Глава 20

Прочитав письмо Жолондковского, бывший атаман оживленно потер руки.

- Это же здорово, что вы здесь! Владимир Ефремович пишет, что с вами можно обсудить все вопросы. Буду рассчитывать на вашу поддержку.

- Безусловно. Так же, как и мы на вас, - сказал Манюков.

- Вы недавно из России. Мне хочется знать ваше мнение об этой статье, - с места в карьер понес Науменко.

Он редактировал сочиненное неким Пушиным "Письмо из России", где рассказывалось о зверствах Советов.

- Ну, как, Николай Георгиевич? - обратился Науменко к Манюкову.- Каково ваше мнение? Вывезли детей в Сибирь на верную смерть?!

Манюков внимательно прочитал статью, постучал по столу пальцами и взглянул на Науменко.

- Впечатляет, но не убеждает. Во-первых, я что-то не слышал в России о подобных делах. В статье ни одного факта. "Липа", - закричат большевики.

Науменко внимательно слушал, глядя своими черными глазами прямо в лицо Манюкова, и колебался - отправлять ли статью в редакцию?

- Меня привело к вам наше общее дело, - говорил Манюков. - И желание хоть вкратце посвятить вас в наши дела. Это я счел за обязанность, так как отныне ваши и наши люди будут работать рука об руку.

Науменко согласно кивнул головой.

- Наша организация на Кавказе серьезная и носит политический характер. Нам чужды сенсации, стрельба из ракетниц по большевикам, когда шума много, а результаты с булавочный укол. Виктор Федорович Иванцов перед отъездом говорил мне, что организацию волнует не сиюминутный результат, а будущее России.

- Но, по-моему, ваша позиция пассивна, - заметил Науменко. - Без нанесения сильных ударов мы не свергнем большевиков.

- Удары надо подготовить,- парировал Манюков, - надо сколотить, обучить, вооружить наших людей и внимательно смотреть за противником, собирать о нем сведения. Мне Жолондковский говорил, что вы подготовили к поездке надежных людей. Но если они преждевременно откроют там стрельбу да вдруг попадутся, тогда все погибнет в самом начале. Нет, спешить не надо. Пусть они побудут там, присмотрятся, кое-что разузнают, вернутся, доложат, а вы прикиньте, что к чему.

- Хорошо. Мы воспользуемся этим советом.

- Ну, пора идти. - Манюков встал.

- Вы еще долго будете в Белграде?

- Несколько дней.

- Перед отъездом я вас жду. Мои люди поедут с вами.

На следующий день атаман увез Манюкова на окраину Белграда и показал школу, где готовились "кадры". Школа располагалась в пригороде Белграда, близ железнодорожной станции. Несколько бараков серого цвета, в которых жили курсанты школы, сливались с местностью. Постройки были обнесены деревянным забором. В углу размещался склад, где хранились вещи проходивших подготовку террористов и диверсантов. Комнаты одного из бараков были приспособлены под классы, вмещающие 15 - 20 человек.

В школу отбирали тех, чья ненависть к Советской России была многократно проверена. Лучшей рекомендацией считалось личное участие в гражданской войне, в уничтожении красноармейцев, советских активистов. До поступления на учебу с каждым курсантом беседовал Науменко, который хвалился Манюкову, что ему удалось создать эту школу.

После возвращения в Бухарест Николай Георгиевич впервые попал в район города, примыкающий к "шоссе Киселева". Это был богатый, аристократический квартал столицы Румынии, с его особыми законами и традициями. Тут было много деревьев, но мало прохожих. Зато полицейских было предостаточно. Они стояли на перекрестках или сидели в застекленных будках, установленных около ворот наиболее фешенебельных домов, хозяева которых занимали важные' посты в королевской Румынии и имели право на охрану.

После окраинных трущоб перед Манюковым открылся особый мир, внешне тихий, благопристойный. Тут запрещался всякий шум, даже торговцам не разрешалось рекламировать свой товар, а музыкантам - исполнять на улице песни. Машины, конные пролетки и фаэтоны сюда въезжали только по специальному разрешению.

