Новый революционный подъем (1910 - 1914 гг.)

В книге писателя В. Владимирова "Путешествие в далекое и близкое" имеется очерк о расстреле рабочих на Ленских золотых приисках в 1912 г. В приводимом отрывке автор описывает, как было совершено царскими властями это злодеяние.

Вы жертвою пали...

4 апреля огромная взволнованная толпа рабочих рекой потекла на Надеждинский прииск, где помещалась приисковая контора и жил прокурор.

К прокурору и шли. Молча, решительно шагали мужчины, женщины и дети. Некоторые разоделись по-праздничному. Шли требовать исполнения закона, освобождения арестованных и нормальных условий работы.

Большевики предвидели трагический конец этого похода. Члены стачкома Лебедев, Милков и другие были посланы к рабочим, чтобы раскрыть им глаза на провокацию, подготовленную прокурором и полицией. Но среди недавних крестьян были еще живы наивные представления о походе "всем миром" за правдой. "Небось, не посмеют стрелять", - говорили забастовщики. Толпа двинулась стихийно. Тогда большевики пошли вместе с рабочими.

Дело было к вечеру, темнеющее синее небо висело над пестрыми, оснеженными склонами гор, небольшой мороз все еще сковывал ручейки и речки, но по тому, как нетерпеливо и томно склонялось солнце на запад, чувствовалось приближение весны.

На другом берегу ручья Аканак в ранних сумерках выделялась на фоне снега темно-серая шеренга людей. Это была рота солдат под командой штабс-капитана Лепина. При ней находился Трещенков.

Толпа приблизилась к замерзшему ручью. По тому, как решительно и бесшумно двигалась эта огромная масса народа, ротмистр понял, что тут дело серьезное.

- Господин штабс-капитан,- сказал он нервно, - даю вам полномочие остановить бунтовщиков!

Штабс-капитан приложил руку в перчатке к козырьку. - Рота, к плечу! - закричал он. - Сигнал! Хрипло заиграл горн, сорвался... опять заиграл. Инженер Тульчинский сбежал с насыпи.

- Ребята, - кричал он, - стойте! Остановитесь - стрелять не будут!

Первые его слова до головы колонны не дошли. Послышалось только "стрелять не будут".

- Идем, ребята! - крикнул кто-то. - Что на них смотреть! И тут штабс-капитан поспешно скомандовал: "Рота, пли!" Неподвижная серая шеренга опоясалась огнем. Эхо залпа долго перекатывалось в сопках. В передних рядах кто-то ахнул, заплакала женщина. Сзади кричали: "Вперед, не останавливаться!"

Бухнул еще один залп... Еще один...

Затрещали выстрелы. Голос штабс-капитана потонул в хлопанье трехлинейных винтовок. Теперь солдаты вели огонь "пачками". Толпа начала растекаться по сторонам, задние остались на месте.

- Еще "пли!" - истерически кричал Трещенков.

Но солдаты прекратили огонь. У кого, может быть, патроны кончились, а кто и не в состоянии был больше разряжать винтовку в безоружных людей.

На пустыре осталась груда тел. Сотни две людей лежали в разных позах: некоторые на спине, другие на боку, лицом книзу.

Два часа это место было оцеплено. Только к ночи пустили родственников. Подбежали женщины, начались причитания. Кровь медленно пропитывала снег.

Через несколько часов по приискам скрипели возы с убитыми и ранеными. Больниц не хватало. По 12 часов раненым не оказывали помощи. В казармах слышались крики сирот и плач вдов.

В телеграмме подпольного ЦБ* в Государственную думу убитых было названо 250 человек, а раненых 270, что гораздо ближе к истине, принимая во внимание почти 800 выстрелов.

*(ЦБ (Центральное бюро) - так называлась руководящая группа стачечного комитета.)

Хоронили в вечно промерзлой земле. Вереница сосновых гробов плыла на плечах толпы, как процессия. Все молчали, но в холодном воздухе словно неслышно звучало: "Вы жертвою пали а борьбе роковой..."*

*(В. Владимиров. Путешествие в далекое и близкое. М., "Советская Россия", 1963, стр. 258 - 260.)

Отрывок используется учителем при подготовке к уроку и может быть частично зачитан в ходе рассказа, в классе.

Демьян Бедный опубликовал в "Правде" стихотворение о ленских событиях. Поэт выражал гражданскую скорбь по поводу гибели рабочих в результате кровавой расправы, учиненной царскими палачами. В стихотворении также звучит призыв к борьбе против угнетателей.

