37. Начало конца

Находясь постоянно в тесных сношениях с главными деятелями Тайного общества, Сергей Муравьев-Апостол пришел к заключению, что, хотя пропаганда свободолюбивых идей разрастается вширь и вглубь и число членов Тайного общества непрерывно увеличивается, время для победоносного восстания еще не пришло: вожди отдельных его разветвлений еще не сговорились между собой о составе и местонахождении главного штаба революции; никто из них не мог указать точно количество вооруженных сил, на которые можно было бы положиться во время восстания; да и лозунги, за осуще-ствление которых предполагалось вести борьбу, еще не были выработаны.

Поэтому, получив через Матвея письмо от Пестеля, в котором тот извещал о смерти Александра I и связанных с нею намерениях Северной Директории начать восстание, Сергей Иванович пришел в страшное беспокойство. Прежде всего он помчался в Киев к Трубецкому, чтобы просить его отговорить Рылеева от безумной попытки произвести "выкидыш свободы". Но Трубецкого в Киеве не было: он отправился вместе с женою в Москву, а оттуда в Петербург, где собирался провести весь свой отпуск.

Старик Муравьев-Апостол и в особенности Олеся обрадовались скорому возвращению Сергея в Бакумовку и собирались вместе встретить рождественские праздники. Матвей тоже находился в эти дни дома. Олеся принялась учить братьев мелодичным украинским колядкам, уговаривая обоих принять участие в хождении со звездой по мужицким хатам, где к сочельнику заготовлялся "узвар" и "кильца ковбасы"...

Но за два дня до сочельника из Василькова прискакал нарочный с требованием от командира Черниговского полка Гебеля немедленного прибытия обоих братьев в штаб полка.

У себя в васильковской квартире Сергей застал Бестужева-Рюмина, Щепилу, Сухинова и Кузмина. Все они. находились в необычайном волнении - в этот день до них дошла весть о событиях в Петербурге 14 декабря. Все они требовали от Сергея указаний, как им следует теперь поступить, чтобы спасти Тайное общество от окончательного разгрома.

После бурного совещания Сергею удалось уговорить их обождать с решительными действиями до тех пор, пока он не выяснит истинного положения вещей, для чего немедленно отправится в Киев, а если понадобится, то оттуда в Петербург.

- По дороге в Киев я обязательно побываю в Житомире у корпусного командира. Быть может, и тех сведений, которые я получу от него, будет достаточно, чтобы нам здесь поднять знамя восстания,- обещал Сергей своим товарищам.

- Мы сумеем возмутить весь Черниговский полк и приведем его в Киев в полной походной и боевой амуниции,- заверяли они, обнимая Сергея при прощании.-

В Киеве мы соединимся с нашими другими войсками и грянем на Москву! То-то будет дело! - Не забудь, Сережа, испросить для меня у командира корпуса разрешения съездить к маменьке, она очень плоха,- со вздохом попросил Мишель Бестужев.- Ты ведь знаешь - я у нее один...

Подливая Сергею Муравьеву замороженное шампанское, корпусный командир генерал Рот рассказывал:

- С нынешнею экстра-почтой получил я новые сведения о возмущении четырнадцатого декабря. Пишут ко мне, что в руках правительства уже почти все нити заговора и взяты самые энергичные меры для полного обнаружения его членов, где бы таковые ни находились.

Сергей невозмутимо следил за золотыми пузырьками, которые подымались со дна его бокала и таяли в белой пене.

Звон хрусталя заставил его вздрогнуть.

- Ваше здоровье, Сергей Иванович.

- Ваше здоровье, генерал.

- Из Москвы мне тоже пишут,- обсасывая смоченные шампанским усы, продолжал Рот,- будто бы Растоп-чин, прослышав о бунте, выразился весьма удачным каламбуром.- Генерал просунул руку за яркокрасный борт мундира и вытащил вскрытое письмо.- Хоть я каламбуров и стишков не любитель и не чтец, но растопчин-ские оглашу не без приятности.- Он водрузил очки на свой лиловый с красными жилками нос и, держа письмо в вытянутой руке, прочел: - "En France les cuisiniers ont voulu devenir princes, et ici les princes ont voulu de-venir cuisiniers"^*. Истинный балагур этот князь,- смеялся генерал.- Помню, когда в двенадцатом году пришлось ему Москву разгружать... Да вы что, Сергей Иваныч?

