Библиотека
Ссылки
О сайте






предыдущая главасодержаниеследующая глава

Глава третья

1

Даниил порывисто перешагнул порог светлицы Дмитриева терема и застал Светозару одну. Она задрожала от неожиданности и, словно защищаясь, подняла над головой руки с зажатыми в кулаке сережками-колтами. Узнав Даниила, ласково ему улыбнулась. У нее на глазах вырос он. И хотя часто видела его, но все же удивлялась, как поднялся, возмужал некогда шаловливый Данилко. Уже восемнадцатую весну встречал юноша, и эти весны пламенели на его щеках горячим солнцем, вспыхивали огоньками в отцовских каре-золотистых очах, завивались черными, как вороново крыло, кудрями. Не раз смущалась Светозара, когда улыбался ей Даниил.

- Наряжаешься, Светозара, - едва разжимая губы, говорил он, - чтобы муж больше любил?

Она стояла с колтами в руках, еще не успела привесить их к золотистой нитке. Даниил подошел ближе - аромат лесных цветов ударил ему в голову. Ну как не опьянеть от этих запахов, как удержаться, чтобы не вдохнуть их полной грудью!

- Покажи, Светозара, чары твои.

Он взял маленький синий стеклянный жбанчик, вынул серебряную пробку, поднес к лицу - аромат заструился сильнее.

- Эти духи я в колты вливаю, и мне дышится легко, и возле меня приятно стоять, будто цветы рядом, словно в лесу или в степи, - промолвила Светозара.

Даниил осторожно держал жбанчик, вдыхая приятный запах.

- Где ты взяла эту дивную вещь? - спросил он и тут же гневно добавил: - Разговаривал я недавно с одним купцом из земли венецианской, едва сдержался, а хотел велеть, чтоб прогнали наглеца. - Даниил стиснул рукоять меча. - Надумал насмехаться над русскими, говорит: "Не умеют в вашей стране интересных вещей творить". Да у нас столько умельцев, что все сделают, все, у русских руки золотые. Сколько разных ковачей в городах! А эта венецианская оса жужжит! - Даниил крикнул: - Ух! Раздавил бы!.. Да ты не дрожи, Светозара, прости, что напугал, - успокаивающе улыбнулся Даниил.

- А я и не испугалась, тебе показалось, что я задрожала. Хорошо ты ему ответил, Данилко. Это масло мне одни лечец сделал, жил он в Галиче на Подгородье. Убежал оттуда на Волынь, ныне у нас, во Владимире.

- А ты и тут его нашла? - ласково покачал головой Даниил, намекая на страсть Светозары к украшениям.

Светозара вспыхнула, в глазах у нее мелькнула обида: слова Даниила задели ее. Но через мгновение глаза Светозары задорно заискрились.

- Нашла! Люблю цветы и душистые мази. Иль это женщинам не к лицу?

Обескураженный ее лукавой веселостью, Даниил протянул ей жбанчик.

- Возьми, спрячь.

Светозара закрыла жбанчик серебряной пробкой. В нем она хранила благоуханное масло, вязкое, как мед. Это масло лечец сделал из разной мешанины - из березового сока, из настойки целебных трав, из переваренного меда, из цветов.

- Не видел такого, не приходилось, - полушутя промолвил Даниил, кивнув на жбанчик.

- Женщинам это очень нужно. Да ты ведь от них далеко! - ехидно кольнула его острым словом Светозара.

Далеко от женщин! Не насмехается ли она? А может, отгадала его тайные мысли? Не раз ему мерещилась по ночам девушка с такими же глазами, как у Светозары. Он идет к ней, а она уходит, зовет за собой, и как он ни силится догнать, она исчезает во мгле... Просыпался, и тоскливо ныло сердце от неизведанной радости. Часто слышал Мирослав - он спал рядом, в соседней опочивальне, - как Даниил ночью соскакивал с постели, открывал окна.

Слова Светозары смутили Даниила.

- Тебе ладу-девушку искать пора, - будто невзначай кинула Светозара опасные слова.

Она догадывалась, что у юноши на душе, замечала, как он тянется к их дому. А он ходил сюда часто, осторожно заводил разговоры о том, как ему иногда бывает грустно. Может, делал это потому, что давно уже не слышал ласкового материнского слова. Светозара утешала его, советовала не оставаться одному, быть больше с дружиной...

И сегодня, видно, чтобы еще раз напомнить Даниилу о женитьбе, сказала:

- У моей Роксаны сынок уже ходить начинает.

Даниил поднял брови:

- Ходить? Так ведь совсем недавно свадьба была!

- Недавно! - рассмеялась Светозара. - Недавно! Два года уже прошло... Вот как дети быстро растут!

Может, и еще насмехалась бы Светозара над своим гостем, да в светлицу вбежал Любосвет. Увидев Даниила, он застеснялся.

- Почему замолчал? Матери что-то молвить хотел? - подошел к нему Даниил и, заметив на пороге Дмитрия, кивнул ему.

Любосвет обернулся к отцу. Тот подбадривающе подмигнул сыну.

- Мама! А мои стрелы все в цель попали!

Светозара подошла к сыну, прижала его к себе, поцеловала в высокий лоб. Не скрылась от Даниила материнская гордость, и он позавидовал в это мгновение Любосвету, наблюдая за движениями Светозары. Любосвет рос незаметно для всех родных и знакомых, и никто не примечал, как он тянулся, словно молодой дубок. У взрослых не было времени следить за ребенком - годы проходили в бурях, невзгодах, крамолах и несчастьях. Светозара пестовала сына, вся отдалась уходу за ним. Скоро девять лет Любосвету, кудрями плеча материнского касается, хорошим воином будет.