Лена

4 апреля 1912 года

Жена кормильца - мужа ждет. 
Прижав к груди малюток-деток. 
"Не жди, не жди, он не придет: 
Удар предательский был меток! 
Он пал, но пал он не один, 
Со скорбным, помертвелым взглядом, 
Твой старший, твой любимый сын 
Упал с отцом, убитый, рядом. 
Семья друзей вкруг них лежит, 
Зловещий холм на поле талом! 
И кровь горячая бежит 
Из тяжких ран потоком алым. 
А солнце вешнее блестит. 
Аль бог злодейства не осудит? 
О братья! Проклят, проклят будет 
Кто эту кровь врагу простит!* 

*(Л. Никулин. Сочинения, т. III. Московские зори. М., Гослитиздат, 1956, стр. 96 - 97. )

Роман "Московские зори" Л. Никулина воссоздает картины общественной жизни в России с конца 90-х годов XIX в. по 1918 г. включительно. Приводится отрывок из этого произведения.

Текст используется для конкретизации рассказа учителя о негодовании, вызванном в стране Ленским расстрелом,

"Ленские дни" в Москве

Было сырое, холодное утро. На Крымском мосту Артемьева прохватил до костей резкий ветер, - тут только он вспомнил, что ушел из дому без шинели. Позади слышался топот и звон копыт о трамвайные рельсы. По трое в ряд ехали конные жандармы, все на одно лицо - огромные, с лихо подкрученными усами. Впереди, побрякивая металлическими ножнами сабли, жандармский офицер.

Он ждал напрасно, вышел на улицу и удивился. Обычно тихая, пустынная, она была оживлена - врассыпную по мостовой 'шли люди, шли молча, глядя себе под ноги. Какая-то женщина выбежала из ворот и спросила:

- Кончили работу?

Никто ей не ответил. Тогда Артемьев пошел навстречу потоку, пробираясь к механическому заводу Бромлея, откуда шли рабочие. У ворот завода чернела толпа, доносились истошные крики: "Разойдись!.. Разойдись, говорю!" Но толпа стояла на месте и вдруг заколыхалась. Кого-то подняли на руки, и громкий голос во всю силу выкрикнул:

- Товарищи!..

Артемьев бросился вперед и, перебежав через улицу, слышал каждое слово:

- ...На Ленских приисках по приказу провокатора-жандарма расстреляны наши братья-рабочие! За что расстреляли этих людей? За то, что не хотели есть гнилого мяса... Обогащали русских и английских капиталистов, добывали им золото... А за это рабочим - свинец!

Артемьев протиснулся в толпе. Теперь он видел лицо оратора, оно показалось ему знакомым. Где он встречал этого светлоусого человека?

На радость капиталистам расстреляли мирных рабочих Ленских приисков! За это кровавое преступление ответят кровопийцы и их наемники в мундирах... Вечная память нашим братьям, погибшим в далекой Сибири... Вечная память...

Вдруг толпа подалась назад, совсем близко послышались свистки, дробь подков и ржание коней. И в то же мгновение в тысячу голосов, сначала нестройно, потом грозно и скорбно, как в один голос, толпа запела "Вечную память".

- "Вечная память... Ве-е-ечная па-а-мять..."

Артемьев пел вместе с народом, ему казалось, что они поют над разверстой могилой расстрелянных рабочих и что скорбное отпевание слышно даже гам, где пролилась кровь ни в чем не повинных людей...*

*(Л. Никулин. Сочинения, т. III. Московские зори. М., Гослитиздат, 1956, стр. 96 - 97.)

В романе А. Антоновича "Люди жаждут правды" вскрыты классовые противоречия, подрывавшие устои царской России в годы столыпинской реакции. Ярко нарисован образ деревенского кулака-эксплуататора Никифора Орехляда, дана картина ожесточенной схватки крестьян села Красово с помещиком, который, опираясь на царские законы и на полицию, хотел отобрать у них землю.

Помещичьи и кулацкие захваты крестьянской земли

Усадьба Никифора Орехляда, с просторным двором, добротными постройками, большим, хорошо ухоженным фруктовым садом, стояла на пригорке, как раз в том месте, где бурно текущая река поворачивала на запад. Пятистенный рубленый дом под железом выделялся среди окружавших его халуп, придавленных к земле соломенными крышами.

