23. Августейшее семейство

Осенью 1825 года, вернувшись в Петербург после одной из многочисленных поездок по России, царь навестил свою жену Елизавету Алексеевну, которая жила уединенно в дальних апартаментах Зимнего дворца.

Перемена, происшедшая в жене за время его путешествия, поразила Александра. Ее огромные глаза, когда-то пленявшие его своим выражением наивности и неги, теперь были окаймлены коричневыми кругами, а их взгляд выражал испуг и упрек. Вся она, прежде гибкая и грациозная, не признававшая иных фасонов, кроме безрукавных и очень открытых на груди и плечах, теперь была в каком-то темном, тяжелом платье и зябко куталась в горностаевую накидку.

Поднося к губам маленькую руку жены, Александр вздрогнул: шафранная желтизна кожи и синеватая окраска ногтей делали ее похожей на руку мертвеца.

Однако, всматриваясь в лицо Елизаветы прищуренными глазами, Александр заставил себя произнести очень ласково:

- Ну, слава богу! Вы, видимо, лучше себя чувствуете,

Лиза.

- Это потому, что вы со мной,- улыбнулась она.

Белые, бескровные десны обнажились при этой улыбке.

"Совсем плоха",- с жалостью подумал Александр.

- А все же я вам пришлю моего Виллье. Начинается осень, и, я полагаю, вам лучше уехать на юг, в Таганрог.

- Вы хотите меня выслать? - Елизавета приподнялась в кресле. Ее лицо совсем помертвело.- Разве я вам мешаю? Или это желание той?

- Успокойтесь,- голос Александра зазвучал тем ласковым тембром, которого она давно не слышала.- Сядьте, вы дрожите,- продолжал он.- Какие нелепые мысли приходят вам в голову! Ну, что вы так смотрите на меня?

- Нет, нет,- как бы думая вслух, проговорила Елизавета, и глаза ее продолжали пытливо смотреть в глаза Александра.- Нет, конечно, вы неспособны на это, если бы даже там и требовали этого.

- Там все кончено,- медленно проговорил Александр и отошел к окну.

Стоя к жене вполоборота, он чувствовал на себе ее испуганно-недоверчивый взгляд. Слышал ее неровное дыхание. Но знакомое в последнее время чувство равнодушия и усталости начинало вытеснять только что затеплившуюся жалость.

- Вот вы опять хотите обмануть меня,- срывающимся голосом заговорила после долгого молчания Елизавета.- Говорите, что с Нарышкиной все кончено. Но мне известно, что вы чуть ли не ежедневно бываете у нее на даче.

"Императрица, а выслеживает, как охтенская мещанка",- подумал царь. Но и эта мысль не вызвала раздражения.

- Софи опасно больна. Уверяю вас, я езжу туда исключительно ради моей дочери.

Неподдельная искренность последних слов вызвала слабый румянец на худых щеках Елизаветы. Она протянула к мужу руку и заговорила, переходя с французского языка на русский, волнуясь и торопясь:

- Александр, умоляю тебя, скажи мне, посоветуй, что я должна сделать для того, чтобы ты перестал заслонять мне собою весь мир. В моих мыслях я вижу тебя не та им" каким ты сейчас стоишь передо мной, когда во всем твоем облике нет ничего, кроме нетерпеливого желания поскорее уйти отсюда... когда в твоих глазах столько Александр молчал. Елизавета вытерла выступившие слезы и продолжала так же торопливо:

- Когда я думаю о тебе, а думаю я о тебе всегда, и наяву, и во сне,- ты почти неизменно стоишь предо мной в серебристом глазетовом кафтане с брильянтовыми пуговицами. На груди у тебя горит алмазный "Андрей Первозванный"... И как часто я вижу себя подле тебя - в белом парчевом платье, в подвенечной вуали... Вокруг музыка, торжественный хор... С бастионов Петропавловской крепости в честь нашего бракосочетания палят пушки. К небу взлетают блистательные фейерверки. Толпа ликует. Я слышу ее восторженное восхищение нами: "Психея соединена с Амуром!" А мы с тобой так юны! Так счастливы.

Александр продолжал молчать. Он не слушал слов жены; отдавшись своим мрачным думам, он смотрел в окно.

У Петропавловской крепости на Неве качался, как лебедь, легкий корабль с белыми парусами. Глядя на спокойные волны реки, Александр вспомнил Неву, какой она была год назад, когда ринулась на город бурными, сокрушающими потоками. Вспомнил пену бушующих валов, отчаянные вопли людей и свой собственный ужас, когда явственно услышал чей-то голос: "Отец хочет смыть кровь, пролитую сыном..."