- Были мы с сыном, - заговорил Дмитрий, - у стен на стрельбище. Помнишь, как когда-то и ты стрелы пускал? И сын мой теперь то же делает, воином растет. Учу его, чтобы не краснеть перед дружинниками. Скажут: "Отец тысяцкий, а сын лука в руках держать не умеет".

- А я уже держу, - похвалился Любосвет.

Даниил смотрел на мальчика. Он вспомнил свои недавние детские годы, и ему захотелось оказаться на его месте. Счастливец Любосвет: отец обучает его ратной науке, из отцовских рук он впервые брал лук, руки отца и меч впервые ему подадут. А Даниил не помнит своего отца. Силился представить, как отец держал его на руках, прощаясь, пугал бородой, словно во сне все это казалось. Не запечатлелся в памяти образ отца, и он мысленно дорисовывал его. Длинными вечерами, когда Мирослав, не закончив рассказа, смежал глаза, Даниил не спал, а старался восстановить в мыслях образ отца. Вот отец на коне, вокруг дружинники, а отец заботливо спрашивает: "А Данилко где?" Так стремился, так пламенно хотел Даниил хотя бы в воображении создать, воскресить желанную отцовскую ласку...

- Расти счастливым, - погладил он по голове мальчика.

Даниил надел шелом, попрощался со Светозарой и Любосветом.

- Ты, Дмитрий, ко мне приходи, в гридницу. За Мирославом я послал дружинника, да и Василия и Семена зову к себе, Демьян будет и еще двое бояр. Сидим мы тут, в городе Владимире, будто в западне. До каких же пор сидеть? И мечи наши заржавеют. Забудем, как и воевать надо.

Боярин Филипп убавил шаг. Он заметил, как от ворот к гриднице торопился тысяцкий Демьян, тяжело переводя дух, - Демьян был толстый, неповоротливый. Филипп низко поклонился ему:

- Будь счастлив, тысяцкий.

- И тебе много счастья желаю! - скороговоркой ответил Демьян и уже хотел было сделать последний шаг к порогу, но Филипп потянул его назад за рукав.

- Еще не все пришли, подожди, - он показал глазами на скамейку под густолистой яблоней.

Демьян сел, рядом с ним примостился и Филипп.

- Тяжело дышать, Демьян? - сочувственно спросил Филипп.

- Тяжело... давит вот здесь, - показал Демьян на грудь.

- Лечец один есть, нашел я, может, и тебе чем поможет.

- Пробовал уже, много их было, всякие настойки пил, а дышать не могу. Ни один не помог.

- А этот поможет.

- Спасибо, Филипп! - искренне поблагодарил Демьян приятеля и поднялся, чтобы идти.

- Куда? Подожди. "Спасибо"! Не за что благодарить... Для чего Даниил собирает нас?

Демьян посмотрел удивленно.

- Чего ты удивляешься? Мне интересно, для чего собирает, - тихо произнес Филипп.

- Он сам скажет.

- В поход собирается?

- Да что тебе? Скажет - в поход, так и пойдем в поход.

- Пойдешь? - В голосе Филиппа послышалось сомнение.

- Ну, и пойдем!

- Не все скажет Даниил. Вдвоем с Мирославом тайно замышляют. Может, ты что слышал?

Демьян рассердился:

- Отойди от греха, не лезь! Не подслушиваю я...

- Грех? - ехидно улыбнулся Филипп. - А ты уже согрешил, не отвертишься.

- Что? Что? - испуганно спросил Демьян, оглядываясь.

- О Романе забыл? Не помнишь, как ночью ножом в грудь ударил? Не знал, что он латы никогда не снимает. Нож скользнул, а ты... хе-хе-хе... - разразился мелким смехом Филипп, - а ты убежал. И Роман свирепствовал, разыскивая ночного татя. Задавил бы тебя, как муху... А я спас.

- Ты?! - быстро замигал Демьян, пораженный словами Филлипа.

- Я! А то кто же! Я шепнул Роману, что руку на него поднял Шумилович. Нужно было убрать слюнтяя, а то он начал пакостить нам... И растерзал его Роман.

Демьян сидел как на огне. Как перетрусил он тогда! Недолюбливал он Романа, как и все именитые галицкие бояре. Сколько их казнил Роман! После того ночного случая зарекся Демьян выступать против Романа, переметнулся на его сторону. Думал, что все уже забылось. Теперь сыну его Даниилу помогал, ни в чем не противился.

- Тысяцким тебя Данило поставил. Хорошо! С нами будешь.

От страха Демьян задрожал, мороз побежал у него по коже. Снова темные дела! А они ему уже осточертели, хотелось спокойно с одними идти - с Даниилом и Мирославом.

- С вами? - возмутился Демьян. - Не пойду!

- Пойдешь! - зашипел над ухом Филипп.

- Не пойду!

- Не ори! Услышат... Ты же к Даниле когда прибежал? Когда он уже подрос. Убежал к нему из Галича. Думаешь, ты сам сюда прибежал?

Демьян ничего не понимал. Что значит не сам? Конечно, сам. Задумал перейти к Даниилу, бежать от Владиславова ада, так и сделал.

Филипп наслаждался растерянностью Демьяна, еще сильнее наступал на него:

- Мы следили за тобой, толкали тебя сюда, а ты, дурак, и не заметил. Кто тебе сто гривен дал? Я дал.

- Верно, - склонил голову Демьян.

- А ты вернул?

- Ты же сказал, что можно через десять лет вернуть по-дружески...

- По-дружески! А на пергаменте писал ты своей рукой: "Сто гривен взял Демьян"?

- Писал.

- Так знай, что пергамент тот у Бенедикта: это его деньги.

- Его? - испуганно промолвил сбитый с толку Демьян.

- Его. А он Даниле напишет, что ты у него деньги брал.

У Демьяна отнялся язык.