С легким скрипом отворилась дверь, и из темных сеней показалась длинная фигура хозяина усадьбы Орехляда...

Заскрипели журавли колодцев, залаяли собаки. Пастух Софрон Свиридюк, за косноязычие прозванный Блябля, пыхтя и багровея, выжимал из старого рожка подобие зари. Его дочка Оксана, в холщевой, наглухо застегнутой рубашке и босая, подгоняла, покрикивая, медленно плетущийся из ворот скот...

За рекой, одетой сизым маревом, раскинулись семьдесят десятин собственной земли Орехляда - его гордость, его отрада. С нежностью смотрел Никифор на свое добро. "Даром что я мужик,- богатейший помещик в губернии со мной за руку здоровается..."

"Земля настоящего хозяина требует, - любил повторять Орехляд. - Грош цена мужику, который не сумел стать хозяином. Дали бы мне волю - поделил бы я весь клин на худой конец между двумя-тремя крепкими хозяевами. Остальных всех заставил бы идти в батраки. На что мужичьей мелкоте земля? Зря только мучают ее, матушку, ковыряясь на своих полосках. И панам-дармоедам оставил бы самую малость землицы для всяких там барских затей. Самих-то их надо в город выгнать. Пусть поступают в исправники да в земские, на что другое они уж и не годятся..."

Орехляд настойчиво подкапывался под красовское общество. Кого силком, кого рублем, а кого просто квартой горилки заставлял он уступать наделы в Дареном клину. Конкурируя в этом с другими богатеями села, и в первую очередь со своим сватом, красовским старшиной Михаилом Беляниным, Орехляд сколотил в Дареном клину изрядный участок, в пятьдесят десятин. "С божьей помощью сломлю свату шею, - думал он, - приберу к рукам весь Дареный клин!.."

Помещик Котляровский повел речь о том, что землю эту его отец выделил в шестьдесят первом году красовскому обществу под выкуп и, хотя все сроки уплаты уже давно миновали, выкупные деньги до сих пор крестьянами не внесены. Поэтому, заявлял помещик, нынешней осенью, после уборки урожая, клин будет отчужден в его, Котляровского, пользу...

Рабочие, приехавшие с землемерами, уже рыли первую яму. Крестьяне выжидательно поглядывали на Андрея Лозового, который прибежал сюда первым, на запоздавшего Михея Коваленко. Коваленко видел, что выступать следует немедленно. Члены его кружка рассыпались среди толпы и окружили пристава и стражников, так что те оказались в замкнутом кольце. Крестьяне из соседних деревень и заводские рабочие, прибежавшие на набатный звон, стояли хмуро, напряженно, в их молчании чувствовался нарастающий гнев.

Коваленко вышел вперед и снял шапку. Седые волосы на его голове, подхваченные ветром, растрепались во все стороны. Он высоко поднял руку и гулким, старческим, но еще сильным голосом крикнул:

- Товарищи! Братцы! Честной народ! Кровопийца и живоглот Котляровский отнимает у целого села, у тысячи четырехсот душ, последний кусок земли, отнимает последнюю копейку, последнюю одежонку. Котляровский действует под охраной закона и полиции.

- Молчать! - крикнул пристав, пришпоривая коня. - Молчать, бунтовщик! В кандалы, в кандалы его!

Андрей Лозовой схватил лошадь пристава за поводья и с такой силой осадил, что она присела на задние ноги.

- Осади, твое благородие, не дай бог осерчаю.

Громадная толпа крестьян, рабочих завода, обступившая вооруженных полицейских и барчука, с затаенным дыханием слушала речь старого кузнеца. Слова носились открыто над примолкшей степью. Они волновали душу, освобождали от страха, от рабской привычки терпеть и повиноваться.

- Не дадим земли! - кричали фабричные и крестьяне, сужая кольцо вокруг полицейских.

- Это бунт, - сказал барчук приставу. - Этого терпеть нельзя. Надо вырваться, позвать подкрепление.

- Расчистить дорогу! - крикнул пристав.

Стражники пришпорили лошадей, образовался прорыв. Котляровский развернулся к городу.

Голутва, взмахнув топором, закричал что есть мочи:

- Доколе мы будем ждать? Бей их!!

Ревом ответила толпа на этот долгожданный призыв. Все поле загудело:

- За нашу землю! Бей их, псов!

- Не давать землю, не давать!

