107. Народ Чехословакии был готов защищать родину (Мария Пуйманова)

М. Пуйманова. Игра с огнем, с. 537, 538 - 539, 540, 541, 542, 543, 544, 545 - 546, 547 - 549.

Наконец это случилось. Беда пришла. Не нужно было и сидеть у радиоприемника. О ней на весь квартал кричал громкоговоритель.

Чехословацкое правительство согласилось на все условия, предложенные союзниками - Францией и Англией, - отдало Третьей империи горы. Мы капитулируем. Иного выхода мы не видим. Ведь Франция, наш первый союзник, обязанная по договору оказать нам помощь в случае нападения, предупредила: если вы не подчинитесь требованию вашего соседа и если из-за этого вспыхнет война, мы будем считать вас нарушителями мира и не поможем вам. Вы останетесь одни. <...>

Из всех домов, как по команде, выскакивали люди, словно над их головой загорелась крыша или разверзлась земля под ногами, присоединялись друг к другу, потому что всех постигло одно бедствие, и, гневно жестикулируя, стремительно неслись куда - то - спасать республику. Как именно - никто не знал; но спокойно усидеть в одиночестве было невозможно, всех гнала вон из дому неудержимая потребность двигаться, ходить, протестовать против того, что случилось, требовать ответа.

Катастрофа разбила в щепы моральные основы, на которых мы строили нашу жизнь: святость обязательств и доверие к данному слову. Договор о союзе, как только он оказался не подходящим для их лавочки, выбросили в мусорную яму. О Франция, любовь наших поэтов! А мы - то восторгались ею, распевая "Марсельезу", - безумцы! - мы верили ей, были ей верны, все принимали за чистую монету. И вот все пошло прахом, все осмеяно. Елисейские поля стали джунглями - от этого повеяло таким ужасом, словно земной шар соскочил со своей оси. Правым признали шантажиста, а диновником объявлена жертва. <...>

В Град^*! В Град!

^*(Град - Пражский кремль - резиденция президента республики.)

Народ валил... к Градчанской площади... Подходили все новые и новые люди - толпа перед Градом становилась все гуще. Народный гнев накалял воздух... Люди кричали: "Позор!", "Измена!" - старались прорваться в Град. Но ворота были на запоре. Это озлобило толпу. Ворота трясли с таким же упорством, с каким горняцкие жены рвутся к шахте, где случился обвал и где остались засыпанными их мужья и дети. Взламывая ворота, люди рвались к сердцу республики, постигнутой катастрофой.

"Град наш!" - слышались крики.

Через поломанные решетки народ, как полая вода, устремился во все четыре двора. Охрана покинула их. У кого подымется рука стрелять в народ, когда у самого от этого несчастья кровью обливается сердце!..

Главный поток устремился через ворота в третий двор.

Гудящая толпа напоминала осиное гнездо. Самая большая сутолока была перед канцелярией президента. В полумраке, слов - но асфальт в черном котле, двигалась и бурлила толпа отчаявшихся людей. Глухой ропот шел из ее глубины. Время от времени, как сигнальная ракета, над ней взлетал выкрик:

- А-зо-о-ор е-ра-а-ану-у! <...>

- Позор Берану!^* - кричали люди. <...>

^*(Беран, Рудольф (1887 - 1954) - лидер наиболее реакционной чехословацкой аграрной партии. Добивался капитуляции Чехословакии. После Мюнхена стал главой правительства, в дальнейшем сотрудничал с оккупантами. В апреле 1947 г. был осужден Народным судом.)

- Да здравствует генерал Сыровы!^* - кричали люди. - Мы... хотим... генерала Сыровы! Мы хотим... военное правительство.