- Вот и молчи! - прошипел Филипп. - Будешь молчать- жив будешь. Рот раскроешь - сразу шепнем Даниле, и он мигом голову отрубит. Что теперь скажешь? Могу еще и о ноже намекнуть Даниле... Согласен? А если нет, так будет то, что с Людомиром было.

- Согласен, - тихо произнес подавленный Демьян.

- О! Бояре идут!

Филипп поздоровался с Семеном и Василием, и они все вместе пошли в гридницу. Там их уже ждал Мирослав.

2

Никто не садился, ибо не было хозяина. Таков уж с деда-прадеда обычай - не садиться, пока хозяин не пригласит.

Даниил появился из боковой двери, вошел так тихо, что и не заметили его, - пушистый ковер скрадывал шум шагов.

Мирослав залюбовался своим воспитанником. Даниил уже сам управляет, как хозяин. Сколько же прошло лет без Романа? Тринадцать с половиною. Радостно улыбается княжеский пестун. Не легко ему было поднять на ноги бескрылого птенца. Скрывая от людей свою радость, Мирослав втайне гордился названым сыном.

Даниил легко стучал сапогами, пошитыми из зеленого хза, - любил он зеленый цвет. Из-под синего кафтана виднелись красные гащи-штаны. Под кафтаном нет кольчуги - дома можно спокойно ходить, ведь тут все свои люди.

- Дума долгая будет, - встряхнул кудрями Даниил, отбросив непокорную прядь черных волос. - Присаживайтесь к столу, поразмыслите, други Мои, что деять будем. Дмитрия нет? -- взглянул он на окно.

В сенях послышались шаги.

Дружинник, приоткрыв дверь, четко произнес:

Тысяцкий Дмитрий идет.

- Зови его сюда скорее, - махнул рукой Даниил.

Дмитрий быстро прошел от порога к столу.

- Не гневайся, князь, задержался c дружинниками.

- Размыслите, други, - продолжал Даниил, взяв в руки поставец, чтобы отодвинуть его дальше. - Долго ли так сидеть будем? Соседи наши любезные...- При этих словах брови Даниила опустились, насупились; он кусал губы. Знал уже эту примету Мирослав: значит, кипит, злится Даниил. - Соседи вежливые - король венгерский да Лешко Краковский - отчину нашу разорвали. Во Владимире-полуотчине сидим, да и ту обкорнали. В Берестье ехать нельзя, в Угровске тоже Лешковы вояки сидят. Мы все силы собираем, а враги обрезывают ее. До каких же пор нашу рожь будут топтать?

- Растет рожь, вверх тянется и дождя просит, - вставил свое слово Мирослав.

Даниил посмотрел на своего пестуна - хорошо сказал Мирослав.

- А вчера из Галича люди пришли, - тихо произнес Василий.

- Знаю, - перебил его Даниил. - У меня Теодосий был, рассказывал о Бенедикте. Десять дней лазил там Теодосий, все выведал, что я велел.

Филипп облизал горячие губы. Как же это он прозевал, что Теодосий в Галиче был! Будет ругать Бенедикт, что не известил его. Схватить бы Теодосия в Галиче!

- Говорил Теодосий, - добавил Мирослав, - галичане просят, чтобы думали о них: время уже тех баронов изгонять.

Даниил посмотрел на него, подался вперед, оперся о столешницу.

- Время уже, молвишь? Нет, не сегодня. Ударим по Бенедикту - Лешко ему поможет. А мириться с нами не хочет Лешко, ибо с королем венгерским уговор имел - как же теперь клятву свою нарушит? Да и зачем ему клятву ломать, разве ему нашей земли жалко? Размыслить надо. - И он наклонился к столу.

Семен смотрел в угол, будто увидел там что-то интересное. Василий к стене прислонился, щуплый, как подросток, и не видно его из-за Демьяновой спины. Филипп носком сапога отбрасывал какую-то соринку. Дмитрий с краю сидел, в разговор не вступал: молод еще, что он скажет, если тут более мудрые головы есть, не к лицу ему наперед старших выскакивать.

Мирослав кашлянул, выпрямился.

- Прошлым летом мы прозевали. Король Андрей в крестовый поход ходил. Тогда нам и следовало бы ударить на Бенедикта. Сидит он в Галиче и смеется над нами.

- Андрей тогда своего войска из Галича не брал, - вставил свое слово Филипп.

- Ведаю о том, что не брал, - задумчиво продолжал Мирослав. - Да если бы ударили мы тогда, то не было бы подмоги Бенедикту. Правда, силы у нас были малые. Но самое время было ударить... И королю не повезло тогда, мыслил он войско свое по морю послать, но с острова, Кипром рекомого, домой возвратился. Буря ладьи их поразбросала. А теперь король дома, в Буде своей.

Ничего нового не говорит Мирослав. Даниил думал, что советники скажут что-нибудь интересное, доселе неведомое, а они - о короле. Да о нем и о крестовом походе Даниил и сам знает, рассказывали ему верные люди, которые по его приказу бывали в Венгрии.

- Что делать? - обводит всех глазами Даниил.

Филипп вскакивает с места, выкрикивает:

- На Галич идти! Ударить Бенедикта!

Даниил машет на него рукой. А Филипп рвется дальше:

- Не останавливай меня! Нечего сидеть! Идем на Галич! Не дадим Бенедикту смеяться над нами!

Семен спокойно обращается к Филиппу:

- А чего ты кипятишься? Сила у нас есть? Хватит?

Филипп, не соглашаясь, продолжает выкрикивать:

- С таким трусом, как Семен, вечно будем здесь сидеть!

- Ты, боярин, со мной на мечах не встречался и трусом не обзывай! - обиженно огрызнулся Семен.

Филипп пошел на попятный:

- Я не о тебе, это так, к слову пришлось. А ты - друг мой.

Перепалка угасла, и Даниил ждет, его взгляд остановился на Демьяне: интересно, что он скажет, он ведь человек рассудительный.