Мужики хватали коней за уздечки, стаскивали полицейских за ноги, и столбы и землемеров сваливали в одну телегу. Лошади вертелись, храпели. Пристав и стражники, стреляя в воздух, медленно отступали. Несколько полицейских уже валялись на земле. Андрей Лозовой, поняв, что все может принять страшный оборот, что есть мочи закричал, подняв руки:

- Стой, народ, остановись! Не притрагивайтесь к этой сволочи. Дайте им дорогу, пусть идут к чертовой матери!

Сделав несколько шагов в сторону пристава, он крикнул ему:

- Геть с нашего поля, продажный пес!

Но пристав уже заметил на горизонте подмогу. Увидели ее и мужики.

- Идет подкрепление! - крикнул пристав, подскочил к Андрею и хватил его арапником по голове.

Андрей подпрыгнул, схватил пристава за шиворот, одним рывком свалил с седла и со, всего маху ударил кулаком в лицо. Пристав упал. Толпа колыхнулась и подалась назад. Стражники,, чувствуя приближение подмоги, заработали нагайками. Люди хватали лошадей, сгибаясь под ударами нагаек. Кто-то неистово кричал:

- Куда бежите! Они землю нашу отнимают! Братцы, куда?

- Расходись по домам! - кричали стражники, стреляя в воздух.

Мужики падали и, не вставая, ползли, одержимые страхом. Многие неслись к селу, преследуемые нагайками.

На месте побоища остались только землемер, рабочие и Марья, лежавшая неподвижно в кровавой луже. Рядом с ней ревела трехлетняя девчонка.

Несколько избитых полицейских приводили себя в порядок.

Конные стражники вели арестованных в город. Михей Коваль, Голутва, Юхим Балдо, бондарь Метелка. За ними тянулась огромная толпа баб и голосила, словно провожала покойников на погост*.

*(А. Антонович. Люди жаждут правды. М., "Советский писатель", 1965, стр. 5 - 7, 282 - 287.)

Обсудить, к каким последствиям в жизни деревни приводили такие захваты крестьянских земель помещиками и кулаками.

В помещаемом отрывке из воспоминаний Н. А. Семашко рассказывается о Пражской партийной конференции, о том, какое огромное значение придавал ее работе В. И. Ленин, как тщательно он готовился к ней.

Текст отрывка используется учителем для конкретизации рассказа о Пражской конференции и частично зачитывается на уроке.

На Пражской конференции

Пражская конференция, состоявшаяся в январе 1912 года, по справедливости считается переломным этапом в развитии нашей партии; с этого времени большевистские организации окончательно порвали связь с меньшевиками и объединились в единую большевистскую партию.

Пражская конференция была организована с соблюдением всех правил конспирации. Местом конференции была избрана Прага - тихий, мирный город в Чехии, входивший тогда в Австро-Венгерскую монархию. Париж в то время кишел шпионами, и устраивать там конференцию было рискованно.

Владимир Ильич с величайшей тщательностью обдумывал все детали организации конференции. Он явно волновался: ведь от успеха конференции зависел успех консолидации партии.

Успех конференции решали не заграничные группки, а организации, работавшие в России. О полноте представительства от этих организаций больше всего и беспокоился Владимир Ильич. С какой радостью он ловил каждое известие из России!

Громадную роль в подготовке Пражской конференции в России сыграл Серго Орджоникидзе, под руководством которого работала Российская организационная комиссия по созыву конференции.

Трудности созыва Пражской конференции были очень велики. С неимоверными предосторожностями пробирались делегаты из России в Прагу, чтобы не попасться в руки жандармов. Некоторые из них были арестованы в пути - так и не пришлось им участвовать в конференции. Но даже мы, жившие в то время в эмиграции за границей, ехали на конференцию с большой осторожностью, боясь затащить с собой шпиков из Парижа.

Владимир Ильич категорически запретил всем нам ехать вместе: ехали если не в разных вагонах, то в разных купе. На вокзале в Праге нас встретили чехи и разместили в частных квартирах у рабочих. Местом сбора и местом заседаний конференции был Народный дом. Помню, с какой завистью мы входили в большой зал Народного дома, где чешские рабочие свободно обсуждали свои нужды или отдыхали за газетой с кружкой пива; по сравнению с нелегальной жизнью в царской России жизнь чешских рабочих нам казалась раем.