^* (Во Франции повара захотели стать князьями, а у нас князья захотели сделаться поварами (франц.). )

Сергей, откинувшись к спинке стула, закрыл глаза и крепко ухватился пальцами за край стола.

- Простите, ваше превосходительство,- медленно проговорил он.- Чувствую некоторое кружение головы и дрожание в суставах. Позвольте отблагодарить и разрешите ехать далее. Опасаюсь, как бы нездоровье не застигло меня прежде моего прибытия домой.

- Как знаете, Сергей Иваныч. Вижу, что вы не в себе, и весьма сожалею по сему поводу. Да, едва не за был. Я снова представил вас в полковые командиры и на

сей раз, полагаю, успешно.

Сергей как сквозь туман видел лицо генерала. На миг ему показалось, что красные отвороты генеральского мундира прыгнули выше к щекам и к носу. Он встряхнул головой.

- Так как же, ваше превосходительство, относительно моего ходатайства за поручика Бестужева-Рюмина?

- Ах, да,- поморщился генерал.- Уж и не знаю, как быть. Ведь вам известно, что бывшие семеновцы лишены права отпусков...

- Но ведь обстоятельства, понуждающие Бестужева просить...

- А вы можете поручиться, что истинная причина действительно такова? - перебил генерал.

- Помилуйте, ваше превосходительство, болезнь горячо любимой матери никогда не могла бы быть для Бестужева только предлогом.

- Ну, хорошо. Постараюсь.

Генерал Рот еще что-то рассказывал, но Сергей, взволнованный всем, что слышал, думал лишь о том, как бы поскорее известить обо всем своих друзей.

Едва дождавшись конца обеда, он поспешил распрощаться с генералом.

- Скорей, голубчик! Как можно живей в Троянов! - торопил он солдата, которого неизменно брал с собою за кучера не потому, что тот умел хорошо править, а потому, что у этого маленького рябого паренька был удивитель ный голос; ласка и печаль, смиренная тоска и разгул при чудливо сочетались в переливах его песен.

Слушая их, Муравьев смотрел на тонкую шею певца, обмотанную домотканным шерстяным шарфом. Казалось невероятным, что из груди этого тщедушного сидящего на облучке солдата могли вылетать такие упоительные звуки.

Иногда, увлеченный пением своего кучера, Сергей Иванович начинал ему вторить. И тогда два голоса, первый - звонкий и летучий, как пение птицы, второй - мягкий и хорошо обработанный, сплетались под звон медных нарезами бубенцов. В Троянове Муравьев-Апостол зашел к одному из офицеров Александрийского гусарского полка, члену Тайного Выслушав сообщение о событиях в Петербурге, гусар взволнованно спросил:

- Должно полагать, что пришла пора и нам извлечь мечи из ножен?

Сергей щурил глаза, будто старался рассмотреть какой-то далекий предмет.

- Прежде всего надо получить возможно точные сведения о состоянии умов среди нижних чинов и их готовности примкнуть к возмущению,- после долгого молчания ответил он.

- В моем батальоне, куда ни кликну, все за мною пойдут,- уверял гусар.- У нас и среди нижних чинов есть "славяне".

- И многие проникнуты нашими устремлениями настолько, чтобы от слов перейти к делу? - недоверчиво спросил Сергей.

- У нас дисциплина крепка, а это самое главное, Сергей Иванович. Ведь пушки палят в ту сторону, куда их прикажут повернуть.

Муравьев все так же щурился, словно всматривался в даль.

Вошел денщик с подносом, на котором стоял кофейник и шипела на сковородке яичница.

- Закусите со мною,- предложил гусар, замечая не обычайную бледность гостя.

Муравьев отказался:

- Мне до ночи необходимо непременно поспеть в Любар...

У Артамона Муравьева Сергей застал брата и тотчас же передал обоим все, что слышал от Рота о трагедии, взыгравшейся в Петербурге 14 декабря.