- А ты что молчишь, Демьян? Как мыслишь? - не сводя с него глаз, спрашивает Даниил.

- Я? - переспрашивает Демьян, застигнутый врасплох. Мысли его были далеко отсюда, не выходили из головы наглые угрозы Филиппа. - Я?.. Я... на Галич! Разобьем Бенедикта! - выкрикивает он.

- И этот тоже, - Даниил посмотрел на Мирослава.

- Нельзя! Нельзя! - волнуется Мирослав и, торопясь, будто все уже согласны идти в поход на Галич, говорит быстро: - Не нужно! Не нужно! Горе нам будет. Силы у нас еще нет большой. Помощь нам нужна.

- Какая помощь? - поворачивается к нему Филипп. - Одни пойдем!

- Нет, не пойдем! - решительно отрезает Мирослав. - Помощь нужна.

- У кого помощи просить? - вопросительно смотрит на него Даниил. - К Мстиславу Романовичу ездил в Киев Андрей-дворский, а что привез? У него сила такая же, как и у нас. Не токмо помощи подать, но рад, чтобы его не трогали. Богобоязливый очень тот князь. - Даниил дернулся в сторону, сморщился, в глазах его забегали гневные огоньки. - Ему монахом сидеть в монастыре, в схиму постричься. Поведал мне Андрей-дворский, как говорит тот князь - такой уж смирный у него голос, будто умирать собрался. С таким негоже на брань идти... В Чернигов податься - дороги нет, ибо там корни Игоревичей, а у них нет ласки к нам... - Даниил умолк, посмотрел на бояр. - А ты, Филипп, как песик, хвостом виляешь, кричишь: "В поход, в поход!" Не годится так.

Даниил поднялся, впился взглядом в окно и промолвил:

- Мирослав сказал, что дождь нам нужен. Нужен, други мои, да еще и теплый и приветливый, чтобы наша рожь буйно зазеленела.

Мирослав оживился. Мудро говорит Даниил, молодая голова, а такая ясная! Как верно подхватил мысль о дожде!

- О дожде молвишь, а откуда тот дождь выглядывать, где та туча и гром? - обратился он к своему воспитаннику.

Даниил хитро щурил глаза, лукавая усмешка играла на его устах, - будто повеселел, и на бояр поглядывал пытливо. Вдруг заговорил:

- Дождь? Широко небо над землей Русской, откуда-нибудь да приплывет туча долгожданная.

Бояре переглянулись - не поняли его слов. А он кивнул Дмитрию.

- А ну, тысяцкий, вели, пусть певца Митусу приведут сюда...

Дружинник привел седобородого старца. Остановился слепой Митуса у порога, выжидая. В широких штанах-гащах, белой длинной сорочке, подпоясанной туго переплетенной веревочкой, в постолах из сыромятной медвежьей шкуры, с гуслями в руках.

- Кто в светлице есть? - спросил старческим, но еще звонким голосом.

- А в светлице, - ответил Мирослав, - князь Даниил, бояре Василий, Филипп, Семен да тысяцкие Демьян и Дмитрий.

Митуса низко поклонился и, протянув перед собой правую руку, двинулся от порога. Его подхватил Дмитрий и посадил на скамью.

- Слушаю тебя, князь.

- Позвали тебя, чтобы поведал, где бывал и что слыхал от людей.

Митуса окинул светлицу незрячими глазами, склонил вперед голову, правым ухом ловя малейший шорох, привык уже - уши заменяли ему глаза; помолчал немного и начал не спеша, протяжным голосом:

- Всюду бывал я. Велика земля наша Русская. Выйду зимой с одного конца, а пока в другой приду - снова зима. И рек много, и лесов много. И шумит лес, будто живой, что-то молвит. Не вижу я глазами, а ушами слышу. - В светлице тишина, и Митуса словно сам с собой разговаривает, головой качает. - Лес люблю я очень. Сижу под деревом, слушаю: лес шумит, а я его голос знаю. Знаю, когда лес грустит, тогда печально листья шелестят, - бывает это перед грозой. А когда солнышко ясное светит ласково, тогда и лес шепчет спокойно, каждый листик весело шелестит. А птиц в лесу сколько! Я уже чую, какая погода на дворе, - птичек слушаю. Они мне все рассказывают.

Мирослав подвинулся ближе к столу, скрипнула скамья. Митуса замолчал, прислушался и, мотнув головой, продолжал:

- И людей в лесу много, смердов несчастных и ковачей разных из города Галича. Шел я сюда с Днестра, встречал в лесу множество людей наших - убежали они в леса от поганых баронов венгерских, от Бенедикта лютого. Свои пожитки люди в лесу прячут. Да хотя и в лесу сидят, а друг с другом разговаривают. Спрашивают, когда же князь Даниил соберет свое войско и прогонит проклятых чужеземцев лихих. "И мы, говорят, в войско пойдем, только сообща нужно выступать". Ждут братьев своих с Волыни. А ты прислушайся, князь, к голосу народному. Народ обо всем может поведать. Говорили мне люди в лесу, чтобы я спел им песню о богатырях наших и о ратаях, которые землю бросали да за мечи брались, и о Ярославе-князе Осмомысле, и о Романе буй Мстиславиче, отце твоем. Много я песен знаю. Пел им эти песни, и о Людомире пел.

- А чего ради о Людомире? - ощетинился Филипп. - Он не князь и не боярин.

Митуса поднял голову, притих и медленно спросил:

- Чей голос я услышал?

- Это боярин Филипп, - наклонился к нему Дмитрий.

