Глава 1

Давно остались за кормой румынский берег и порт Констанца. Подгоняемая попутным ветром, парусная шхуна плыла на юго-восток. Она была безымянна. Название ее густо, в два слоя, было замазано краской. На мачте шхуны не реял флаг.

Из-за черных туч вышла луна.

Иванцов стоял у мачты и думал о людях, с которыми попал на это небольшое судно, о том, что всех их подстерегает тревожная неизвестность. Потом он закурил, подошел к борту, немного постоял и спустился в каюту. Уренюк сидел перед раскрытой картой. Лампа еле светилась.

Иванцов у мачты

- Ветер стихает, далеко не уплывем, - сказал Иванцов и стал раздеваться.

Уренюк оторвал взгляд от карты:

- По моим наблюдениям, завтра ветер будет.

- Дай бог! - произнес Иванцов, укладываясь спать. - Ложитесь и вы, утро вечера мудренее.

Свет погас, но Иванцов долго не мог заснуть.

Прошло несколько суток, прежде чем шхуна достигла берегов Крыма. Для высадки выбрали небольшую бухту чуть западнее Алупки.

Место это имело одно неудобство: гряда подводных камней тянулась параллельно берегу. Ее надо было обходить, а потом плыть до входа в бухту.

Спустили парус. Беззвучность черноморской ночи была удивительной, и казалось невероятным, что такая тишина может быть кем-то нарушена.

Все молчали. Иванцов сидел рядом с Зоненко и всматривался в берег. Время тянулось мучительно медленно.

Попав после гражданской войны за границу, в Румынию, Иванцов долго бедствовал, не мог найти работу. Наконец удалось получить место на соляных копях. Каждое утро в толпе других эмигрантов он заходил в длинный черный туннель, где всегда пахло сыростью, и усаживался в вагонетку. Раздавался долгий пронзительный гудок паровоза, слышались его тяжелые вздохи, он медленно трогался, ныряя в темноту. Весь день Иванцов грузил соль в вагонетки. В глубине штолен гулко отдавались удары молотков.

Жил Иванцов в бараке, спал на деревянных нарах. Ночами лампу не гасили, от нее расплывался печальный свет. Слышались стоны и вздохи спящих.

Всякий раз, подходя к туннелю, Иванцов видел церковь, а за нею кладбище, где ежедневно прибавлялись кривые кресты. "Может, там будет и мое место", - думал он, поеживаясь в промокшем плаще.

Шхуна подошла вплотную к скалам и резко повернула в бухту. Тихо приближался берег, и вскоре под килем зашаркала галька. Зоненко хотел прыгнуть через борт, но Уренюк удержал его. Минут пять стояли неподвижно, прислушивались.

- Теперь выгружайтесь, - тихо скомандовал Уренюк.

Через полчаса трое пошли выяснять обстановку, четверо разобрали оружие, свои пожитки. Двое остались в шхуне, они собирались вернуться в Констанцу. Уренюк опасался, как бы их не обнаружили советские пограничники.

- Выходите из бухты тем же ходом, - произнес он. - Отваливайте, не теряйте времени...

Семь пришельцев тайными тропами удалились от моря и к вечеру следующего дня достигли намеченного пункта, где их ждал свой человек. Он провел прибывших через камыши я показал уединенный домик.

- Вот ваше пристанище, - сказал он.

Вид этого домика поверг всех в уныние: он стоял одиноким островком среди болот и был соединен с остальным миром узенькой тропкой. В случае внезапного нападения он мог оказаться ловушкой. Перед домом был запущенный садик, спускавшийся прямо к воде. Все примолкли. Зоненко мрачно заметил:

- Ну и место!.. Да и спать тут негде.

- Прекрати зудеть! - оборвал его Уренюк.

Стали размещаться в домике. Встретивший их человек принес еду. Пока кипятили воду для чая, Иванцов и Зоненко вышли в садик и присели на чурбаки.

- А тут тихо, можно отдохнуть, - сказал Зоненко, глядя на небо. - Вот обзавестись бы семьей, поселиться в станице, где такая же тишина, и мирно жить.

