Библиотека
Ссылки
О сайте






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Глава четвертая. Бой у Оденпэ

... и бысть сеча велика между ими...

Новгородская летопись.

1

Возглавил новгородское войско торопецкий князь Мстислав Мстиславич - правнук Владимира Мономаха и сын Мстислава Храброго, что защищал Новгород и умер в молодые годы.

Свой выбор остановили новгородские бояре на торо-лецком князе потому, что считали его менее опасным для себя, чем суздальских, да и заступился он за них недавно.

Земля у новгородцев, как они с горечью сами говорили, была "неродима", "и это вынуждало их привозить хлеб издалека.

Когда сын владимиро-суздальского князя Всеволода, Святослав, захватил Торжок и стал перехватывать новгородские обозы с хлебом, полонить купцов, - Мстислав Мстиславич пошел на Торжок, взял его, оковал недругов новгородских бояр и прислал с грамотой: "Кланяюсь святой Софии И! гробу отца моего, и воем новгородцам, пришел я к вам, услыхавши о насилии от князя"...

Старые счеты были у Мстислава с суздалъцами - рвался он в бой с ними. Да и как было не ввязаться в дела тор носовые, когда перепало ему там добра ив рядно. Но, к удивлению и недовольству Мстислава, гордый, властолюбивый Всеволод повел с ним ласковые переговоры, сыном называл, обещал "во всем исправить сделанный вред".

... Был Мстислав человеком вспыльчивым, самолюбивым, не однажды уже ссорившимся с Новгородом и как-то оскорбленно покинувшим его. Но умел он и быстро "отходить" от обид, если видел в том для себя выгоды, увлекался заманчивым ратным делом.

Приглашенный новгородскими боярами возглавить поход в земли эстов, Мстислав для приличия немного покуражился, припомнил прежние обиды, нанесенные ему в Новгороде суздальскими сторонниками, а потом, выговорив себе право беспрекословно распоряжаться войском, согласился, сказав с притворным вздохом: "Жаль мне свою Отчину, положу голову за нее". С присущим ему рвением повел Мстислав подготовку похода.

Начал он с обучения воинов: как вести сторожевое охранение, заманивать бегством, устраивать засады, кострами показывать ложный лагерь. "

Отдельно обучал копейщиков и щитоносцев, как, сомкнув щиты и выставив копья, ударять по неприятельским "крыльям".

- В бою не озирайся, - говорил он, - и ведай: коли побежал в страхе - до беды добежишь. Тебе же лучше, если будешь крепко за щитом стоять.

Потом выделил коней для перевозки раненых, показал, как это делать: двух коней - одного за другим - соединял оглоблями с натянутым холстом.

Сотских Мстислав собрал отдельно у себя в шатре, за городским валом. Усадив наземь, на звериные шкуры, постоял в раздумье, оглаживая темную, ладно вьющуюся бородку, скрывавшую сабельный шрам.

Было Мстиславу лет под сорок. Высокий, худощавый, он оставлял впечатление человека прямых, открытых действий. Обветренное лицо с густыми бровями, отвисшими усами, оттеняющими полные губы, было сейчас утомлено.

- Хочу остеречь вас, вой, - поднял он серые, бесстрашные глаза, - не. ставьте недруга овцой, мол, седлами закидаем, а ставьте волком, и к схватке готовьтесь, не жалея пота. Лежаньем города не возьмешь. То запомните. Заране хочу обучить вас, как управлять боем... На то у вас стяги и трубы...

И он терпеливо стал объяснять, как во время боя сбирать под стяги своих воев, показывать стягами, где враг, трубить нападение:

- Коли стяг возволочен (Возволочить - поднять), то - начало боя... Старайтесь вражий стяг подсечь на позор ему и поношение!