Ничего не ответил Митуса, только видно было, как задрожали его губы. Подумав немного, он повернул голову туда, откуда услышал голос Филиппа, и сказал:

- Не князь и не боярин? Так разве уже и не человек?.. Он, Людомир, богатырь духом и телом храбрый, не побороли его вороги. Я слышал, как его мучили, люди сказывали мне, те, которые видели... Не сломили Людомира, а как бесновался латынщик, резал его... Лезут они к нам, как саранча гадкая. А Людомир против них...

Филипп порывался несколько раз встать и подбежать к Митусе, но его жестом руки сдерживал Даниил.

Митуса прислушался. Никто ничего не говорит, и Филипп молчит. Выждав какое-то мгновение, Митуса сказал:

- Людомир - храбрый русский воин, и мы чело склоняем перед ним. - И добавил: - Хочу уже новые песни петь, о битвах новых с ворогами проклятыми. А лес шумит печально, ничего не рассказывает. Слезы людские в том голосе слышатся...

Склонился Митуса, закрыл белой бородой гусли, замолчал. Даниил подсел к нему ближе:

- Расскажи, вещий певец, о наших днях, новую песню свою спой.

Митуса словно помолодел, невидящими глазами впился в Даниила, за гусли взялся, коснулся пальцами струн - они нежно откликнулись.

- О князе Удалом Мстиславе песню я сложил, только длинная она, о его походах.

И пальцы Митусы забегали по струнам:

Начнем, братья,
Мы песню петь
Про князя Мстислава
Из Мономахова рода!
А как дед его, прадед
Мономах Володимир
Русскую землю
От половцев защищал.
Так и смелый витязь
Мстислав, сын Мстислава,
Воинов смелых,
Воинов русских водит на битвы,
За землю Русскую воюет.
Из Великого Новгорода
О нем слава
Летит по всей Русской земле...

Пел Митуса о храбрых русских воинах, как в походы они с Мстиславом ходили, как побеждали они в этих походах врага, как Мстислав на Чудь ходил и до самого моря студеного дошел.

Даниил застыл на месте, правая рука впилась в рукоятку меча, а левой оперся о стол и замер. А песня лилась бесконечно. Пел Митуса о богатстве Русской земли, о русичах храбрых и подругах их верных, женщинах прекрасных, о том, как ждут они своих мужей и сыновей. По-юношески звенел голос Митусы, женщин воспевая. Звенели и гусли, вплетаясь в слова певца о красавице новгородской Анне, дочери Мстислава:

Ой, высока она и стройна,
Как сосенка высокая в роще!
В очи ясные глянешь -
Словно в озере тонешь глубоком.
А такие у ней щеки нежные,
Словно в небе заря на восходе.
Слово молвит к кому - и покажется,
Будто гусли поют
Голосом нежным...

И не заметили, когда певец умолк. Очарованный Даниил подбежал к Митусе.

- А ты видел, Митуса, Мстислава Удалого?

- Забыл ты, княже, что очи мои ничего не видят! Был я в Новгороде Великом и возле Мстислава был близко, к нему на подворье заходил. Он меня и в терем к себе приглашал. Говорил я с ним, а потом еще поводырь мой много рассказывал и о нем, и о дочери его. А я все это запомнил и песню сложил о храбром Мстиславе. Много о нем поведали мне новгородцы, и все больше люд простой, - по душе людям Мстиславова отвага. На торге в Новгороде сидел я и слушал, по улицам ходил, к ковачам в кузницы заглядывал, где оружие куют, и к дружинникам наведывался. Всюду хорошим словом Мстислава почитают. Честный человек он. Слово дал - никогда не нарушит.

Даниил поблагодарил певца, велел, чтобы накормили его и на княжеском дворе оставили отдохнуть.

- Благодарствую за ласку, на подворье я у тебя поживу, только не долго... Ничего не надобно мне, в дорогу снова пойду.

Митуса встал, бережно прижал к себе гусли и направился к двери, поддерживаемый Дмитрием.

Даниил задумался. Дошло ли до разумения бояр, понятно ли им, зачем он Митусу позвал?

Только вышел Митуса, как поднялся взволнованный Мирослав:

- Кланяюсь Даниилу за разум его. Сумел он мысли людские уловить, словно стебельки в один веник связал. Тако и мы думали - помощи надо просить у братьев наших. Вижу теперь - в Новгород следует податься.

- В Новгород? Далеко! Пока придут, нас переловит тут всех Бенедикт, - тянул свое Филипп.

Даниил вспылил:

- Замолчи, Филипп!

Филипп не унимался:

- "Замолчи"!.. Могу и молчать... Но ты ведь совета спрашиваешь, я и говорю то, что думаю.

- Думаешь? - рассердился Даниил.

- О Галиче думаю...

Наступило неловкое молчание. Даниил дрожал от ярости: этот противный боярин нагло лезет в советчики! "А может, он и верно говорит?" - мелькнула в голове Даниила мысль. Но он сразу же отогнал ее. "Хорошо, что Мирослав начал говорить, пусть говорит", - начал успокаиваться Даниил.

- Мыслю так, - осторожно продолжал Мирослав,- должны мы посмотреть, где будет лучше, а не бахвалиться, как Филипп.

"Подбодрил, как всегда, молодец Мирослав", - подумал Даниил и с благодарностью посмотрел на своего воспитателя.

- Это и есть тот теплый дождь, - окинул всех взором Даниил, - тот дождь, о котором Мирослав говорил. Из Новгорода он нашу рожь и нашу жизнь окропит. Вот туда идти нам за помощью, к Мстиславу Удалому, его сюда просить с дружиной храброй новгородской.

Василий кашлянул, подергал свою реденькую бородку, поднялся со скамьи.