^*(Сыровы, Ян (род. в 1888 г.) - чехословацкий политический деятель, генерал. В период первой мировой войны - командующий Чехословацким корпусом в России. В 1917 г. в сражении под Зборовом (Галиция), где чехословацкие части успешно атаковали позиции австро - венгерских войск, потерял глаз. Роль Сыровы в этом сражении была сильно преувеличена в буржуазной Чехословакии. Активный участник мятежа Чехословацкого корпуса в Советской России в 1918 г. В домюнхенской Чехословакии был начальником генерального штаба (1927 - 1933) и инспектором чехословацких вооруженных сил (1933 - 1938). С 22 сентября по 1 декабря 1938 г. - председатель правительства. Правительство Сыровы приняло Мюнхенское соглашение. С 7 октября по 30 ноября 1938 г. исполнял функции президента республики. В апреле 1947 г. был осужден Народным судом.)

Народу, который не хотел сдаваться, такое правительство казалось единственным спасением.

Генерал Сыровы, герой Зборова (так, по крайней мере, утверждали), с черной повязкой на одном глазу, напоминал Жижку с картины Брожика^*, и народ в дни своего крестного пути воспылал великой верой в него. Год назад генерал Сыровы ехал верхом перед гробом Масарика; теперь все верили, что он так же храбро поведет и войну. Это уважаемый старец, он не обманет. Ну, Сыровы, он - наш!

^*(Брожик, Вацлав (1851 - 1901) - чешский исторический живописец, профессор Пражской академии художеств.)

На балкон вышел этакий толстый дядюшка, лицо которого было плохо видно, и стал уговаривать людей разойтись по домам, он их призовет, когда понадобится.

Но кто мог думать о сне?

Маленький сухощавый человек... поднял кулак.

- Оружия! - закричал он, и несколько мужчин крикнули вслед за ним:

- Оружия, мы за него платили! <...>

- Где правительство? - роптали люди и напирали на замок. Толпа гудела, как вешние воды...

- Где они? Куда попрятались? - взвизгнул пронзительный женский голос; к нему грозно присоединился мужской:

- Долой капитулянтов! Выкидывайте их вон! <...>

- Военное правительство! Хотим бороться! <...>

Здесь собрались продавцы, продавщицы и швеи, малозаметные в городе люди, мелкие торговцы и служащие; они позакрывали магазины, опустили железные шторы и, переполненные роковой новостью, выбежали на улицы. Интеллигенция - студенты, учительницы - терялись в этой толпе. <...>

- А где президент? - раздался чей - то сердитый голос. - Почему он не показывается?

- Вы его не звали, - ответил генерал Сыровы, которого опять вытребовали на балкон, и ушел в таинственное нутро Града.

Кто там был в эту страшную ночь? Направо от балкона, в освещенном окне этажом выше, за занавеской появился чей - то силуэт. Человек, нервно потирая руки, точно убеждаясь в своей твердости и требуя ее от остальных, поклонился. Некоторые громко с ним поздоровались; но тут начали свистеть и кричать. Легкая тень человека отошла от окна. Он исчез. <...>

В ответ на отказ чехословацкого правительства Годжи 21 сентября 1938 г. от Судетской области по призыву КПЧ началась всеобщая забастовка, сопровождавшаяся бурными демонстрациями. Правительство Годжи было заменено военным правительством генерала Сыровы.

На следующее утро рабочие Колбенки прекратили работу. Она просто валилась из рук. Люди, стоявшие у фрезера, у гидравлического пресса или револьверного станка, не находили себе места". У печей сказали: "На Гитлера работать не станем"; у станков собралась сходка, а там пошло и пошло. Начали, конечно, литейщики - тот, кто имеет дело с огнем и металлом, шутить не любит. Забастовала сернистая сталь, а следом и кузница; оттуда стачка перекатилась в токарную; стоило остановиться одному цеху, как к нему тотчас же присоединялись остальные. Вышли из цехов и кузнецы, и конструкторы, и шлифовальщики, и столяры, и механики. У модельной перед ними заперли дверь. Сначала там ничего и слышать не хотели. Но потом пошла и модельная. <...>

...Присоединился и завод Сименса; рабочие выровняли шаг и отправились по Королевскому проспекту - обычным путем своих первомайских демонстраций, по огромной артерии, которая проходит по трем рабочим районам и связывает Высочаны, Либень и Карлин, эти руки Большой Праги, с ее историческим сердцем - Старым Местом.