Отпустив сотских, Мстислав зашагал по шатру: "Что еще надобно сделать? Может, расправиться в городе с Всеволодовыми сторонниками, отнять у них имущество? Нет, - лучше когда возвращусь... Построю еще два камнемета, всем конникам и пешцам раздам топорцы на повороте, чтоб держались на ремешке, пока из луков стреляют... Надобно в неприятельский стан охотников заслать в тевтонской одежде..."

И снова мысль обратилась к Новгороду. Быть в нем князем не хотел - не безопасно и хлопотно это в непокорном городе, - а вот ходить в его защитниках Мстиславу нравилось: это и чести прибавляло, и выгоды немалые сулило...

На сердце все же было неспокойно: "Пока стану в землях эстов воевать, не напал бы здесь Всеволод. Ныне ласков да мягок, а когти вострит. В храбром уборе ездит, а храбрость его за кустом лежит,- с неприязнью думает Мстислав о Всеволоде. - Небось, в открытый бой со мной не вышел, а все норовит мутить через подручников..."

2

Мстислав был сейчас несправедлив. Брат Андрея Боголюбского - Всеволод Большое Гнездо, ка,к прозвали его за многочисленное семейство, - вовсе не был труслив, или нерешителен. Ему беспрекословно подчинялись смоленские князья, он забил в колодки за своевольство рязанских князей, ходил и на половцев, и на волжских болгар, и неспроста грузинские летописцы почтительно' упоминали, что Всеволоду повинуются триста царей, а в Киеве пели о нем в песнях, что может он шеломами полков своих вычерпать Дон, веслами раскропить Волгу...

И если избегал Всеволод вступать в открытый бой с Мстиславом, то не из боязни его, а желая подчинить. Новгород исподволь.

Всеволод хорошо помнил, как лет сорок тому назад разбили новгородцы войско его отца, как возмутились они казнью Олексы, подлые грамоты которого перехватил Всеволод здесь, помнил и потому осторожничал.

В тот час, когда Мстислав в своем шатре под Новгородом думал о Всеволоде, владимирский князь, скрестив руки на груди в золотых латах, стоял возле своего шатра, издали любуясь столицей - Владимиром.

Был князь высок, осанист, и во всем облике его, в неторопливых движениях, смелом разлете смоляных бровей, во властном взгляде умных глаз чувствовалась спокойная и жесткая сила.

Город Владимир могуче возвышался на горе, и отсюда, снизу, Всеволоду видны были и моном ахов а крепость, и величественный дворец, и златоглавый Успенский собор на краю холма, будто с разбега остановившийся на обрыве над Клязьмой, и каменный Детинец, возведенный недавно...

"Чем хуже Киева?" - с гордостью думал Всеволод.

К нему быстрой, решительной походкой подошел сотский Друбин - молодой смуглолицый, с огненным взглядом темных продолговатых глаз.

Всеволод, продолжая глядеть на город, повел бровью в сторону Друбина:

- Вести?

- Днями выходит Мстислав к эстам, - тихо сообщил сотский и замер, впившись глазами в лицо князя: прикажет ли наступать на Новгород?

Всеволод не шевельнулся, даже руки на груди не разнял, словно не слышал важной вести, только складка на переносье залегла глубже.

"Двинуть полки на Новгород? - думал он. - Но это значит восстановить его против себя. Сильны еще новгородские Незды, мутят люд, внушая ненависть ко всему суздальскому... Плод не дозрел, чтобы упасть, а сам неловко полезешь за ним -оступишься".

Возникло, будто рядом стоял, лицо Мстислава. "Удалой-то ты, удалой, - усмехнулся Всеволод, - да немногим далее своего Торопца видишь... Небось, думаешь - боюсь тебя? Ан нет - не время на Новгород идти, пока прочной опоры там не вижу. Руси не одно удальство надобно, а и ум дальновидный. Станет единой - никто не устрашит. Но когда же, когда кончится тьма разделения нашего?"

Он резко повернулся к Друбину:

- На Волгу пойдем, - сказал изумленному сотскому и шагнул в шатер.