- Верно молвит князь Даниил, нам к своим тянуться надо, как к брательникам родным. Горя много на Русской земле. Раздоры княжеские люд поделили. - Он косо посмотрел на Даниила: не рассердился ли тот за такие слова? - А нам бы сообща против врагов злых. И в той книге, что называется словом о походе князя Игоря, вельми мудро о силе русской сказано... Да, помним мы, - снова посмотрел он на Даниила, - что и отец твой, Роман, княжил в Новгороде. Давно то было, да не забылось... Это тоже понадобится, дружба-то такая... В Новгород посла нашего послать и до самой земли им поклониться - пусть воинов к нам посылают, а мы их отблагодарим.

Семен и Дмитрий, слушая Василия, кивали головами, соглашались и были рады, что и у них такие же мысли. Но неожиданно нахмурился Мирослав, к Даниилу обратился:

- А об одном забыли. Подумал ли ты - придет Мстислав, а где же княжить будет? В Галиче? А ты как? Что? Отдашь ему землю нашу? Снова ссориться, снова усобные драки раздувать?

- Верно! Ссоры будут! Без новгородцев обойдемся! - ухватился за поданную Мирославом мысль Филипп.

Словно от прикосновения острого меча, вспыхнул Даниил.

- А лучше, чтобы Коломан в нашем Галиче сидел? - крикнул он так громко, что все вздрогнули. - Ты так мыслишь, Мирослав? Думал я, что ты мудрее! А ты будто ножом в сердце. Посоветовал!

Еще не было такого, чтобы Даниил на воспитателя своего голос повышал. Все ужаснулись. Едва удержался Мирослав, чтобы на эту дерзость Даниила не ответить так же резко. Он весь трепетал, но не хотел при свидетелях лезть в драку. Даниил горько обидел его. Голос Мирослава дрожал:

- Нож? С такими словами полегче, Даниил... Звать Мстислава надо, да не будет ли того, что с Игоревичами было? Я... я... - заикался Мирослав, - я не знаю, как будет.

Даниил понял, что обидел Мирослава, но отступать не мог.

- Знаю, почему Мирослав закипел так: мыслит, что князь Мстислав выгонит нас из Галича.

- Выгонит, как бог свят, выгонит! - быстро крикнул Филипп.

- А я сам ему Галич уступлю. С Игоревичами не так было, тогда Владислав-крамольник с ними был заодно. А ныне Мстислава мы сами просить будем от галицких людей. Я сам с Мстиславом говорить буду. Так мыслю, что он не король чужеземный, а свой, русский человек.

Облегченно вздохнул Семен и радостно заспешил, глотая слова:

- Вот теперь... легче на душе стало... Вижу, что верно говоришь... Звать Мстислава нужно.

Заметив, что Филипп наклонил голову и словно не слышит, что вокруг происходит, Даниил обратился к нему:

- А ты как?

Филипп ответил:

- Подумай, Даниил. Я так считаю, что верно Мирослав сказал, никак не пристало нам кого-то чужого звать...

Не успел он закончить, как Даниил стукнул кулаком по столу и закричал:

- Чужого? Кто чужой? Наши, русские, или латынщики?

Филипп съежился, врос в скамью. Гнев Даниила ошеломил его, напугал.

- Я... я... тебе добра желаю, - оправдывался он.

- А как ты, Мирослав? - примирительно обратился Даниил к своему воспитателю.

Мирослав понял свою ошибку. Если уже такие, как Филипп, хватаются за его мысль, видно, мысль плохая. Недолюбливал он Филиппа - отталкивал тот его своей слащавостью. И Мирослав твердо сказал Даниилу:

- И я так мыслю, как ты. Сначала не подумал, а теперь вижу, что верно ты рассудил. Посла нужно в Новгород.

- Как все, так и я... - льстиво пробормотал Филипп.

Вдруг все заговорили. А Даниил сидел и думал: "Вот так и надлежит с боярами, чтобы крутое слово, как вода холодная, в чувство приводило. Твердо нужно. А что Мирослав рассердился, ничего, остынет, отойдет. Не будет на сына любимого волком глядеть".

- Кого мы пошлем? - прервал Мирослав размышления Даниила.

- А вот посоветуйте. Путь до Новгорода далекий. Надо, чтобы и смелый воин был, и говорить умел, чтобы растолковал Мстиславу нашу просьбу.

Мирослав назвал Дмитрия. И сразу же Семен насторожился, качнул головой.

- Чего ты морщишься, Семен? - обратился к другу Василий. - Не хочешь, чтоб зять твой поехал? Боишься, что погибнет? Жив будет Дмитрий, не умрет! А не мне ли на старости в дальний путь собираться?

- Что ты пристал ко мне? Я ничего не сказал. Только, может, молод он... - мялся Семен.

- Как воевать, так не молод, а как послом ехать, так молод? Да он ведь уже не сотский, а тысяцкий! - сказал Даниил и обратился к Дмитрию, улыбаясь: - Ты как, Дмитрий, сам об этом мыслишь?

Обрадованный Дмитрий кинулся к Даниилу и от волнения не мог спокойно ответить.

- Я... я согласен... Это большая честь! - скороговоркой выпалил он, боясь, что Даниил передумает.

- О! Сразу воина видно! А я думал, Семена послушаешься! - насмешливо глянул Даниил на Семена, схватил Дмитрия за плечо и обнял. - Будет удача, когда у нас такие люди есть! Посылай дружинника за Светозарой.

...Светозара будто сердцем чуяла, что Даниил не зря заходил к ним, и, встревоженная, ждала возвращения Дмитрия. Как только дружинник сказал, зачем зовет ее Даниил, она зарыдала.

Рыдая, влетела она в гридницу, подбежала к Дмитрию, вцепилась в него.

- Не пущу. Никуда не пущу. Далеко... Ой, боязно мне...

Семену Олуевичу было неловко: смеяться будут. Ом бросился к Светозаре, оторвал ее от Дмитрия и посадил на скамью. Она порывалась к мужу, падала на колени перед Даниилом, кричала:

- Не пущу!