- Далеко до этого, - неопределенно сказал Иванцов, а сам мысленно отметил, что не он один мечтает о нормальной человеческой жизни.

Вскоре сели за стол. Ужин прошел невесело. Природа вокруг еще больше подчеркивала тревожные настроения.

Солнце скрылось за камышом. Медленно наползали густые сумерки. Все молчали. Уренюк чиркнул спичкой, язычок пламени выхватил из тьмы его лицо. Тонкая верхняя губа поднялась, обнажив неровные желтые зубы.

Уренюк родился в семье вахмистра гвардейского полка, несшего охрану царского двора. На германскую войну он уходил охваченный фанатичной преданностью престолу. После Октябрьской революции монархические взгляды Уренюка привели его в лагерь белых, где он служил в контрразведке.

Уренюк хватал людей, сажал их в застенки и пытал, требуя выдачи коммунистов-подпольщиков. Командуя позже карательным отрядом, он расстрелял и замучил насмерть немало людей.

Наступил час расплаты. Разбитые белые армии откатывались к Южному берегу Крыма. Уренюк, бросив отряд, стороной обошел Симферополь, направляясь в портовый город, чтобы оттуда бежать за границу.

И вот через три года он вновь в Крыму.

Ночью раздались выстрелы. Уренюк вскочил с постели и первым выбежал из домика. Из темноты вынырнул запыхавшийся хозяин и сказал, что в деревню прибыл отряд милиции, надо уходить. Семеро, захватив свои котомки и оружие, по тропе миновали болото. Услышав в деревне выстрелы, разошлись в разные стороны. Уренюк направился в Джанкой, где надеялся разыскать своего бывшего сослуживца по карательному отряду Василия Гонтаря.

Февральским вечером на окраинной улице Джанкоя Уренюк разыскал нужный ему дом. Подойдя к крытому железом приземистому дому, он тихо постучал в окно.

- Кто там?

- Василий, отопри.

Хозяин немного помедлил, потом открыл дверь и вышел в накинутом на плечи ватнике.

- Кто тут? - спросил он, пытаясь в темноте рассмотреть пришельца.

- Неужели не узнал, Василий?

- Голос вроде бы знакомый, а вот кто - не припомню.

- Своего командира по отряду помнишь? Гонтарь сделал резкое движение, ватник свалился с плеч, он его поднял, осмотрелся вокруг и быстро ввел гостя в дом.

- Сколько лет прошло, господин штабс-капитан.

- Теперь атаман, - подсказал Уренюк.

- Господин атаман, какими судьбами?..

- Кто-нибудь в доме есть?

- Посторонних никого... только жена. Вас можно звать по имени-отчеству?

- Конечно, надеюсь, не забыл?

- Что вы, Владимир Онуфриевич. Ни в коем случае, ведь столько воевали вместе.

- О тебе, Василий, я часто вспоминал с тех пор, как мы в Крыму потеряли друг друга.

Уренюк, как всегда, говорил не то, что думал и делал. Убегая с белыми в Турцию, он бросил Гонтаря и других своих подчиненных. Забравшись в Севастополе на судно, он, конечно, не вспоминал о Гонтаре. Даже час назад, приближаясь к Джанкою, он сомневался, что увидит его живым: уж очень Гонтарь был свиреп к пленным красноармейцам.

- Да, тогда я думал, что наступил конец, - сокрушенно произнес Гонтарь. - Прикинулся рядовым, обманутым. Никто тут не знает обо мне. Так что бог пока милостив.

В прихожей Уренюк снял шапку, разделся.

- Как жизнюшка? - спросил он жену Гонтаря.

- Слава богу, живы, - ответила хозяйка и посмотрела на мужа.

- Сослуживец по германской, - соврал Гонтарь. - Собери поесть.

Гонтарь помог Уренюку умыться, и они прошли в залу, куда жена хозяина принесла еду.