3

После холодных новгородских утренников зацвели наконец лилово-розовые кустарники пахучего волчьего лыка, развернулись листья черемухи, и осиновый пух стал комьями лепиться к ветвям деревьев.

Вот в эти-то дни перелома к лету и решил Мстислав выступать.

Шестнадцатитысячное войско его, состоящее из дружин, охочих людей народного ополчения, владычного полка и полка, собранного в волостях - от четырех сох один вой, - двинулось пеше, конно и на ладьях к Чудской земле. Впереди - сторожа, затем рать и, наконец, обозы с кормом и доспехами. Где надо, прокладывали мосты и гати; останавливаясь на отдых, окапывались, расставляли вокруг повозки, и неутомимый Мстислав по нескольку раз за ночь объезжал посты, наказывал нерадивых.

Как-то на рассвете, когда сонная одурь валит даже самых крепких, он обнаружил прикурнувшего лучника Панфилку, что поставлен был стеречь обоз.

Задрожав от бешенства, князь, не слезая с коня, стал плетью стегать оторопелого Панфилку:

- Будешь, холоп, службу нести как след? Будешь, голь поганая?!

Рот его дергался, глаза побелели.

Кулотка проснулся от этих криков. Увидя окровавленное лицо лучника, подскочил к князю и, не думая, что делает, поддаваясь только чувству возмущения, рывком стянул Мстислава с коня, прохрипел:

- Пришибу! Думаешь, как князь, так те честь новгородска ни во что? Бей своих дружинников!

Рядом с Кулоткой выросло еще несколько бородатых воев с рогатинами в руках.

- Полегче, полегче, - раздался сиплый голос.

Мстислав, опомнившись, и уже зная, что с новгородцами шутки плохи, процедил свирепо: - Одна кость! - вскочил на коня и ускакал.

Оставшиеся молчали. У них уже отлегло от сердца, и они теперь даже чувствовали неловкость, что были так непочтительны к своему начальнику, чуть, грешным делом, не намяли ему бока.

- Строгонек! - снисходительно сказал наконец невысокий большелобый кузнец Ёсип, глядя в сторону исчезнувшего князя и виновато почесывая затылок.

- Службу любит, сильный сокол, - произнес тот же сиплый голос, что еще недавно предупреждал князя с угрозой: "Полегче, полегче".

"Сильным соколом" называли Мстислава заглазно, гордясь его удалью.

Кулотка, вдруг снова рассвирепев, набросился с руганью на Панфилку:

- Ты чё, хухря (Хухря - растрепа (новгородское)), - воевать пошел, аль пузо чесать?

Он всердцах огрел Панфилку кулаком по шее, плюнул и отправился досыпать.

4

На третий день пути добыли вести: из города Киремпе, в верховьях рек Остры и Супоя, вышел две дневки назад обоз тевтонов. Мстислав наградил гонца и тотчас собрал сотских. Возбужденно играя скулами, приказал:

- Объявите охочим людям - кто со мной пойдет обоз перехватить?

Пожилой сотский Агафон заикнулся было:

- Не гоже те, князь, самому ввязываться, чай помоложе есть...

Мстислав гневно сверкнул глазами:

- То мне судить! Охотников пришлите к вечеру.

Пусть головы окрутят убрусами, чтоб отличать своих в ночи.

Оставшись один, он продолжал обдумывать план ночного налета. Эту пусть маленькую, но дерзкую победу надо одержать во что бы то ни стало, тогда уверятся новгородцы в силе своей, взыграет в них дух боевой.

... Кто знает, что помещерилось тевтонам, когда ночью обрушились на них со свистом и гиком дьяволы в арабских чалмах, а главный дьявол начал носиться взад и вперед, вселяя ужас.