"Кто сказал это? Я был один на балконе. Должно быть, я сам".

И снова, как тогда, ледяной комок подкатил к сердцу, и оно задрожало в тоске.

- Мне необходимо ехать,- хрипло проговорил он, отходя от окна.

- Так скоро? - испугалась Елизавета.- Я утоми-" ла вас?

- Нет, мой друг. Но мне пора.

Когда он наклонился к ее руке, сладкий запах его духов лишний раз больно напомнил ей о невозвратном прошлом.

Прежде чем отправиться в Царское Село, Александр поехал к брату Николаю Павловичу в Аничков дворец.

Николай только что вернулся из Красного Села, где присутствовал при линейном учении второй бригады первой гвардейской пехотной дивизии. Он был доволен людьми и командным составом и весело рассказывал о своих впечатлениях жене, Александре Федоровне.

Маленькая дочь их ползала в подобранной рубашонке по светлому ковру, застилавшему небольшой кабинет.

Разговаривая с женой, Николай не переставал следить за движениями девочки.

Перебирая руками, ребенок боком подтаскивал вперед свое крепкое, в ямочках тельце и после нескольких продвижений оглядывался на отца, как будто призывал его в свидетели своих успехов. В один из таких поворотов девочка опрокинулась на спину и громко заплакала. И сейчас же из дверей выскочили две няньки и закудахтали над нею - одна по-немецки, другая по-английски.

Николай взял у них плачущего ребенка и стал ходить из угла в угол.

В это время доложили:

- Государь император.

Николай сунул дочь няньке и пошел навстречу брату.

Они поцеловались и прошли в кабинет, где оставались до обеда.

Николай не любил того веселого шума, который царил на половине матери, а потому почти всегда обедал с женой в своей маленькой столовой.

Александру не хотелось обедать у брата. Но Николай и Александра Федоровна так горячо упрашивали его, что он, наконец, согласился.

За обедом царь был заметно расстроен, отзывался обо всех с раздражением и несколько раз во время наступавшего молчания, как будто собираясь сказать что-то важное, окидывал значительным взглядом лица брата и невестки. Но проходило несколько секунд, молчание начинало давить, и Николай заговаривал первым.

Уже за десертом, когда лакеи удалились, Александр, прервав рассказ брата о состоянии второй бригады, заговорил вдруг с подчеркнутой многозначительностью:

- Меня радует твое разумное отношение к своим обязанностям, радует, что ты, в отличие от двора, ведешь правильный образ жизни, что ты умерен и аккуратен, ибо все это тебе необходимо, как...- он сделал паузу и решительно докончил: - как будущему государю.

Николай с женой слушали его с широко раскрытыми.

- Вы удивлены? - взглянув в их окаменелые лица, продолжал царь.- Так знайте же, что Константин, мой законный наследник, решительно отказался от престола и за себя и за своих потомков.

"Чорта с два, будут у этого распутника дети",- злобно подумал о Константине Николай.

А Александр продолжал с серьезностью, переходящей в торжественность:

- Что касается меня, то я решил отказаться от царствования и удалиться от мира. Европа теперь, более чем когда-либо, нуждается в монархах молодых, вполне обладающих энергией и силой, а я уже не тот, каким был прежде.

Он опустил голову и замолчал.

Николай переглянулся с женой, и оба стали успокаивать царя и отказываться от возлагаемой на них короны. Николай говорил, что не чувствует в себе для этого ни достаточных сил, ни достаточной крепости духа, что у него одно желание - "служить государю в назначенном кругу обязанностей" и что "далее сего его помыслы не простираются".

- Да, да,- подтверждала слова мужа Александра Федоровна.

Александр не глядел в их лица, но в их голосах за чувствительными, растроганными нотками слышал прорывающееся ликование. Дав им выговориться, он неожиданно сухо произнес:

- Это все так. Но Константин пишет маменьке решительный отказ, а мне в бытность мою в Варшаве прямо сказал, что скорее готов сделаться моим вторым камердинером и чистить мне сапоги, чем принять престол. А вы знаете, что он столько же легкомыслен, сколь и упрям.

Николай хотел что-то возразить, но старший брат перебил:

- Эта минута еще не наступила, но она близка.

И цель нынешнего разговора с вами - только та, чтобы вы заблаговременно приучили себя к мысли о не преложно и неизбежно ожидающей вас будущности.

Он встал и, быстро простившись, уехал, не заходя в комнаты матери.

Четверка сильных вороных, артистически управляемых лейб-кучером Ильей, вихрем несла изящную, похожую на раковину коляску Александра мимо залитых сентябрьским солнцем желтых полей в Царское Село.

