Реакционная политика царизма. Обострение классовой борьбы

Возвращаясь из ссылки, великий украинский поэт Т. Г. Шевченко, переписал из одной рукописной папки часть стихотворения народника П. Л. Лаврова "Русскому народу" и поместил его в свой дневник. В дальнейшем это стихотворение было опубликовано А. И. Герценом за границей без указания фамилии автора.

Текст стихотворения используется как эмоциональная характеристика политического строя царской России при Николае I.

Крепостная Россия при Николае I

"Меня поставил бог над русскою землею", - 
Сказал нам русский царь. 
"Гордитесь, русские, быть царскими рабами. 
Закон ваш - мысль моя! 
Отечество вам - флаг над гордыми дворцами, 
Россия - это я". 
Своим директорам, министрам мы служили, 
Россию позабыв, 
Пред ними ползали, чинов у них просили, 
Крестов наперерыв. 
И стало воровство нам делом обыденным, 
Кто мог схватить, тот брал, 
И тот меж нами был всех более почтенный, 
Кто более украл. 
Развод определял познанье генерала - 
Глуп он или умен, 
Деремониальный марш и выправка решала, 
Чего достоин он. 
Бригадный командир был лучший губернатор. 
Отличный инженер, правдивейший сенатор, 
Честнейший человек; 
Начальник, низшие права не признавая, 
Был деспот, полубог; 
Бессмысленный сатрап был царский бич для края, 
Губил, вредил, где мог; 
Стал конюх цензором, шут царский - адмиралом, 
Клейнмихель графом стал! 
Россия отдана в аренду обиралам... 
Кряхтя, нес мужичок, как прежде, господину 
Прадедовский оброк, 
Кряхтя, помещик нес вторую половину 
Имения в залог, 
Кряхтя по-прежнему дань русские платили 
Подьячим и властям; 
Качали головой, шептались, говорили, 
Что это стыд и срам, 
Что правды нет в суде, что тратят миллионы, - 
России кровь и пот*. 

*(Т. Шевчеико. Дневник. Киев. Изд-во ЦК ЛКСМУ "Молодь", 1963. стр. 112 - 113.)

Для эмоциональной характеристики внутренней политики правительства Николая I используется отрывок из книги А. И. Герцена "Былое и думу".

Тюрьма, суд и полиция при Николае I

Чтобы знать, что такое русская тюрьма, русский суд и полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином. Политических арестантов, которые большею частью принадлежат к дворянству, содержат строго, наказывают свирепо, но их судьба не идет ни в какое сравнение с судьбою бедных бородачей. С этими полиция не церемонится. К кому мужик или мастеровой пойдет потом жаловаться, где найти суд?

Таков беспорядок, зверство, своеволие и разврат русского суда и русской полиции, что простой человек, попавший под суд, боится не наказания по суду, а судопроизводства. Он ждет с нетерпением, когда его пошлют в Сибирь - его мученичество оканчивается с началом наказания.

И во всей России - от Берингова пролива до Туарогена - людей пытают; там, где опасно пытать розгами, пытают нестерпимым жаром, жаждой, соленой пищей; в Москве полиция ставила какого-то подсудимого босого, градусов в десять мороза, на чугунный пол - он занемог и умер в больнице, бывшей под начальством князя Мещерского, рассказывающего с негодованием об этом. Начальство знает все это, губернаторы прикрывают, правительствующий сенат мироволит, министры молчат; государь я синод, помещики и квартальные - все согласны с Селифаном, что "отчего же мужика и не посечь, мужика иногда надобно посечь!".

Комиссия, назначенная для розыска зажигательств, судила, то есть секла - месяцев шесть к ряду - и ничего не высекла. Государь рассердился и велел дело окончить в три дня. Дело и кончилось в три дня; виновные были найдены и приговорены к наказанию кнутом, клеймению и ссылке в каторжную работу. Первый осужденный на кнут громким голосом сказал народу, что клянется в своей невинности, что он сам не знает, что отвечал под влиянием боли, при этом он снял с себя рубашку и, повернувшись спиной к народу, прибавил: "Посмотрите, православные!"

Стон ужаса побежал по толпе: его спина была синяя полосатая рана, и по этой-то ране его следовало бить кнутом. Ропот и мрачный вид собранного народа заставили полицию торопиться, палачи отпустили законное число ударов, другие заклеймили, третьи сковали ноги *.

*(А. И. Герцен. Былое и ДУМЫ. Избранные произведения. М., 1964, стр. 230 - 231.)