Успех превзошел самые смелые ожидания Мстислава. Одних только коней новгородцы захватили семьсот, перебили немало тевтонов, а в обозе их обнаружили оковы, которые те везли впрок для будущих пленных, и Кулотка, потрясая связками оков, кричал восторженно:

- Рыли яму, да сами ввалились!

Ободренные первым успехом, новгородцы двинулись дальше к реке Эмбах, где меж озер Чудским и Барца шли бои эстов с тевтонами за крепость Оденпэ.

Тимофей оказался в одном десятке с Кулоткой и очень был этому рад. Они вместе участвовали в ночном налете на обоз, достали себе доспехи, коней. На Кулотке была сейчас кольчуга, в руках держал он топор, у бедра - меч: не успел еще положить свое снаряжение в обоз.

Тимофей
Тимофей

И топор, и меч Кулотки казались игрушечными, не по росту его. Тимофей нет-нет да поглядывал на своего нового друга, невольно улыбаясь и приводя тем в негодование Кулотку.

- Ну, что уставился, тараканий богатырь? - делая вид, что сердится, спросил наконец он и ладонью плашмя слегка ударил по верхушке Тимофеева шлема, - Тимофей зашатался в седле.

Лаврентий тоже был среди ополченцев - Незда послал его, заботясь о своем имени - ехал, уныло, свесив голову.

Покачиваясь в седле, Кулотка развлекал воев:

- Ночь-то темна, кобыла черна, еду-еду да пощупаю - тут ли она, везет ли меня?

Вой хохочут:

- Не поперхнется!

- Как водой бредет!

- Верно сказываю, - сохраняя серьезность, продолжает Кулотка, - а то, робятки, еще вспомнил: стою я онома-дни возле башни Детинца, ан жонка Марфутка на возу едет, разогналась - хочет башню сбить. Я гляжу, куда башня полетит?

Новый взрыв хохота встречает "и эту шутку.

- Ври, браток, да откусывай! - задорно прокричал Кулотке юнец с лицом, едва обросшим золотистым пушком. - Тебя послухать: на вербе груша!

Кулотка повел бровью в его сторону:

- Тож мне браток! Ближняя родня - на одном солнушке онучи сушили! - И с серьезным видом, словно только что вспомнил, наконец, где видел юнца, добавил: - Да это ты через забор козу пряниками кормил, думал, что девка?

... К Оденпэ, где засели тевтоны, подошли в сумерках и обложили крепость полками со всех сторон.

Потекли ратные дни осады.

Одна сотня строила башни из бревен высоких деревьев, другая вела подкоп. Осажденные перехватывали подкопы встречными рвами.

На четвертый день осады тевтоны прислали новгородцам записку на стреле: "Вам ли, свиньям, победить медведя? Пьет он воду из Двины, скоро напьется из Волхова".

Мстислав, прочитав это послание, заскрежетал зубами, потемнел:

- Из Волхова воды не выпить, в Новгороде людей не выбить! - гневно сказал он и пошел к сотне, что возводила осадные башни, - приказал строить и ночью.

На десятый день новгородцы подкатили их к стенам крепости и стали бросать в город огненные горшки, а из камнеметов такие камни, что их едва поднимали четверо воинов.

Осажденные начали с вала скатывать вниз огненные колеса, норовя попасть в башни. Отряду новгородских смельчаков удалось поджечь мост возле крепостных ворот. Тогда тевтоны прислали Мстиславу в знак перемирия копье. Ожидая подкрепления, повели переговоры, стараясь затянуть их и выиграть время. Новгородцы доверчиво поддались на эту хитрость, когда же увидели вдали рыцарское подкрепление, оставили часть своих войск для продолжения осады, а остальных повернули лицом к пришельцам.

Подоспел и шеститысячный отряд эстов, влившийся в новгородское войско.

5

Наступила тревожная ночь. Каждому ясно было, что завтра - смертный бой, и та обманчивая тишина, что притаилась сейчас вокруг, делала предстоящее словно бы еще неизбежнее.