Царь, сняв тяжелую шляпу с галуном и высоким плюмажем, глубоко вдыхал пахнущий увяданием воздух.

- У императора ужасно плохой вид,- сказала мужу Александра Федоровна.- Куда девались его прежняя жизнерадостность и этот вид обожаемого всеми монарха? Неужели кончина этой истерички Крюднер так подействовала на него?

- Ну, нет, брат совершенно охладел к ней в последние годы,- сказал Николай.

- Однако под ее влиянием он отказался от шестнадцатилетней связи с Нарышкиной. А это не так легко.

Николай улыбнулся кривой улыбкой:

- Друг мой, иногда от шестнадцатилетней связи легче отказаться, чем от шестнадцатидневной.

- И эта ужасная подозрительность ко всем,- продолжала Александра Федоровна.- Прежде я приписывала это его глухоте. Но из сегодняшнего разговора я вижу, что ошибалась. Тебе известна моя любовь к государю, и мне так прискорбно видеть подобные слабости в человеке со столь прекрасным сердцем и умом.

- Да, наделал дел и теперь ретируется,- вдруг грубо заговорил Николай.- Тройную полицию завел. Едва ли не всех своих камергеров в шпионов превратил. Масонские ложи закрыл, а на место кликуш и ханжей, как грибов после дождя, развелось всяких либералистов, якобинцев, сочинителей и прочей сволочи. Умствования, которым он ныне предается, не спасут Россию от политических потрясений наподобие тех, кои свирепствовали во Франции. А русский карбонаризм будет еще наглей!

Произнося все это, Николай трясущимися от злобы Руками вертел детскую игрушку-погремушку, и ее бубенцы звякали нелепым аккомпанементом к его отрывистым фразам:

- Святоша! С квакерами, с монахом Фотием возится!

Бабушкина века людей уважает, а Сперанского подальше отсылал, чтобы не торчал бельмом на глазу. Полякам - конституцию, финнам - самоуправление! С опубликанцем Лагарпом, как институтка, любовными записочками переписывается... Я, мол, и сам в душе республиканец... А зачем же Аракчеева у своего кабинета, как цепного пса, держит? Чтобы всех, кто сунется к царю, за икры кусал... Кстати об икрах...- Николай вдруг зло рассмеялся: - Ты знаешь, кто-то пустил сплетню, будто Александр на маскараде у Нарышкиной, где он был в чулках и башмаках, имел накладные икры. Мне Ламсдорф по секрету рассказывал, что, услышав об этой сплетне, Александр волновался, как заядлая кокетка. Вот тебе и "уход от мира"! И снова засмеялся так, как будто деревянная колотушка застучала у него в горле.

- Бери от него империю! Садись на трон! А что меня в этом случае ожидает, ты знаешь?

Он отшвырнул погремушку в угол, хрустнул пальцами стиснутых рук и несколько мгновений молча всматривался в приоткрытую дверь. Потом подошел к Александре Федоровне, пригнулся к самому ее лицу и зашептал:

- У Константина в Польше лучшая армия. Передумай он - и я самозванец. На Кавказе - Ермолов с обстрелянными войсками. Имеется тайное донесение, что на юге - Пестель... Михаил Орлов. Здесь - Сперанский... адмирал Мордвинов... Все они только и ждут случая. Мне Бенкендорф давным-давно список показывал. В нем даже

и те, кто считается цветом... аристократии, армии...

Он захлебнулся злобой. Выпрямился, весь белый, и заметался.

- Ну, если буду царем хоть сутки, я им покажу!

Я им, канальям, покажу!

Александра Федоровна с испугом следила за ним взглядом. Губы его, казавшиеся кроваво-красными на необычайно белом лице, не переставали шептать угрозы. Он весь дрожал и дергался.

- Успокойся, я знаю, что в тебе есть все, чтобы управлять такой страной, как Россия,- сказала Александра Федоровна уверенным голосом.

Николай резко обернулся.

- Такой, как Россия? - повторил он.

- Конечно,- ответила Александра Федоровна и, взяв в руки рукоделье, стала спокойно нанизывать бисер на шелковинку.

- Можно, маменька? - раздался за дверью детский голос.

Николай распахнул дверь.

Розовый семилетний мальчик в красном, обшитом золотым галуном мундире, с барабаном на груди и саблей в руках, при виде отца вытянулся по-военному.

Николай взглянул на сына.

"Наследник цесаревич",- подумал с гордостью.

Александра Федоровна, откинув голову, тоже из-под опущенных век смотрела на мальчика.

- Я предчувствовала всегда, что ему быть императором,- угадав мысль мужа, сказала она.

- Вольно! - громко скомандовал Николай.

Мальчик взвизгнул и бросился матери на шею.