Но, по указанию Владимира Ильича, мы не должны были останавливаться в этом "раю", чтобы не привлечь к себе внимания нежелательных элементов, а быстро взбираться по лесенке на второй этаж, где происходили заседания конференции. Это была небольшая комната с тремя, помнится, окнами, из которых расстилался красивый вид на старинный, патриархальный город с домами, покрытыми черепицей. В одном конце комнаты стоял небольшой длинный стол "для президиума", по бокам - скамьи, перед столом президиума - скамьи и стулья для членов конференции. У боковых скамеек лежали перевязанные веревкой тюки с нелегальной литературой, издававшейся в Париже и доставленной на конференцию.

Ленин делал доклад о текущем моменте и задачах партии. Это был основной вопрос, который должен был определить лицо конференции, построение и задачи партии. Нечего и говорить, что это был блестящий доклад, настолько сильный и неотразимый, что даже колеблющиеся не могли устоять против аргументации Владимира Ильича, хотя он, по обыкновению, не замазывал разногласий, а, наоборот, вскрывал их во всей остроте.

Ленин писал после конференции Горькому:

"Дорогой А. М.!

В скором времени пришлем Вам решения-конференции. Наконец удалось - вопреки ликвидаторской сволочи - возродить партию и ее Центральный Комитет. Надеюсь, Вы порадуетесь этому вместе с нами"*.

*(В. И. Ленин. Сочинения, изд. 4, т. 35, стр. 1.)

После изгнания меньшевиков партия большевиков стала крепче и сильнее*.

*("Воспоминания о В. И. Ленине". Н. Семашко. На Пражской конференции, т. I. М., Госполитиздат, 1956, стр. 497 - 499.)

В помещенном отрывке из романа А. Антонова "Повесть о былом" рассказывается о тех трудных условиях, в которых издавалась большевистская газета "Правда". Содержание предлагаемого текста поможет учащимся полнее представить тесную связь "Правды" с рабочим движением и ту всемерную поддержку, которую оказывал ей рабочий класс, постоянно оберегая ее от политических преследований.

В типографию "Правды" нагрянула полиция

В типографии толпились рабочие изо всех районов города. Они приходили с вечера и ждали всю ночь выхода "Правды", чтобы получить ее до конфискации.

В это время высокая женщина озабоченно входила в типографию. На лестнице она столкнулась с полицейскими чинами.

- Вам что нужно? - остановила она полицейских.

- А вы кто такая? - строго оборвал ее пристав.

- Секретарь редакции "Правда".

- Так мы идем конфисковать вашу газету.

- Позвольте, по какому праву? - лицо суровой Наташи потемнело, глаза упрямо уставились в кокарду на полицейской фуражке. - Постановления цензурного комитета еще нет.

За это время наборщики и печатники с помощью пришедших за газетами фабрично-заводских ребят попрятали на чердаке почти весь отпечатанный тираж "Правды".

- Предъявите ордер! (С этим требованием обратился к полицейским депутат IV Государственной думы, большевик А. Е. Бадаев.)

Но пристав уже чувствовал за собой поддержку начальства.

- Что вы вмешиваетесь, господин Бадаев? Вы посторонний газете человек, вас это не касается.

- Как так не касается? - возмутился Бадаев. - Я рабочий депутат, и газета рабочая. Мы делаем одно дело.

Столпившиеся рабочие с гордостью слушали, как их депутат отделывает полицию.

Взбешенный пристав, резко повернувшись на каблуках, скверно выругался и погрозил кулаком рабочим.

- У-ничтожу!

Типографские рабочие зашумели и теснее сгрудились вокруг депутата-большевика. Но полицейские во главе с приставом уже мчались по лестнице, спеша в помещение редакции. Ворвавшись в кабинет Ольминского, пристав злобно шипел в телефонную трубку:

- Полное неповиновение! Сопротивление! Прошу о присылке ордеров на обыск и арест! Без фамилий - заполню на месте!!!*

*(А. Антонов. Повесть о былом. М., "Советский писатель", 1959, стр. 359 - 365.)

Историко-документальная книга "У истоков партии" посвящена показу революционной деятельности соратников В. И. Ленина в дореволюционный период. В приведенном отрывке рассказывается о мужественных выступлениях депутатов-большевиков в IV Государственной думе.

Выступление большевика Г. И. Петровского в Думе

В одном из залов заседаний Таврического дворца, среди кресел в первых рядах у самого левого края, есть одно с музейной табличкой - место депутата IV Государственной думы Григория Ивановича Петровского.