Кулотка и Тимофей, разбросав руки, лежали навзничь на заросшей ольхой и пахучими кукушкиными слезками лядине, вырубленной в лесу для посева. Не спалось. Июньские звезды помигивали в темном высоком небе, и зеленоватые искры Ивановых светляков казались отражением звезд. От земли исходила теплая сырость, пахло лесной прелью и белой дремой. Временами где-то, совсем близко, тоскливо кричала выпелица, да шелестел крыльями полуночник-козодой.

Собственно, тишины не было. Лес жил своей особой, ночной жизнью, наполненной вкрадчивыми шорохами, неожиданными звериными вскриками, пиоком летучих мышей, грузной медвежьей поступью, мельканием бабочек-совок, и человек здесь казался лишним и ненужным.

- Почему это, - шепотом спросил Кулотка, с трудом сдерживая готовый прорваться бас, - сначала блискавица (Блискавица - молния) бывает, а потом гром?

Кулотка, как и большинство новгородцев, цокал, и поэтому у него получалось "поцему".

Тимофей повернулся боком, лицом к Кулотке, оперся головой на руку:

- Да ведь, коли дровосек вдали древо рубит, мы прежде зрим, как он замахивается, а следом стук слышим. Видно, стуку и грому тоже время надобно до нас добежать...

- Истинно! - радуется Кулотка. - Голова ж у тебя! - восхищенно говорит он.

- Как у всех!.. Ты бы учился... Вот возвратимся домой, я те помогу...

- Не-ет, куда мне, - беспечно тряхнул кудрями Кулотка. - Борода выросла, а ума не вынесла... У меня, окромя вот этого, - он поднял огромные, как кувалды, кулаки, - ничего нет. Не по моей головушке вся сия премудрая хитрость. Вот если те понадобится хрящики кому обломать - тут Кулотка первый человек!

Они снова умолкли. Тонко зудели комары, за бугром надрывались лягушки, от звездного Лося, стоящего головой на восток, отделилось и упало копытце.

- Ты о чем сейчас помыслил? - спросил Тимофей, продолжая смотреть в темень, где исчезла звезда.

- Да так... - вздохнул Кулотка. Он постеснялся признаться, что думал о маленькой своей невесте Настасье. Она одна умела и укротить его буйство, и нашептать такое, от чего сладко щемило сердце. Уже два года они встречались вечерами украдкой: летом - в глухом монастырском саду, а в дождь и снег - под большой ладьей возле причала... Кулотка любил, взяв осторожно в свою ладонь крохотную руку девушки, нежно гладить ее и шептать бессвязные слова, такие не похожие на те, что говорил он обычно.

- А я... об одной... - тихо сказал Тимофей. - Так она мне дорога да мила. Неужто не увижу боле?

Кулотка, словно стряхивая с себя наваждение, расхохотался, грубо выругался:

- Неча нам сопли распускать!

Тимофей насупился и умолк.

6

На рассвете войска выстроились друг против друга.

Тускло блестели новгородские шеломы с шишаками, трепетали разноцветные стяги на копьях - у каждой сотни свой цвет. "Чело" - головной полк-Мстислав выдвинул, а "крыльям" приказал ждать сигнала.

Впереди тевтонских рядов гарцевали на конях командоры. Влажный ветер, налетая порывами, рвал их белоснежные плащи с нашитыми красными мечами и крестами и чудилось: бьют крыльями хищные окровавленные птицы.

Тимофей, в шеломе с бармицей, прикрывающей затылок, напряженно вглядывался в неприятельское войско.

Все было необычно в это утро: и словно вздрагивающая пугливо земля, и чужое суровое небо. Казалось бы, знакомо начинался рассвет: алыми волнами, голубыми разводами. Но к алому цвету примешивался свинец, а голубой был замутнен. И хмурый лес, виднеющийся вдали, темнел неприветливо и мрачно.