В своей повести "Хаджи-Мурат" Л. Н. Толстой нарисовал яркую картину борьбы свободолюбивых горцев против жестокой колониальной политики царизма, а также дал обличительную характеристику Николаю I и тому режиму, который в то время господствовал в России.

Подумать, в чем проявились гнилость государственного аппарата России и реакционная политика самодержавия.

Царская расправа над студентом

Зимний дворец после пожара был уже давно отстроен, но Николай жил в нем еще в верхнем этаже. Кабинет, в котором он принимал с докладами министров и высших начальников, был очень высокая комната с четырьмя большими окнами. Большой портрет императора Александра I висел на главной стене. Между окнами стояли два бюро. По стенам стояло несколько стульев. В середине комнаты - огромный письменный стол, перед столом - кресло Николая, стулья для принимаемых.

Николай в черном сюртуке без эполет, с полупогончиками; сидел у стола, откинув свой огромный, туго перетянутый по отросшему животу стан, и неподвижно своим безжизненным взглядом смотрел на входивших. Длинное белое лицо с огромным покатым лбом, выступавшим из-за приглаженных височков, искусно соединенных с париком, закрывавшем лысину, было сегодня особенно холодно и неподвижно. Глаза его, всегда тусклые, смотрели тусклее обыкновенного, сжатые губы из-под загнутых кверху усов и подпертые высоким воротником ожиревшие, свежевыбритые щеки с оставленными правильными колбасками бакенбард и прижимаемый к воротнику подбородок придавали его лицу выражение недовольства и даже гнева.

Первого он принял Чернышева.

Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его людей довела его до того, что он не видел уже своих противоречий, не сообразовал уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они ни были бессмысленны, несправедливы и несогласны между собою, становились и осмысленны, и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их делал.

Таково было и его решение о студенте Медико-хирургической академии, о котором после кавказского доклада стал докладывать Чернышев.

Он взял доклад и на поле его написал своим крупным почерком:

"Заслуживает смертной казни. Но, слава богу, смертной казни у нас нет. И не мне вводить ее. Провести 12 раз сквозь тысячу человек. Николай". Подписал он своим неестественным, огромным росчерком.

Николай знал, что двенадцать тысяч шпицрутенов была не только верная, мучительная смерть, но излишняя жестокость, так как достаточно было пяти тысяч ударов, чтобы убить самого сильного человека, но ему приятно было быть неумолимо жестоким и приятно было думать, что у нас нет смертной казни.

Написав свою резолюцию о студенте, он подвинул ее Чернышеву.

- Вот, - сказал он, - прочти.

Чернышев прочел и, в знак почтительного удивления мудрости решения, наклонил голову.

- Да вывести всех студентов на плац, чтобы они присутствовали при наказании, - прибавил Николай.

"Им полезно будет. Я выведу этот революционный дух, вырву с корнем", - подумал он*.

*(Л. Н. Толстой. Хаджи-Мурат. М., 1954, стр. 76 - 84.)

Этапный путь арестованных и пересылаемых из Москвы или через Москву в Сибирь в народе назывался "Владимиркой". По этой дороге осужденные с наполовину обритыми головами, прикованные наручниками по 8 - 10 человек к железному пруту, проходили пешком тысячи километров. До проведения железной дороги Москва - Нижний Новгород по "Владимирке" ежегодно угонялось в Сибирь по 10 - 12 тыс. осужденных, в том числе много борцов за свободу. В память о них Владимирское шоссе в Москве при Советской власти переименовали в "Шоссе энтузиастов".

Зачитывание ниже приводимого отрывка из книги писателя Ив. Козлова сопровождается показом картины И. И. Левитана "Владимирка".

Дорога, пробитая цепями

И действительно, страшен был тогда Владимирский тракт с его пересыльными тюрьмами, по которому гнали людей в Сибирь. Дорогу эту русский народ прозвал дорогой, пробитой цепями, дорогой горя и слез, окропленной кровью лучших сынов народов, населявших Российскую империю.

Начиналась она от Рогожской заставы Москвы, от ее серых орленых столбов, и тянулась на двенадцать тысяч двести верст, опоясывая всю Сибирь.

По ее разъезженному и разбитому полотну, по гиблым местам на болотах и у речных переправ ежегодно пешим порядком проходили на каторгу и в ссылку до двенадцати тысяч человек. До пуска железной дороги от Москвы до Нижнего Новгорода по ней прогнали свыше двух миллионов людей. А в добровольную ссылку за своими родственниками прошло свыше миллиона человек.