14 декабря 1912 года с этого кресла поднялся молодой человек среднего роста, с открытым спокойным лицом, с темными волосами над высоким лбом и карими глазами. Твердой походкой шел он к думской трибуне, словно раздвигая стену черных сюртуков дворянско-помещичьей знати и промышленных магнатов, звездных мундиров царских сановников, строгих фраков буржуазных адвокатов, шелковых ряс православного духовенства с золотыми крестами и бриллиантовыми панагиями... Вот они -"представители" народа. Происки охранки, произвол царских сатрапов на местах, удушение общественных организаций, аресты, ссылки, подделка избирательных бюллетеней - все, вместе взятое, породило, выражаясь словами Ленина, поправевшую Думу в полевевшей стране.

Большинство в Думе принадлежало верным слугам царского престола.

И только в самом левом краю находилась горсточка депутатов, облеченных истинным доверием народа, выражавших чаяния рабочего класса и трудового крестьянства - членов Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков). Они посланы в Государственную думу по воле более миллиона рабочих - избирателей основных промышленных районов России.

Один из рабочих депутатов поднимается впервые на трибуну представительного собрания российской буржуазно-феодальной монархии. Его провожают снисходительно-иронические улыбки презрительные гримасы, плотно сжатые губы сановных депутатов.

- Господа члены Государственной думы, - раздается в зале звучный, мягкого тембра голос, с чуть заметным украинским акцентом,- я взялся ответить господину министру только на один абзац, где он коснулся благоденствия русского пролетариата...

На местах правых начался шум, послышались окрики.

- Не читать!

- Пусть говорит своими словами.

- Чумазый смеет возражать председателю совета министров, самому Коковцеву!

Оратор, не обращая внимания на шум и крики, продолжает:

- Катастрофы... многих искалечили, масса семейств осталась без своих кормильцев... а беззастенчивые подрядчики и домостроители отделываются только церковным покаянием...

Среди правых послышался громкий смех. Петровский выше поднял голову.

- Вы, господа, напрасно смеетесь, вы смеетесь потому, что_ моя речь не такая эластичная, она не разовьет у вас хорошего пищеварения. Но когда меня посылала Екатеринославская губерния и. я говорил посылавшим меня, что я, может быть, не сумею выразить в Думе их горе, их несчастье... мне сказали рабочие: иди и говори, чем мы страдаем, иди и говори вместе со всеми нашими товарищами и не стесняйся... Я и не буду стесняться, буду говорить!..

Оратор перешел к вопросу о страховании рабочих, о политическом режиме в стране, о позициях, которые занимают различные фракции Государственной думы, и о единственно правильной позиции социал-демократов большевиков, отстаивающих свободы, вырванные в 1905 году народной волной.

- Вам, конечно, известно, - заканчивает Петровский, - что на всех знаменах всех правительств могущество их олицетворяется каким-нибудь сильным зверем: у одних есть лев, у других - слон, у третьих - какой-нибудь крокодил, а у нашего правительства - хищный орел. Только у нас, рабочего пролетариата, нет устрашающих знаков. Однако вид нашего красного знамени приводит вас в какой-то трепет, а не нем всего только написано: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"...

На трибуне IV Государственной думы все чаще и чаще появляются ораторы от большевистской фракции. Они не пропускают ни одного события государственной и общественной жизни России, чтобы изложить ясную точку зрения своей партии. Чаще других на думской трибуне - депутат Петровский.

Голос социал-демократов большевиков преодолевает стены Таврического дворца. Он разносится по всей стране, пробуждая умы и сердца людей, делая зрячими и слышащими тех, кто еще вчера не видел, не понимал своего собственного рабства, не подозревал возможности сбросить со своей спины угнетателей.

С трибуны Думы Петровский доводил до всеобщего сведения ужасающее положение политических заключенных. Располагая огромным фактическим материалом, Петровский смело сдернул таинственное покрывало с того, что происходит в царских застенках. Пренебрегая личной опасностью, он так охарактеризовал порядки в тюрьмах. Там бьют по всякому поводу и без всякого повода. Бьют за то, что здоров, бьют за то, что больной, бьют за то, что русский, бьют за то, что еврей, бьют за то, что имеешь крест на шее, и бьют за то, что его не имеешь. Бьют сапогами, бьют ключами, бьют каждый день, бьют на поверке, стон стоит в тюрьмах... Для пущего раздражения политических арестованных по коридору ходит палач - необходимая принадлежность правительства.