Поредел дым на Арфе; там тоже бросили работу. Кочегарка столицы и лакокрасочные заводы, выдыхающие резкие химические запахи и разноцветный дым, - Тебеска и Шмолковна - оставили работу, выключили станки и стали. На ноги поднялась вся Арфа, а за ней следом Глоубетин, Филипка - ухо мира, Тунгсрамка - глаза Праги, Сана - миллионы кубиков мыла - все вышли на улицу. Чешско-моравский машиностроительный завод в Либени, этот гигантский, как мамонт, родильный дом машин, как и братская Колбенка, перестал метаться в судорогах и кричать; там наступила тишина. Мужчины высыпали из цехов, женщины - из домов, фабрики и рабочие кварталы отправились в поход к сердцу республики - к парламенту. По пути к ним присоединились более мелкие предприятия; и все это текло к классическому месту сражений, на Балабенку. Трамваи давно перестали ходить. Королевский проспект был переполнен. Люди останавливались и смотрели вслед шествию.

 Хочешь республику отстоять -
 нечего на тротуаре стоять*. 

^*( Здесь и далее перевод стихов Н. Бялосинской (Ред.).)

Мелкие торговцы опускали шторы, запирали лавочки и тоже присоединялись к рабочим... Учащиеся из общежития порывались было пойти со всеми. Но двери заперли на замок. Все ученики торчали у окон - голова к голове.

Рабочие шли. Они все думали одинаково и знали, чего хотят. Свергнуть правительство, которое сдалось без боя, и защитить республику, если на нее нападет Гитлер. Родная страна не была для них ласковой матерью. Она была для них скорее вроде мачехи из сказок о Золотой прялке или о Золушке. Она прятала куски получше для своих любимчиков, сынков крупных землевладельцев, и отталкивала безземельных. Во времена, безработицы у многих не было крова над головой. Они жили в каменоломнях, в заброшенных речных судах, в старых вагонах... Мать - республика не слишком ломала себе голову над тем, как им помочь. Вместо работы она отделывалась нищенской подачкой. На нее нельзя было ни жить, ни умереть. До сих пор в память об этих тощих годах существуют поселки "Нужда" и "На крейцер". Но как бы то ни было, кровь - не вода, мать - это мать, это была их родина, и сейчас ей угрожала опасность. Владельцы шахт и металлургических комбинатов, сахарных и винокуренных заводов испугались и отступили. Обездоленные же, гнувшие на них спину, осмелились защищать родную страну.

 Дайте оружие! Наше оно! 
 Мы платим сполна за него давно! 

У Дома инвалидов встретился военный грузовик, солдаты, сидевшие в нем, приветственно махали: "Мы с вами! С народом!"

И поселки "Нужда" и "На крейцер" тянулись на помощь республике, которая когда - то стреляла по ним, когда они объявили, что не хотят умирать с голоду.

 Годжу долой! 
 Власть капитулянтов долой!
 Не отдадим страну
 Немецкому пачкуну!
 Ура - генералу Сыровы!
 Ура - Союзу Советов! 

Один из организаторов демонстрации быстро шел вдоль процессии.

- Товарищи, не призывайте генерала Сыровы - он же фашист.

Но одноглазый герой воплощал всякое военное правительство, и люди не хотели ничего слушать.

Они шли. Их были десятки тысяч, ими двигала единая воля: не сдадимся! Они - это Готвальдово войско труда - не требовали себе формы... Шли и, несмотря на измену Франции, верили: когда мы будем обороняться, то не останемся одни - Россия поможет. У коммунистов это было политическим убеждением, у остальных - традиционной верой в великого брата, в Россию. Шли мимо редакции "Руде право" - там их приветствовали из окон; и пока одни еще только подходили к карлинскому виадуку, другие уже достигли Староместской площади. <...>

