Глава 19

Приезд Жолондковского в Бухарест совпал с прибытием Манюкова. Румынская разведка была уверена, что Жолондковский, временно выезжавший в Париж, возвратился оттуда в связи с успехами Иванцова и переходом советско-румынской границы его ближайшим помощником. Такое мнение сложилось потому, что привезенные Манюковым документы по оценке румынского генштаба были весьма значительными. Морузов находился в неведении; он не знал, что Геруа и Жолондковский с запозданием получили информацию о прибытии в Бухарест Манюкова, поэтому он попросил Геруа срочно встретиться с ним. При встрече Морузов был чрезвычайно любезен, чем вызвал недоумение генерала. Заботы начальника разведывательного отдела румынского генштаба были понятны: он боялся, как бы Геруа не стал получать разведывательную информацию от Иванцова, минуя румынскую разведку. На такую информацию, которую привез Манюков, покупатели быстро найдутся, недаром вокруг Геруа крутятся и англичане, и французы, и японцы. А спустя два часа Морузов через Авраменко узнал, что на конспиративной квартире РОВС должна состояться встреча Жолондковского и Манюкова.

- В какое время встреча? - спросил Морузов Авраменко.

- В восемь вечера. Адрес вы знаете?

- Да, адрес известен. Постарайтесь присутствовать на этой встрече. После ее окончания сразу ко мне. О новом человеке из России выясните все, - приказал Морузов.

Александр Владимирович Геруа с горечью вспоминал о своей несбывшейся мечте перебраться в Париж. Этому помешала опала великого князя Николая Николаевича. История всего этого дела была длинной и нелепой. Он когда-то, во время службы в армии, был знаком с полковником Мясоедовым, и их встречи носили дружеский характер. Знакомство с потомственным дворянином импонировало молодому Геруа, в то время тоже полковнику, тем более что Мясоедов имел несомненные качества подхалима и неуемную страсть к наживе. Однажды Мясоедов поразил Геруа тем, что показал подаренный ему Николаем II портрет с автографом. Это случилось еще задолго до мировой войны.

Мясоедов тогда служил офицером на пограничной станции. Он с рвением нес жандармскую службу и умел обходиться с важными чинами, проезжавшими станцию. Там-то его и обласкал император Николай II. Это вызвало зависть соперничающего ведомства - царской охранки. Чины охранного отделения, чтобы подсидеть Мясоедова, однажды подсунули в партию контрабанды оружие и листовки. Пограничникам был дан сигнал, они задержали контрабандистов. Тех предали суду, намереваясь доказать причастность к ним Мясоедова. Однако Мясоедов выкрутился, вышел конфуз, запятнавший чиновников охранного отделения. Подсудимых оправдали, после чего Мясоедов перебрался в Москву.

При встрече с Геруа он рассказал, как добился поддержки высоких лиц, в том числе вдовствующей императрицы - матери Николая II, а жена Мясоедова познакомилась с супругой военного министра Сухомлинова.

Больше Геруа с Мясоедовым не встречался, но по рассказам знакомых и по слухам, а потом уже из газет с тревогой за свою карьеру узнал о "деле" полковника Мясоедова.

Через супругу военного министра Мясоедов был представлен самому Сухомлинову, который получил у царя согласие взять Мясоедова на службу в военную контрразведку.

Началась мировая война. Мясоедов оказался в действующей армии в Восточной Пруссии. Верный старой привычке, он не стеснялся тащить из брошенных домов "мелкие трофеи". Вокруг Мясоедова вновь завязался клубок интриг. Поводом для расправы с Мясоедовым послужила случившаяся в феврале 1915 года гибель двадцатого русского корпуса в Августовских лесах и отход десятой армии.