Семен Олуевич разозлился:

- Уйми слезы, об отце подумай! Перед людьми такое пятно на меня! У тебя же отец воин, а разве воины дома сидят? Замолчи! - гаркнул он на всю гридницу.

Даниил вмешался в этот спор:

- Не годится так, Семен!

Он подошел к Светозаре, взял ее за руки.

Она посмотрела на него умоляюще и, думая, что он ее поддержал, еще громче заплакала.

- Не поедет! Не пущу!...

Даниил недовольно отвернулся от нее и пошел к столу. Растерянный Семен посматривал на всех: что дочь наделала! Он до исступления рассердился и, стиснув руку Светозары, крикнул со злостью:

- Молчи!

А она все выкрикивала:

- Как я без тебя буду? На кого ты меня покидаешь?

Она вопила так пронзительно, что Даниил даже закрыл уши ладонями.

- Да будет ли этому конец? - вышел из себя Семен.

Он схватил Светозару и потащил к двери. Она упиралась, порываясь назад. Тогда Семен сорвал платок с ее головы и заткнул ей рот. Выводя дочь из гридницы, он говорил ей:

- Поедет Дмитрий! Что же тут такого? Княжеское дело надо делать... А она воет... Когда я был моложе, меня князь Роман посылал, ездил я не раз и в Киев, и в Суздаль, и в чужие края, даже в Царьграде был... Да цыц ты, несчастье мое! Этакая глупая уродилась, позор отцу...

Он дотащил Светозару до порога.

Даниил посмотрел на Дмитрия. Тот, поклонившись, четко сказал:

- Еду с радостью. Хочу посмотреть на Русскую землю.

3

Мирослав сидит у стола в своей светлице и думает тяжкую думу. Согласится ли Мстислав приехать в Галич? Храбрый человек этот Мстислав, не зря новгородские бояре да купцы дважды звали его из Торопца, где сидел Мстислав в своих имениях. Кланялись, просили, чтобы возглавил новгородское войско. Горячо спорили именитые новгородцы с князьями владимиро-суздальскими, не хотели склониться перед ними, не хотели из своих богатств дань платить. Пришлось этим князьям - и Всеволоду и его сыну Ярославу - не раз мериться силой с непокорными новгородцами. Новгородцы такую рать выставляли, что невозможно было ничего с ними сделать. Могучие были новгородские бояре да купцы, не один полк могли вооружить, да еще и каким оружием! Эти полки и водил Мстислав, умел войско сплотить и в бою вдохновить. Только не было ему возможности размахнуться во всю широту, не удалось стать самым старшим. Главенствовали в Новгороде бояре да купцы, в их руках власть была. И когда Мстислава звали, ряд с ним заключали: войском управляй, в битвах веди его, куда надо, а возвратился в город - слушай старейшин, они правят. Даже стращал их Мстислав, что оставит их и пойдет искать славы в другом месте - велика ведь земля Русская. Хитрые новгородские правители прикидывались, что не слышат этих угроз, обращали их в шутку.

Мирослав задумался, вспомнил: да, да, понятно теперь, откуда у Даниила мысль такая. Были у него купцы новгородские и о всех своих новостях рассказывали. Даниил своих помыслов не выдавал им, а сам обо всем расспрашивал. Ничем не выказал своей радости, когда услыхал о распрях Мстислава с новгородскими властителями. "Да, да, - сам с собой разговаривал Мирослав, - значит, у Даниила и в самом деле умная голова. Как это он все взвесил! Мудро задумал. И таки придет Мстислав сюда, ибо своевольный он, не уступит своим боярам. А что, если уговаривать начнут его, пообещают подарки драгоценные? Нет! Придет в Галич, поможет и Даниила научит, как воевать надо".

Сколько мыслей в голове у Мирослава! Есть о чем вспомнить. Роману помогал, а теперь вот уже более тринадцати лет с его сыном Даниилом. Наставлял его, учил жизни. И радостно, что пошло на пользу. Состарился уже Мирослав, здоровье плохое, а душа молодеет: будет кому защищать родную землю, Даниил еще покажет себя!

Ведь сколько страшных событий произошло после смерти Романа! Опасно было с маленькими княжичами Даниилом и Василькой в Галиче оставаться. Враги с ними могли легко расправиться. Потому и пришлось странствовать, скитаться. Галич и Игоревичи захватывали, и хитрый лис Владислав себя в нем князем провозглашал, повесив при помощи венгерского короля Игоревичей. Недовольный Владиславом, король Андрей прогнал этого "князя". Нужен он был ему лишь для того, чтобы самому в Галиче прочнее обосноваться. Сидят там теперь бароны, посланные королем, властвуют как у себя дома. Думает Андрей, что не вырастет русская сила и можно тут творить что угодно. Не случайно он с князем Лешком Краковским так нагло поделил Галичину и Волынь на свидании в Спише.

- Погодите! - гневно промолвил Мирослав. - И вам покажем: уже подрос Даниил.

Вспомнил, как еще восьмилетнему Даниилу он читал "Слово о полку Игореве": "А ты, буй Романе и Мстиславе! Храбрая мысль носит ваш ум на дело! Высоко плаваеши на дело в буести, яко сокол на ветрех ширяяся, хотя птицю в буйстве одолети... Теми тресну земля и многи страны: хинова, литва, ятвязи, деремела и половци сулици свои повръгоша, а главы своя подклониша под тыи мечи харалужныи".

С интересом расспрашивал у него тогда Данилко:

- А о ком это так складно написано? А кто это такой храбрый?

- Да об отце твоем, князе Романе.

Запали эти слова в детскую душу. Молодой княжич поклялся быть таким, как отец. Как искренне звучали в его устах слова детской клятвы!

Да, не напрасно тратил время Мирослав. Монахи-учителя учили княжича, старались, чтобы он знал грамматику и арифметику, и о географии - науке о земле, разных странах и народах, - и об астрономии рассказывали способному ученику.