Существует закон: когда заседает парламент, люди не смеют собираться в толпу на расстоянии километра в окружности. Так, по крайней мере, говорится. Но что делать охране, если вся кровь с окраин прихлынула к сердцу города? Берега шли навстречу друг другу, дымный северо - восток спускался с холмов, а Смихов, старый черный Смихов угля, локомотивов, стекла, пива и спирта, перешел через Влтаву и валил по набережным вместе со злиховской Шкодовкой и иноницкой Вальтровкой. Мужчины, которые выделывают оружие и моторы, рельсы и мосты, вагоны и самолеты, прорвали полицейский кордон, как нитку, смели часовых и осадили площадь Сметаны. С рабочими из Подскалья тоже шутки были плохи. Подольские обжигальщики извести, браницкие пивовары, водопроводчики, холодильщики и панкрацкая Зброевка стояли на площади Кршижовников до самого Национального театра. Всех и не перечесть, многих я не назвала. Это был бы длинный список заводов. Без этой армии труда, которая явилась к парламенту исполнить свой воинский долг, Прага не ездила бы, не летала, не отапливалась, не освещалась бы и вскоре осталась бы без пищи. <...>

И это были рабочие из четырех различных политических партий.

 Дайте оружие! Наше оно! 
 Мы платим сполна за него! 
 Лучше стоя примем смерть, 
 чем на коленях жить и терпеть! 
 Годжу долой! Власть капитулянтов долой! 

...Готвальд... вышел на балкон парламента и первый объявил, что правительство подало в отставку. По воле народа создается новое правительство, опирающееся на армию. Советский Союз с нами. Стойте на своем, не сдавайтесь!.. В первый раз за все эти годы коммунисты, хотя и находятся в оппозиции, объединились со всеми людьми доброй воли из коалиционных партий. Все благородные силы страны стали единым фронтом, откинув прочь политические разногласия. <...>

Люди вынесли на руках генерала Сыровы, символ обороноспособности, представители десяти политических партий под руководством Готвальда уехали в Град, и торжествующее ликование было так велико, что можно было какое - то время почти не думать о том, что опасность не только не миновала, а, наоборот, увеличилась.

Родина, которую пинками гнали из Нюрнберга в Берхтесгаден, а из Берхтесгадена в Лондон, теперь очутилась в Готесберге^*, во вражеском гнезде, где мы отродясь не были... Там из-за нас торговались два человека, которых мы и в глаза не видели: человек со свастикой на рукаве и старый министр Чемберлен с дождевым зонтиком. Дай черту с ноготок, он потребует с локоток! Шантажист, почуяв английскую уступчивость, не преминул стать еще нахальнее и, угрожающе глядя из-под пряди на лбу, потребовал еще больше. Барышники не договорились, и британец улетел ни с чем.

^*(На съезде нацистской партии в Нюрнберге 10 - 12 сентября 1938 г. Гитлер и Геринг выступили с прямыми угрозами по адресу Чехословакии. 15 сентября в Берхтесгадене произошла встреча Гитлера с Чемберленом, в ходе которой Гитлер потребовал присоединения к Германии областей Чехословакии с немецким населением. 18 - 19 сентября в Лондоне состоялось совещание английских и французских представителей по вопросу о Чехословакии, и было решено добиваться от Чехословакии принятия немецких требований. 21 - 22 сентября в Готесберге состоялась вторая встреча Чемберлена с Гитлером, который выступил с новыми территориальными претензиями к Чехословакии.)

В этот вечер в Праге только и разговору было, что ночью начнется бомбардировка. <...>

По радио раздались позывные - аккорды арфы, которые подает Вышеград. Они давно пропитали сентябрь тоской.

"Слушайте, слушайте!"

Всякий чех, слушавший в эту минуту радио, а слушали его все, - до смерти будет помнить эту вступительную фразу. Она ничего не говорила, решительно ничего. Но она как бы пропускала через вас ток высокого напряжения.

"Слушайте, слушайте! Важное сообщение".

И снова военные марши. <...>

"Президент республики как верховный главнокомандующий вооруженных сил Чехословакии объявляет всеобщую мобилизацию".