Тимофей снова подумал невольно о возможной гибели своей и не поверил в нее, г-не смог представить, что мир останется, а он исчезнет.

Сбросив с головы шелом, отчего буйный чуб заиграл по ветру, на середину темнобурого поля выехал Кулотка, оглядел неприятелей синими, от бесстрашия охмелевшими глазами, крикнул с издевкой:

- Кто, храбрецы, на левую руку пойдет? Ай животы свело?!

От вражьего стана отделился всадник. Грудь его плотно облегали латы. Кольчужные чулки, наплечники и наколенники довершали снаряжение. Был он так же высок, как Кулотка, и то же для чего-то снял шелом. Льняные волосы обрамляли иесиня-бледное продолговатое лицо с тяжелым подбородком.

Тевтон разгорячил коня и с копьем наперевес, держа его левой рукой спереди, а правой сзади и не выпуская повода, устремился на Кулотку. Вот он все ближе, ближе... Кулотка крутнул своего коня, сверкнул топор на длинной рукояти и, вонзившись в древко тевтонского копья, перерубил его.

Войска вздрогнули и, напружинясь, замерли. В то же мгновенье Кулотка левой рукой с силой запустил в голову тевтона боевую гирю. Всадник, уклоняясь от гири, резко качнулся, потеряв равновесие, начал валиться с коня. Он успел выхватить меч, но, падая, придавил его своим телом, и меч глубоко вошел в землю.

Огромным усилием преодолевая тяжесть лат, тевтон поднялся и попытался бежать, срезая на ходу брони.

Кулотка, соскочив с коня, бросился за тевтоном, цепко схватил его сзади за плащ, скрутил плащ жгутом и, то шлепая мечом плашмя, то покалывая, стал гонять недруга вокруг себя, приговаривая:

- Шибче бегай, шибче бегай!

Потом ему, видно, надоело творить это посрамление, он поставил тевтона спиной к себе, подтянул, как на поводу, ближе и так поддал сапогом, что тевтон, растопырив руки, пролетел несколько шагов и грузно шмякнулся оземь.

Кулотка обтер рукавом пот с лица и, сверкнув бешеными глазами, крикнул:

- Давай, медведи, скорей замену! Кулотке некогда!

Новгородское войско загрохотало, заулюлюкало, а тевтонское, глухо рыча, двинулось вперед.

Воинственно заиграли новгородские трубы, забили бубны, захлебнулись пронзительно тонко переливчатые свистели. Ощетинились копья, замерли стрелы на нетерпеливо дрожащей, до отказа натянутой тетиве, ждали своего полета занесенные для броска сулицы (Сулица- род копья).

- Вперед, за честь новгородску!

- Вперед, храбры!

Из-за леса выползла черно-сизая туча, подбитая золотом.

Начинался бой.

7

Ложно отступая, Мстиславу удалось втянуть основные силы тевтонов в лес. Но, хотя здесь преимущества оказались на стороне новгородцев - в своих легких доспехаx они могли ловчее изворачиваться на узких просеках, быстрее передвигаться, - тевтоны дрались отчаянно.

Тимофей с перевязанными шеей и плечом сидел в засаде правого "крыла", в ровчике, обросшем колючим чертополохом и липкой малиновой смолкой.

Еще утром Тимофея дважды ранило стрелами, он потерял много крови, но не думал об этом. Где-то, совсем рядом, старательно выстукивал дрозд. Возле Тимофея зябко ежился, несмотря на жару, Лаврентий. Он, казалось, хотел уйти в землю, не слышать свиста отравленных стрел, от которого все сжималось внутри, лязга ЩИТОВ и -мечей, конского топота.

На Лаврентии - кольчужная рубаха с короткими рукавами, прорезями спереди и сзади и бляхами-"мишеня-ми". Стоячий воротник кольчуги туго стянут тесьмой, но и в этом облачении! Лаврентий не выглядел воем - видно, с трудом терпел двадцатифунтовое наказание.