По Владимирке гнали беглых крестьян и крепостных работных людей, повстанцев из войск Кондрата Булавина и Емельяна Пугачева. Шли в ссылку польские патриоты из отряда Тадеуша Костюшко. Трижды шагал по ней с позорным клеймом на челе легендарный богатырь, вожак украинской бедноты - Устин Кармалюк. Он совершил десять побегов из солдат, из тюрем, с каторги и из сибирской ссылки, девять раз его ловили, шесть раз пороли. Получив всего тысячу ударов, он отшагал двенадцать тысяч верст по морозной тайге без куска хлеба и копейки денег.

Этой мрачной дорогой умчали в Илимский острог Радищева за его книгу "Путешествие из Петербурга в Москву".

Движение на каторгу и в ссылку при Николае I усилилось. В течение трех лет (1826 - 1828) по Владимирке беспрерывно мчались казенные тройки, увозя в сибирскую ссылку и на каторгу декабристов, закованных по ногам и рукам. Вслед им крестьяне со страхом говорили: "Волю в цепях повезли".

А солдат революционных полков - черниговцев, измайловцев и московцев, уцелевших и выживших после прохождения по два-три раза сквозь строй, - гнали пешим порядком в Сибирь*.

* (И. Козлов. Ни время, на расстояние. М., "Молодая гвардия", 1966, стр. 163 - 164.)

Вопрос. Какими мерами Николай 1 стремился укрепить самодержавие и господство крепостников?

В книге А. Новикова "Вперед идущие" дается картина жизни и борьбы передовых людей России в 40-е годы XIX в.

Автор рисует образы В. Г. Белинского, А. И. Герцена, писателей Н. А. Некрасова, Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина. Хорошо представлена также деятельность петрашевцев.

"Крепостное право - пороховой погреб"

Из года в год в разных губерниях и уездах бунтовали мужики. Закон грозил им суровой расправой. Иногда помещики довольствовались мерами "отеческого вразумления". В Курской губернии, например, некий владетель ревизских душ, увещевая строптивого мужика, израсходовал сорок два пучка розог. Мужик же, не оценив господской заботы, отдал богу многогрешную душу. Курская уголовная палата не признала помещика виновным в убийстве: люди одних лет с засеченным мужиком выносят несравненно сильнейшие наказания.

На том бы и кончить дело. Но курским судьям ответил пензенский мужик, хотя и понятия не имел он о том, что произошло в далеком Курске. Пензенский мужик, вызвавшись избавить своих односельчан от помещика-злодея, подстерег барина на плотине, взял его вперехват - и вместе с ним в омут. Пензенской уголовной палате уже не было нужды ни оправдывать помещика, ни судить мужика: оба утонули.

Мстители вставали один за другим. Все чаще действовали они скопом. В Тамбовской губернии возмутились против поборов государственные крестьяне. Наделали кистеней и пик и вооруженной рукой прогнали полицию.

Министр государственных имуществ доложил императору, что тамбовский случай произошел единственно по непривычке крестьян к порядку: благосостояние их растет, и порядок управления следует не переменять, но только развивать на основании оправдавшего себя опыта.

Император слушал доклад, одобрительно кивая головой. Потом нахмурился: мало ли сообщений стекалось к нему со всей России о помещиках, теснимых мужиками. Отошли в вечность блаженные времена, когда мужики стояли перед господами на коленях и, по обычаю, с хлебом-солью. Теперь вместо хлеба-соли пики да кистени!

Министр внутренних дел получил от императора важнейшее поручение - представить проект улучшения быта помещичьих крестьян. Это было похоже на сказку про белого бычка, начало которой терялось в запыленных архивах, а конца, как и в сказке, не предвиделось. Суть неразрешимой задачи сводилась к одному - как сохранить священные права помещиков при беспрекословном повиновении мужиков?

Вновь заработали в министерствах комиссии. Разумеется, обсуждение нового варианта сказки про белого бычка шло секретно. Крепостное право по-прежнему именовалось коренным установлением Российской империи.

А в какой-нибудь дальней губернии запрется помещик на ночь в собственном доме, как в крепости. Но снится все равно черт знает что: то мужик с пикой или с кистенем, то старый знакомый - красный петух.

Ох страшно, господа дворяне!*

*(Алексей Новиков. Впереди идущие, М., "Советский писатель", 1965, стр. 398, 399.)

Обсудить, что нового появилось в 40 - 50-е годы в классовых отношениях в крепостной деревне.