К этому времени из германского плена заявился подпоручик Колаковский. Он в своих показаниях путано и несуразно рассказал, что согласился быть германским шпионом лишь затем, чтобы вернуться домой. На это заявление подпоручика, возможно, и не обратили бы внимания, если бы он не упомянул имя Мясоедова как германского шпиона. Когда об этом доложили тогдашнему верховному главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу Романову, он распорядился немедленно судить Мясоедова. Вместе с Мясоедовым схватили еще 19 человек, в их числе и его жену. Завертелось дело о шпионаже, которое "не подтвердилось". Подпоручик Колаковский, единственный свидетель по делу, куда-то исчез.

Исход суда, состоявшегося в марте 1915 года в Варшавской цитадели, был предрешен распоряжением Николая Николаевича: повесить, не дожидаясь утверждения приговора. Во время суда Мясоедову инкриминировалась передача в течение многих лет до войны "самых секретных сведений" германским агентам. Подсудимый, конечно, не признал себя виновным в шпионаже, пояснив, что виновен лишь в мародерстве.

После оглашения приговора Мясоедов закричал, требуя доказательств, уличающих его в шпионаже. Конвоиры утащили его в одиночку. Там он сразу же сочинил телеграмму, моля жену и дочь упросить Сухомлиновых вмешаться в его судьбу.

Но уже ничто не могло спасти его. Пытаясь отсрочить казнь и выиграть время, он нанес глубокий порез стеклом от пенсне по сонной артерии. Но палачи вздернули на виселицу истекающего кровью Мясоедова. Николай Николаевич утвердил приговор после казни.

Генерал Геруа, по прошествии многих лет после этих событий, с холодком, ползущим по спине, думал о том, что счастливо отделался, так как на суде не всплыло его знакомство с полковником. Однако уже в эмиграции Романов от кого-то узнал об этом и при встрече, между прочим, спросил Геруа, в каких он был отношениях с Мясоедовым. С тех пор Геруа чувствовал, что Романов что-то затаил против него.

В первые годы после войны за рубежом было много публикаций о "деле" Мясоедова. Руководитель австрийской разведки Ронге писал: "Русское шпионоискательство принимало своеобразные формы. Лица, которые были ими арестованы и осуждены, как, например, жандармский полковник Мясоедов, Альтшуллер, Розенберг, председатель ревельской военной судостроительной верфи статс-секретарь Шпан, военный министр Сухомлинов и другие, не имели связи ни с нашей, ни с германской разведывательной службой. Чем хуже было положение русских на фронте, тем чаще и громче раздавался в армии крик "предательство".

Генералу Геруа как-то попалась книга руководителя германской разведки полковника Николаи, вышедшая в 1925 году. В ней Николаи называл "дело" Мясоедова и все связанное с ним "необъяснимым", ибо "Мясоедов никогда не оказывал никаких услуг Германии".

И еще одно любопытное сообщение попалось генералу, которое он отнес к тому, что оправдывало Мясоедова, а также и его в глазах великого князя Николая Николаевича.

"Нашу осведомленность, - писал упомянутый выше Ронге, - русские объясняли предательством высших офицеров, близко стоящих к царю и высшему армейскому командованию. Они не догадывались, что мы читали их шифры. В общей сложности нам удалось раскрыть около 16 русских шифров. Когда русские догадались, что радиограммы их предают, они подумали, что мы купили их шифры".

Геруа сделал подборку опубликованных материалов о Мясоедове и намеревался при удобном случае показать их Николаю Николаевичу.

Вспомнил он рассказ Кутепова о том, что тот недавно встретил в Париже Сухомлинова. Они хорошо знали друг друга, чтобы обознаться. А ведь бывший военный министр Российской империи в 1915 году был арестован за измену и предан военно-полевому суду. Но уже в конце 1916 года он разгуливал по Петрограду. Говорили, что, когда Сухомлинова заключили в Петропавловку, его жена отправилась к Распутину, вступила с ним в "известные отношения" (так занесено в официальные документы), потом через "старца" добралась до императрицы и Сухомлинов был отпущен.