Уткнувшись головой в молочай, отчего лицо его покрылось белыми каплями, Лаврентий смятенно молился: "Господи, пронеси беду... У бережусь - построю те храм великий, только пронеси... Ну, какой я воин - сам видишь..."

Приближался конский топот. Лаврентий пугливо приподнял голову - вражья конница мчалась прямо на их засаду.

Ее подпустили совсем близко и встретили тучей стрел. Храпя, начали падать кони, сваливаться всадники, уцелевшие поворачивали коней назад. Один из тевтонов, круглый, как бочка, в латах, не сумел повернуть коня, тот переметнул через кусты и, тяжело раненный, припал на колени. Всадник выпростал ноги из стремян и, увидев прижавшегося к земле Лаврентия, прыгнул на него, как коршун на кролика. Лаврентий пронзительно завизжал и потерял сознание.

Во мгновение ока Тимофей подскочил к тевтону и со всего размаха опустил шишковатую палицу на его голову. Тевтон покорно повалился на бок.

Тимофей, еще дрожа от возбуждения, с неприязнью поглядел на продолжавшего лежать ничком Лаврентия. Тот зашевелился, но голову оторвать от земли не решался.

Рывком Тимофей приподнял его за шиворот, встряхнул так, что зазвенела кольчужная рубаха. Гневно глядя в раскисшее бабье лицо, приказал:

- Лик-то людской не теряй! Слышь?

Из засады нежданно выдвинулся новгородский полк, рубя и захватывая в плен, погнал перед собой рыцарей. Среди них началась паника. Магистр тевтонов, кинув на поле боя свой шатер, утеряв плащ, первым ворвался в Венденскую крепость; вслед за ним прискакали фогты-командоры и орденские братья из совета знатнейших.

Далеко за полдень новгородские войска, штурмующие Оденпэ, взяли город на копье, ворвались в него через пролом.

Мстислава видели в самых опасных местах: на стене, в гуще городского боя. С топором в руках он врубался в неприятельские ряды, как в густой лес, прокладывая просеку. Шелом его был вдавлен, обрызган кровью, левая рука перевязана.

Кулотка у пролома городской стены показывал эсту, как метать камни порокой.

- Ты, друже, не торопись... Гляди, как надо... - говорил он. Кусок тряпки с запёкшейся кровью багровел у него ва лбу.

К вечеру бой закончился. Трепещущий на ветру княжеский стяг с челкой обирал войско. Отряды похоронников рыли ямы для убитых, записывали их имена.

"Дрались храбры, не слыша ран, не имея страха в сердце, и погибли:

 щитник Нежила;
 гвоздочник Яков;
 котельник Иван;
 кожевник Антон;
 литец Микифор..."

Списки росли к росли...

Дружинники, тысяцкие и сотские делили захваченное добро. Усталой походкой, едва держась на ногах, Кулотка прошел мимо пленных, лежавших на пустыре у городской стены. Тяжело раненные тевтоны стонали, просили пить, хрипели предсмертно. Кулотка в раздумье остановился возле них, повернулся, пошел назад. Достав в обозе ведро, наполнил водой из колодца, понес раненым. Увидя недоуменный взгляд Лаврентия, сказал виновато:

- Лежачим...

Мстислав Мстиславич возле конюшен повстречал молодого новгородца. Тот, радостно сияя глазами, тащил за узду статного коня, отбитого у тевтона уже в городе.

Князь оценивающе оглядел коня. Бросил через плечо дружинникам: "Мой сё конь..." - и продолжал путь.

предыдущая главасодержаниеследующая глава





Пользовательский поиск




© Ist-Obr.ru 2001-2018
При копировании материалов проекта обязательно ставить активную ссылку на страницу источник:
http://ist-obr.ru/ "Исторические образы в художественной литературе"


Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь