Катериной Орловой. Сама Елена Николаевна безучастно относилась к своему будущему туалету. Улинька тоже стояла молча, пожимая время от времени непривычно обнаженными плечами, покрытыми едва заметным золотистым пушком.

- Мне кажется, что сюда более всего будет идти голубой бант,- авторитетно сказала Катерина Николаевна и взяла из рук Груши широкую голубую ленту.

- Никогда! - вскрикнула Жоржет. Приложив к виску указательный палец, она на миг задумалась.- Надо вот этот!

Моток бледнорозовой ленты с легким свистом заскользил в ее проворных пальцах и превратился в пышное "шу".

- Булявка! - приказала Жоржет.

Груша подала бархатную подушечку, утыканную булавками. Розовое "шу" опустилось на светлосерый тюль. Улинька вскрикнула и подняла руку.

- Ты что? - спросила Катерина Николаевна.

- Булавка уколола,- тихо ответила Ульяша. Рубиновая капелька крови набухла на ее груди и скатилась на тюль.

- Oh mon Dieu!^* - в ужасе всплеснула руками Жоржет.

^* (Ах ты, господи! (франц.). )

- Какая досада! - недовольно поморщилась Катерина Николаевна.

- Пустяки,- равнодушно сказала Элен.

- Да здесь и не будет видать,- ласково зажурчал Грушин голосок,- ведь как раз на этом месте розеточка приходится...

Чуть покраснев, Уля глядела на алое пятнышко.

- На вот, оботри, а то другая капнет,- бросила ей Груша обрезки кружев.

В дверь просунулась лисья мордочка Клаши:

- Михаил Федорович и Василий Львович пожаловали. Видеть вас желают незамедлительно...

- Зови их сюда,- приказала Катерина Николаевна.

Яркий румянец разлился по лицу и по открытым Улинькиным плечам.

- Дозвольте снимать? - торопливо спросила она.

- Но я еще не кончила примерять,- запротестовала Жоржет.

- Ничего, Улинька, стой, как стояла,- сказала Катерина Николаевна.- Пусть мужчины решат, хорошо ли будет платье и... хороша ли ты в нем,- прибавила она с улыбкой.

Елена пожала плечами.

Михаил Федорович Орлов, оглядев Улиньку в лорнет, очень похвалил платье. Жоржет церемонно присела.

Василий Львович, или, как его называли дома, Базиль, младший сын старухи Давыдовой, тоже похвалил туалет, но лицо его выражало недовольство.

- Нехорошо из человека делать манекен,- сказал он по-французски.

- Но это так удобно,- недоумевающе поглядела на него Орлова,- ты видишь, она сложена совсем как Элен.

- Пустяки, Базиль,- поддержал жену Орлов,- в общем пленительное зрелище.

- Матроны древнего Рима, наряжаясь, имели обыкновение втыкать булавки в грудь своих невольниц,- недовольным тоном проговорил Базиль.

Катерина Николаевна обиженно поджала губы. Орлов по-французски стал уговаривать Базиля не сердиться.

- Имейте в виду, что Улинька понимает почти все,- предупредила Элен.

- Неужели? Как это мило! - и снова на Улю был направлен золотой лорнет Орлова и пристальный взгляд Василия Львовича,

- Ты, в самом деле понимаешь нас, Улинька? - спросил он.

- Oui, monsieur^*,- ответила она и при этом так радостно-кокетливо взглянула на Базиля, что все засмеялись.

^* (Да, сударь (франц.). )

- А ведь ей удивительно идет этот наряд, хотя она немного смуглей Лены! - сказал Базиль, любуясь Улинькой.

- Это потому, что у нее такой яркий румянец,- заметил Орлов.

Около полуночи Улинька уселась на низенькой скамеечке в ногах у барышни, чтобы, по заведенному Еленой Николаевной обычаю, почитать ей перед сном.

Елене Николаевне очень нравилось, как мягко звучал при чтении Ульяшин голос. В особенности когда она читала стихи. Их она читала не совсем так, как учила Елена Николаевна, а по-своему.

В этот вечер читали записанные в альбом стихи Пушкина, и в голосе Ульяши было много грустной нежности.

- Ты понимаешь ли, как это хорошо? - вдруг перебила ее Елена.

- Чудесно описывает любовь господин Пушкин,- со вздохом сказала Уля.

- Прочти-ка еще раз! - попросила Елена.

Улинька опустила альбом на колени и повторила на изусть:

 Но гибель от него любезна.
 Я не ропщу: зачем роптать?
 Не может он мне счастья дать.

- Улинька! - воскликнула Елена.- Да у тебя замечательная память!

Улинька молчала.

- Ну, что же ты?

В ответ раздались всхлипывания.

- О чем ты плачешь? - Елена спустила с кровати босые ножки.

Ульяша быстро подала ей вышитые бисером туфли и попросила:

- Дозвольте мне уйти, барышня.

- Да отчего же слезы? - допытывалась Елена. Уля сжимала губы, но они непослушно вздрагивали.

- Так не скажешь?

- Увольте, барышня...

- Ну ступай.