И председательствующий и правые депутаты пытались зажать рот Петровскому.

Атмосфера накалялась в зале заседания Думы. В общем гуле угроз явственно раздавались возгласы: "Вон отсюда!", "Долой его!"

Атмосфера накалялась во всей России. Готовящиеся к штурму самодержавия народные массы с жадностью ловили думские речи большевиков. Эти речи служили хорошим ориентиром для всего большевистского подполья*.

*("У истоков партии". М., Госполитиздат, 1963, стр. 337 - 339, 344 - 356.)

Вопрос. Как и в чьих интересах использовали большевики думскую трибуну?

В книге "Большевики в Государственной думе", написанной А. Е. Бадаевым, освещается новый подъем рабочего движения в стране накануне первой мировой войны. Автор показывает отношение большевиков и меньшевиков к войне, арест царским правительством большевистской фракции в IV Государственной думе, следствие и суд над депутатами-большевиками.

Ниже приводится отрывок из этой книги.

Забастовочная волна в Петербурге летом 1914 г.

С первых чисел июля массовое движение на петербургских фабриках и заводах начало быстро расти. 1 июля забастовали рабочие заводов Лангезиппена, Трубочного, Лесснера, Эриксона, Сименса и Шуккерта, Айвазова и других более мелких. На митингах и собраниях перед оставлением работы принимались резолюции протеста против преследования бакинских рабочих-"Товарищи бакинцы, мы с вами", "Победа бакинцев - наша победа",- заявляли питерские рабочие. 3 июля путиловские рабочие снова собрались на митинг, посвященный бакинской забастовке. Митинг закончился событием, которое послужило поворотным пунктом в июльском выступлении петербургских рабочих.

Полиция потребовала, чтобы толпа разошлась. Но через закрытые ворота уйти рабочие, понятно, не могли. Тогда полицейские стали нажимать на рабочих и пустили в ход нагайки.

Рабочие запротестовали. В ответ полицией был дан залп. Кто-то крикнул: "На баррикады!" Толпа бросилась на находившуюся во дворе вышку, отсюда в полицию полетели камни. Полицейские дали второй залп. Толпу охватила паника. Раздались стоны раненых! Полицейские начали выхватывать одного за другим и под конвоем отправляли в участок.

Выстрелами полицейских около 50 человек было ранено, двое, по сообщениям рабочих, было убито; Кроме того, около ста путиловцев было арестовано и отправлено в ближайший участок. На другой день "Правда" вышла с подробным сообщением о расстреле, помещенным вместо передовой. В краткой заметке редакция разъясняла смысл событий.

Сообщение о расстреле путиловцев произвело потрясающее впечатление на всю массу питерских рабочих. По силе того возмущения и негодования, которое охватило рабочих, весть о расправе на Путиловском заводе могла сравниться лишь с сообщением о Ленском расстреле.

Не забастовки протеста, а забастовки возмущения охватили на другой же день после расстрела путиловцев все фабрики и заводы Петербурга. С утра забастовали 90 тысяч человек.

С утра 7 июля город принял облик, напоминающий дни пятого года. За очень незначительными исключениями все фабрики и заводы стояли. Бастовало 130 тысяч человек. Широкой волной рабочее движение вылилось на улицы. Полиция не в силах была сдержать толпы демонстрантов, которые, минуя и сметая полицейские заставы, двигались по улицам. Единственно, что сделала полиция, - не допустила демонстрации на Невский. Из боязни конфуза перед французским президентом полицейские в огромной массе охраняли центр города, отражая и не допуская туда рабочие демонстрации*.

*(А. Бадаев. Большевики в Государственной думе (воспоминания). М., Госиздат, 1930, стр. 293 - 311.)

Вопрос. Чем было вызвано забастовочное движение в июле 1914 г. и какие факты свидетельствовали о росте классовой солидарности среди рабочих России?

Литература к теме

Ю. Либединский. Зарево. Роман. М., "Советский писатель", 1955.

Ф. Попов. На исходе ночи. М., "Сов. писатель", 1958.

A. Федин. Первые радости. Роман. М., "Сов. писатель", 1954.

В. И. Саянов. Лена. Роман. В 2-х книгах. М., "Советская Россия", 1958 - 1959.

Ф. Н. Самойлов. По следам минувшего. М., Госполитиздат,

Г. B. Черепахи н. Годы борьбы. Воспоминания старого большевика. "Молодая гвардия", 1956.