Матвей изменился в лице, а Артамон, сжав кулаки, стал грозить и новому царю и генералам, которые уча-ствовали в подавлении восстания:

- Подождите, мы вам покажем! Не уйти вам от народного суда! Не думайте, что наш народ останется навечно покорным рабом вашим. Не думайте, что русское дворянство обречено на вечный позор рабовладения. У нас есть совесть, и трепещите, тираны: она проснулась!

Матвей насмешливым взглядом следил за жестикуляцией Артамона.

Сергей молчал. Он всячески боролся с охватывающей его усталостью, но выспренние слова Артамона звучали откуда-то издалека.

Вдруг за окном раздалось лошадиное фырканье, стукнули двери с крыльца в прихожую, потом в смежных комнатах, и в кабинет ворвался Михаил Бестужев.

- Сережа, милый мой друг! Как я счастлив, что застал тебя здесь! Жандармы ищут тебя. Есть приказ арестовать тебя и направить в Петербург. Они были у графини Браницкой, полагая, что ты там...- Он прижимался морозной щекой к щеке Сергея, обнимал его, гладил руки.

Матвей строго отстранил его от брата:

- Расскажите все толком, Мишель.

- Садись сюда, Миша, грейся и рассказывай,- попросил Сергей.

Артамон замер на месте.

- Я уже предупредил Щепилу, Соловьева, Сухинова и Кузмина о случившемся.- Бестужев шумно передохнул: - Тут же мы держали совет. Наши напрямик заявили, что они тебя жандармам не выдадут. Они только не знали еще, где ты находишься. Стали высказывать различные планы оповестить тебя об опасности, как вдруг слышим стук в ворота, а затем в окна. Приказываем денщику отпереть и...- вообразите! - вваливается наш1 Гс-бель с двумя жандармскими офицерами да прямо к тебе в кабинет. Перерыли все, забрали бумаги - и назад. Наши верхами вслед по житомирской дороге. Сразу поняли, что за тобой, и порешили: Щепиле, Кузмину и Сухинову не медля собрать свои роты и вести к тебе, а мне скакать на розыски, чтобы предварить обо всем...

- Значит, все кончено,- с глубокой скорбью произнес Матвей.- Нас ожидает та же участь, что и наших северных друзей...

Подперев голову, Сергей напряженно думал, что ему следует предпринять в эти минуты.

Он видел, какой бледностью покрылись лица Артамона и брата.

- Да, да,- повторял Матвей,- мы погибнем, погибнем...

- Затем, чтобы дать отчизне дышать пленительным духом вольности,- патетически произнес Бестужев.

- Аминь! С каким-то веселым отчаянием согласился Матвей.- А посему я предлагаю не дожидаться, покуда с нами сделают то же, что сделали с нашими единомышленниками в Санкт-Петербурге, а самим убраться из жизни. И чтобы не было грустно умирать, вели, Артамон, подать шампанского!

Артамон курил, отвернувшись к окну. Густые струи табачного дыма подымались над его головой. Вся его фигура как будто ссутулилась.

- Рано ты, брат, заговорил о смерти,- произнес, наконец, Сергей,- мы не в праве располагать нашей жизнью по собственному усмотрению. Мы все поклялись отдать ее на благо отечества, и эту клятву должны сдержать!

- Ты прав, Сережа,- Бестужев порывисто схватил руку Сергея и крепко пожал ее.- Ты прав. Не надо говорить о смерти, когда родина призывает нас к подвигам во славу...

- Постойте, Бестужев,- нетерпеливо оборвал Матвей.-Фраз достаточно. Что ты полагаешь делать, Сережа?

Сергей поднялся с кресла, подошел к Артамону. Тот стоял все в той же позе, лицом к окну, синему от наступившего вечера.

- Артамон,- заговорил Сергей, слегка касаясь его плеча.- Момент чрезвычайно серьезный. И ты можешь еще много помочь нашему делу. Тебе надлежит собрать

Ахтырский полк и увлечь за собой александрийских гусар.

Я нынче беседовал с одним из офицеров этого полка. Они наши. Затем с сими полками явитесь нечаянно в Житомир и арестуйте корпусную квартиру. Ведь ты не раз обещал нам решительную поддержку.