Манюков не без труда разыскал небольшой особняк в глубине двора. У ворот не было будки и полицейского, чтобы не привлекать внимания посторонних. В этом доме сотрудники разведотдела проводили встречи с наиболее ценными для них людьми, прибывающими из-за границы.

Дежурный, видимо заранее предупрежденный Морузовым, немедленно провел Манюкова из пышной прихожей в кабинет.

- Очень рад, прошу садиться, - сказал Морузов. Он был одет в штатский костюм, облегающий его полноватое тело.

Разговор между Морузовым и Манюковым продолжался более часа. Румынский генштабист старался получить более полную информацию о поездке Манюкова в Белград, о его тамошних встречах, о положении в отделе РОВС. У Манюкова же были другие цели, и он в беседе стремился выяснить, что же интересует врагов в Советском Союзе, какие враждебные акции с их стороны следует ожидать.

О заключительной части беседы с Морузовым Манюков в своем отчете записал следующее:

В конце переговоров Морузов сообщил мне о способе тайной связи через Константинополь на тот случай, если связь через Днестр почему-либо прервется. Если прибудете в Константинополь, пояснил Морузов, нужно добиться личного свидания с румынским военным атташе, которому назвать пароль. В случае задержания турецкой полицией курьер, идущий на связь через Константинополь, должен назваться уроженцем Бессарабии из Бельцы и требовать, чтобы его передали румынскому военному атташе.

Морузов, - писал Манюков, - подтвердил способ связи с помощью радио. Он уточнил, что условные передачи будут вестись 10 - 20 - 30 числа каждого месяца в 22 часа. Код прежний. В целом Морузов был чрезвычайно внимателен ко мне: давал автомобиль для поездок за город, передал фотоаппарат, несколько раз возил обедать в рестораны. Но не выразил большого восхищения, когда зашел разговор о выделении средств. На мое заявление, что нам придется искать другие возможности, Морузов, спохватившись, сразу назвал сумму в 100 тысяч лей, предупредив, что десятую часть из них он выделяет для создания "почтового ящика" в Одессе, куда будут приходить засланные в Союз его агенты и отдавать разведывательную информацию. Договорились с Морузовым, что до нового года он переправит нам еще 130 тысяч. Особо Морузов хотел бы получить подлинники военных приказов, новые топографические карты, сведения о выпусках военных училищ...

Потом у Манюкова были встречи с Жолондковским и Геруа. Генерал в разговоре между прочим заметил, что от Барбовича он получил письмо с оказией, в котором тот высказал свое удовлетворение встречами с Манюковым.

Но одна новость была чрезвычайно важной. Геруа перед расставанием сообщил Манюкову, что РОВС намерен в ближайшее время направить на Северный Кавказ полковника Авраменко "для установления более тесных контактов". Манюков понял: под предлогом "контактов" враги, очевидно, замышляют детально проверить "организацию" Иванцова.

На следующую ночь была назначена переброска через границу Манюкова. Вместе с ним готовились к переходу Кторин и Прошник - агенты белградского "Представительства кубанских казаков".

Кторин Михаил - сын полковника белой армии, эмигрировал за границу с отцом, проживал в Белграде, где и был втянут в белоэмигрантскую организацию.

Прошник Петр окончил кадетский корпус, в двадцать втором году вывезен из Владивостока за границу, попал в Югославию, где его и завербовал Науменко.

О Кторине Манюкову кое-что удалось узнать еще во время совместной поездки из Белграда в Бухарест.

- В молодости я был человеком с совестью, а теперь все делаю только за деньги, - рассказывал о себе Кторин, после того как выпил стакан коньяку. - Вы думаете, атаман трудится из-за любви к родине? Черта с два! Только ради своего положения и своей выгоды. Что ему до судьбы России?.. Несколько месяцев я был казначеем нашего союза. Куда только идут деньги, собираемые с рядовых членов! Их бесстыдно обманывают. Кругом ложь. На совесть работают единицы...

Манюков удивился такой откровенности Кторина, но, опасаясь провокации, не стал высказывать своего мнения, а только спросил:

- Значит, вы работаете за деньги?

- Да... Хочу разбогатеть. Со мной иметь дело просто. В этом вы убедитесь, когда прибудем в Россию. Сначала я выполню задание, а потом прихожу за платой.