Уренюк проголодался и ел жадно. Потом при хозяйке вел общие разговоры. Выходя из-за стола, посмотрел в угол, не найдя взглядом икон, поморщился, однако перекрестился. Одернув пиджак, сдержанно поблагодарил за еду и сел на лавку.

Когда жена Гонтаря ушла на кухню, хозяин подсел ближе к гостю, собираясь поговорить.

- Как живется-то, Василий? - тихо спросил Уренюк.

- Когда я вас потерял и не смог попасть на пароход в Севастополе, вернулся сюда к разграбленному дому. Начал работать как ишак, поднял хозяйство, одному стало не под силу, взял людей. Не раз власти драли с меня шкуру.

- А много людей держишь? - спросил атаман, имея в виду батраков.

- Да было порядком, а сейчас два человека осталось. Хоть отказывайся совсем, называют кровопийцем.

Уренюк закурил.

- Вот мы вместе служили, - заговорил он. - Помнишь, как-то под Перекопом рассказывали нам, что большевики согнут всех в дугу? Выходит, так оно и получилось.

Гонтарь согласно кивнул головой.

- Про ихний коммунизм ты слыхал? Полнейшая ликвидация всякой собственности. У тебя, я вижу, детей нет, а то бы и их отняли.

- А что делать?.. Я догадываюсь, вы, Владимир Онуфриевич, недавно из-за моря, подскажите.

- А ты не пробовал действовать?

- Другие протестовали против продразверстки, да бесполезно. Я-то держусь стороной, чтобы не навлечь беды.

- Это похоже на трусость! - Уренюк подсел к хозяину вплотную, еще раз осмотрелся кругом и, убедившись, что окна и дверь плотно прикрыты, заговорил более решительно.

- Надо действовать, тайно сколачивать надежных людей, которых ущемила Советская власть. Ты-то как на это смотришь?

- Мы одним жгутом связаны, - дрожащим голосом произнес Гонтарь. - На меня можете положиться.

- Ну, если так, то ставлю тебя начальником джанкойского района. Ты должен создать здесь боевую группу.

- Как это, района? - не понял Гонтарь.

- Я не оговорился, - сказал Уренюк. - Ничего в этом неясного нет, именно джанкойского района. Только начальником пока будешь тайным, а захватим власть - станешь настоящим, открытым. Сразу же договоримся относительно сохранения в секрете...

Уренюк хлопнул рукой по оттопыренному карману пиджака, где у него находился пистолет.

- Есть надежда своими силами справиться? - все еще сомневался Гонтарь.

- Когда сколотим боевые группы и начнем восстание, иностранные пароходы подвезут снаряжение. Меня там заверили - подмога будет.

- Да-а, дело рисковое... А как другие люди, вдруг не поддержат?

- Как это не поддержат? Куда поведем - туда и пойдут. Но... - Уренюк поднял палец, - вовлекать в тайную организацию нужно только надежных людей. Чека дознается - беды не миновать.

- А какой строй будет, когда произойдет восстание? - спросил Гонтарь.

- Восстание начнем от имени великого князя Николая Николаевича Романова...

- Но Николая Романова, я слышал, расстреляли.

- То был царь Николай II, а Николай Николаевич - его дядя. Он сейчас живет в Париже, наш новый царь.

- Царь - это хорошо. Без царя одна смута.

- Ну, коль согласен, оформим документик. - Уренюк распорол подкладку пиджака, вынул пачку подписок-обязательств. Взял одну, остальные положил во внутренний карман. В оставленный лист описал фамилию и инициалы Гонтаря. Там говорилось, что он вступает в "Крымский штаб крестьянских объединений" и обязуется всеми силами, не жалея крови и живота своего, бороться с большевиками-антихристами, беспрекословно выполнять приказы атаманов, беспощадно уничтожать врагов монархии, до последнего дыхания быть верным сторонником Российского общевоинского союза.

Гонтарь взял дрожащими руками подписку, подошел ближе к керосиновой лампе, медленно прочел, чуть шевеля губами, потом взял ручку и подписал.