Конечно, все это было в далеком прошлом. Но если вдруг всплывет его тайная связь с английской разведкой? Себя Геруа уверял, что у него с англичанами установились чисто личные отношения. Это было лишь самоуспокоением.

Геруа сотрудничал с англичанами тайно от Романова и Кутепова и опасался не только их, но и румынской разведывательной службы, с которой также поддерживал секретные отношения и которая держала его под своим наблюдением.

Геруа вспомнил недавнюю встречу с английским резидентом, которая проходила в одном из особняков, снятом англичанином за счет Интеллидженс сервис. В этой комнате было неуютно, пахло табачным дымом и духами. Очевидно, накануне вечером тут была попойка. Англичанин выглядел вялым. Они сели у окна, выпили по бокалу вина. За окном шумел ветерок. Разговор вначале как-то не клеился.

- Как вы оцениваете события в мире? - начал издалека англичанин.

- В какой стране или странах, прежде всего? - в свою очередь спросил Геруа.

Англичанин пожал плечами и произнес:

- В Италии и Германии, конечно.

- В мире появляются сильные личности, - сказал Геруа. - Бенито Муссолини хотя и устроил дешевое шествие в Риме, но итальянцы идут за ним.

- Но это же клоунада. Попробуй кто-нибудь устрой такую оперетку в Англии - утопили бы в Темзе.

- Но вы, сэр, не очень-то хвалитесь своей Англией! У вас все может быть.

- А как вам мюнхенский путч?

- Что ж, в Германии тоже назревают события. Хотя путчистов во главе с Гитлером осудил баварский суд, но национализм там, я думаю, пробьется к власти.

- Вы хотели сказать - фашизм? - поправил англичанин.

- Пусть будет по-вашему, - согласился Геруа и продолжал: - Италия и Германия - это одно, а для нас главное - какие процессы происходят внутри России и в глубине русского общества здесь, за границей. Вот этим мы и заняты.

- Это интересует и нас, англичан. А теперь конкретно о деле...

Река Сава делит Белград на две части: старую и новую. Если белградский отдел РОВС, возглавляемый генералом Барбовичем, располагался в старом городе, то белоэмигрантская организация "Представительство кубанских казаков", возглавляемая бывшим войсковым атаманом Науменко Вячеславом Григорьевичем, обосновалась в новом городе. Однако большое расстояние не было помехой для встреч генерала и атамана.

Науменко сидел в своей рабочей комнатке и копался в ворохе газет. От резкого звонка в передней он вздрогнул, немного подождал. Когда звонок повторился, Науменко приоткрыл дверь и в рослом мужчине, одетом в клетчатое пальто, узнал Барбовича.

- Здравствуйте, господин Науменко! Не ждали?

- Господи! - радостно воскликнул Науменко и распахнул дверь. - Заходите, пожалуйста.

Как обычно при встречах, вспомнили старые добрые времена, потом гражданскую, и Барбович задумчиво произнес:

- Когда в России началось, мы были глупы и беспечны. Да-а, глупы и беспечны! Надо было не сюсюкать, а карать! И ныне разве газетками проймешь большевиков?

- Без агитации тоже нельзя, надо готовить массы.

- Не бумажки надо направлять в Россию. Науменко налил в рюмки коньяку.

- Если я вас правильно понял, - сказал он, - вы за посылку наших вооруженных людей в Россию. Скажу по секрету, мы готовим такие кадры, и я буду просить вас помочь.

- Похвально, похвально, - закивал головой Барбович. - Пора начинать действовать.- Он поднял рюмку и воскликнул:

- За скорейшее освобождение нашей первопрестольной!

Когда полбутылки было опорожнено, Барбович склонился к уху Науменко и прошептал:

- Недавно я был в Бухаресте у Геруа и по секрету узнал, у него удачная завязка в России получилась. Сколачивается большая тайная организация. Вам надо связаться с ним, и помощь обеспечена. Действовать надо сообща.