Артамон все так же неподвижно стоял у окна. - Я сейчас напишу две записки,- отходя от него, сказал Сергей.

Бестужев торопливо вырвал из своей записной книжки несколько листков и протянул Сергею.

Тот, не садясь, написал на каждом по нескольку строк и отдал Артамону.

- Вот, одну отошли не медля Горбачевскому, другую в восьмую бригаду...

- Постойте,- перебил Артамон.- Я сейчас же скачу в Санкт-Петербург, к государю. Я расскажу ему все подробно о Тайном нашем обществе, представлю, с какою целью оно было составлено, что намеревалось сделать... Я уверен, что государь, узнав наши добрые и патриотические намерения, оставит нас всех при своих местах. И, верно, вокруг него найдутся люди, которые примут нашу сторону. А посему записки твои надо... вот что.- Он поднес их к свече и разом зажег обе.

Сергей отступил на шаг. На лбу у него над переносицей набухли жилы.

- Я жестоко обманулся в тебе, Артамон,- заговорил он с негодованием,- ибо поступки твои относительно на шего Общества заслуживают всевозможных упреков.

Когда я хотел принять в Общество твоего брата, он, будучи прямодушен, откровенно объяснил мне, что образ его мыслей противен всякого рода революциям и что он не хочет принадлежать ни к какому Обществу. Ты же, коли помнишь, принял предложение с необыкновенным жаром, осыпал нас обещаниями, клялся сделать то, чего мы даже не требовали. А ныне, в столь критические минуты, когда дело идет о жизни и смерти всех нас, ты не только отказываешься от помощи, но даже не хочешь уведомить на ших членов об угрожающей мне и им опасности. После сего я прекращаю с тобой не только дружбу, но и знакомство. С сей минуты все мои сношения с тобой порваны.

Сергей быстро отошел в полутемный угол комнаты и что-то торопливо отыскивал среди своих бумаг. Бестужев кусал губы. Матвей молча в упор смотрел на Артамона. Тот вдруг заговорил извиняющимся тоном:

- Вот Сережа рассердился на меня. А что собственно я могу сделать? Полк я принял недавно. Ни офицеров, ни солдат не знаю. К такому важному предприятию полк, конечно, вовсе не подготовлен. А посему выводить людей на такое дело - значит заведомо итти на неудачу.

Бестужев так и рванулся к Артамону:

- Я, господин полковник, думаю совершенно противное. Если бы вы проявили должную решимость и волю - все было бы хорошо. Ежели вы сами не желаете говорить с людьми, соберите полк к штаб-квартире, а остальное предоставте мне.

Сергей снова сделал движение к Артамону:

- Я еще раз обращаюсь к твоей чести и совести.

Коли ты отступаешься в эту знаменательную, трудную минуту, не мешай нам делать свое дело. Отошли мои записки в восьмую бригаду. Это моя последняя к тебе

просьба, Артамон. Единственная услуга, которую я от тебя требую.

- Экая беда,- проговорил Артамон.- И, как нарочно, Веруши нет дома. Опять ускакала в Москву, как говорят, "за песнями".- Он растерянно огляделся и встре

тился с тяжелым, немигающим взглядом Матвея.- Ну, хорошо, хорошо, пиши, пожалуй,- сказал он.- Записку Горбачевскому я отошлю.

Сергей снова набросал записки. Одну протянул Артамону, другую - Бестужеву-Рюмину.

- Отдай кому следует,- тихо проговорил он.

- Дайте мне лошадь,- обратился Бестужев к Артамону,- я сейчас же свезу записку в восьмую бригаду.

- С удовольствием бы дал, кабы она у меня была,- чуть-чуть покраснев, ответил Артамон,- а вы отпрягите от Сережиной тройки пристяжную и скачите куда угодно.

- Благодарю за совет,- холодно бросил Бестужев,- ведь я, кажись, сказывал вам, что мой возок изломался и что я взял у еврея форшпанку, которую едва ли и тройка довезет. А как же уедет Сережа?

- Оставь, Миша.- Сергей стал натягивать шинель.- Ты с нами, Матвей?

- Ну, разумеется.