- За наши успехи! - произнес Науменко.

- Да, за наши, - Барбович поднял рюмку и, быстро выпив, продолжал: - Действовать надо решительно и с размахом, а то лучше не начинать. Эх, скорей бы вернуться домой, в Россию, в свое имение, взять из погребка бутылочку, посидеть у камина с женой. Она ведь у меня княгиня, а ей имение надо непременно.

Барбович энергично поднялся с кресла, застегнул пиджак, попрощался и направился к двери...

По рекомендации Геруа Манюков, с письмами Жолондковского, прибыл в Белград, чтобы "установить более тесные контакты с "Представительством кубанских казаков" и отделом РОВС.

Свой первый визит Манюков нанес Барбовичу.

У генерала были густые, гладко причесанные седые волосы. Лицо розоватое, выбритое и влажное, ладонь мягкая и тоже влажная. - Рад вас видеть у себя. О вас мне уже сообщил Александр Владимирович, - произнес Барбович и показал на кресло. Усаживаясь, Манюков присмотрелся к генералу. Он был небольшого роста, толстоват.

Барбович и Манюков сели за стол: начался обстоятельный разговор о том, как укрепляется созданная на Кубани организация, что ей требуется и какую помощь ей может оказать отдел Барбовича. Больше говорил генерал, он распинался в своих верноподданнических чувствах великому князю Николаю Николаевичу Романову и заверил Манюкова, что сделает все возможное для поддержки организации...

В конце разговора Барбович заметил, что Манюков смотрит на красивую саблю, висевшую на стене.

- Ее мне преподнесла за доблесть в боях наша императрица Александра Федоровна.

Вечером Барбович представил Манюкова наиболее доверенным членам местного штаба РОВС. Едва переступили порог, послышались приветственные возгласы, крики "браво". Сперва Барбович познакомил гостя, не называя его фамилии, с некоторыми дамами. Манюкова удивило одно: большинство мужчин было во фраках, женщины в вечерних туалетах. Казалось, все они собрались здесь для того, чтобы продемонстрировать наряды и драгоценности. Барбович поднял бокал:

- Даст бог, скоро сбудется мечта о гибели всех коммунистов. Вот тогда будет настоящий праздник.

Девицы разносили на подносах бокалы с вином.

- Дамы! Господа! - сказал Барбович. - Существует изречение: "Вместо тысячи дешевых друзей пусть будет у тебя один друг, но дорогой". Сегодня у нас посланник этого друга - России! Выпьем за гордых сынов России!

В зале поднялся такой крик, что казалось, здание развалится. Все с восторгом смотрели на Манюкова. Наконец шум постепенно стих. Начали подходить по одному к Николаю Георгиевичу, чокаясь бокалами. Вдруг в руках одной из девиц появилось огромное блюдо для сбора пожертвований в пользу "сынов России". Барбович бросил на блюдо несколько банкнот. Манюков вытащил бумажник, но генерал удержал его:

- Нет, нет, Николай Георгиевич! Вы - гость! Это мы должны собирать деньги для вас.

К столу подошла какая-то дама и, сняв с руки массивный браслет, молча положила его на блюдо. Послышались восхищенные возгласы. Когда блюдо наполнилось, принесли вино, подали фрукты. Зазвучала музыка, начались танцы. Барбович подхватил Манюкова под руку и пригласил пройти в соседнюю комнату.

- Вы видите, с каким энтузиазмом народ поддерживает нашу борьбу? Запомните, наш отдел не останется в стороне. Передайте господину Иванцову, что в Белграде вы приобрели немало искренних друзей. Собранные деньги и ценности передадим вашей организации.

- Вы знакомы с атаманом Науменко? - спросил Манюков.

- Как же, - выкрикнул Барбович. - Знаю Вячеслава Григорьевича, даже очень хорошо.

- Завтра я буду у него...