Но наиболее старательным учителем был сам Мирослав.

Каждый вечер перед сном Данилко приходил к Мирославу, и подолгу сидели они вдвоем. Пытливый Данилко обо всем хотел знать и не давал покоя Мирославу. А тот, улыбаясь, называл эти беседы изучением географии.

- География, сиречь наука о земле, - говорил он Даниилу. - Наука эта повествует нам, где и какие люди живут, в каких городах, где и какие реки есть и моря.

Данилко жадно слушал и задавал все новые вопросы:

- А какие люди в Киеве живут? Холодно ли в Новгороде- ведь в том краю солнца нет?

И вырвалось у мальчика восторженное:

- А в Киев поедем? Говорил ты, что Киев - матерь городов русских.

- Поедем. Там твой прапрадед князь Владимир, рекомый Мономахом, жил, и дед Мстислав княжил, и отец бывал.

Узнавал Данилко о городах русских - Чернигове, Смоленске, Суздале, и что не только на Волыни, а там, далеко, еще один город Владимир есть, вблизи Суздаля на реке Клязьме стоит. И о чужеземных городах рассказывал Мирослав. Прага есть, где чехи живут, они русским людям братьями приходятся, язык у них такой же, славянский; о Царьграде любил слушать Данилко. Туда русские купцы ездят, даже одна улица Русской называется, потому что там приезжие русские постоянно живут; а в той стороне, где солнце заходит, есть Париж-город, и туда ездили русские люди, до великого моря-океана доходили; в городе Париже дочь князя Ярослава Мудрого жила - была женой короля французского.

Подрос Данилко, и все больше он задавал вопросов.

- Ты о языке латинском рассказывай, откуда он. Ты же говорил, что и венгры и поляки этим языком пользуются. Мне придется разговаривать с ними.

Начал Данилко изучать латынь. Интересовал его Рим. И о Риме, все, что знал, поведал Мирослав своему ученику.

Вспоминая о Владимире Мономахе, Мирослав познакомил Данилку с завещанием княжеским, поучением его.

- Написал Владимир Мономах, твой прапрадед, в поучении своем, как надлежит жить. - И Мирослав наизусть пересказывал слова Мономаха. - "Якоже бо отець мой, дома седя, изумеяше пять язык, в том бо честь есть от инех земель. Леность бо всему мати: еже умееть, то забудеть, а егоже не умееть, а тому ся не учить".

Притихший Данилко дергал Мирослава за руку.

- Дальше, дальше рассказывай!

...Задумался Мирослав. Сколько хлопот было, сколько сил он затратил, пока поставил Данилу на ноги! Теперь Даниил уже и сам может твердо ступать. Но не только о самом Данииле заботился Мирослав, но и о помощниках для Даниила думал, должны быть возле него люди, которые были бы преданы ему и душой и телом. Давно уже заметил Мирослав сметливого отрока Кирилла. Очень он книгами интересовался, такая горячая страсть к книгам у него была, что Мирослав отдал его в монастырь, чтобы у списателей учился переписывать книги. А сам думал: пусть подрастет, возмужает, грамоте научится - будет помощник Даниилу. Обо всем забыл Кирилл, когда попал в клеть возле собора, где спасатели трудились и где за стеной книги лежали. Мирослав водил его туда.

- Смотри, - говорил он, - греки называют это вивлиофика, сиречь книг хранилище. Так и следует звать по-русски - книгохранилище. Это светлица мысли человеческой.

Глаза Кирилла разбегались по широким полкам, где, плотно прислонившись одна к другой, лежали книги. И толстые были и тонкие.

- В Киеве книг много собрано, - пояснял Мирослав,- да и у нас списатели сидят, переписывают. Еще князь Роман туда отправил пятерых, и привезли они списанные книги: и Нестора - о том, откуда земля Русская пошла, и Иллариона, митрополита Киевского. Илларион первый митрополит был у нас из русских, князь Ярослав Мудрый его поставил. А допрежь все греки у нас митрополитами были, и ныне в Киеве грек. Да разве знает он русских людей? И нужны ли ему русские люди? А у Иллариона умная голова была.

...Сколько мыслей сегодня у Мирослава! Нужно напомнить Даниилу об отроке Кирилле - пусть и к воинским делам приучает молодого списателя, а то зачахнет в монастыре. Послушен Кирилл, нет у него ни отца, ни матери. К Мирославу привык, благодарен не только за то, что к книгам допустил, но и за теплое слово, отеческое.

Мирослав вздохнул: "Нет своих детей. Чужих воспитываю. Будут ли чтить?"

Сумерки окутали светлицу. Пусто и печально в одиночестве. Вдруг в сенях послышались шаги. Кто-то потянул щеколду, дверь открылась. На пороге в нерешительности остановился Кирилл.

Мирослав молчал, хотел убедиться, с искренним ли желанием навестить его пришел Кирилл или только затем, чтобы потом сказать, что приходил. Но Кирилл внимательно всматривался в темноту, искал хозяина. И наконец спросил неуверенно:

- Есть ли кто-нибудь в светлице?

Мирослав откликнулся:

- Есть. Входи, сын мой.

Кирилл кинулся к нему.

- Здравствуй, отче. Дмитрий мне сказал... он едет в Новгород. Это вельми хорошо. Нашу землю Русскую надо боронить... Надо... - Кирилл запнулся, ему трудно было подыскивать слова. - Хорошо, что он едет... - И замолчал, увидев слугу, который внес в светлицу свечи.

Мирослав выжидал, почувствовав, что Кирилл неспроста начал разговор о поездке Дмитрия. Но Кирилл повторял то же самое.

Оба чувствовали себя неловко - в горячей речи Кирилла было что-то недосказано, - и тогда Мирослав решил выручить его.

- Хорошо, хорошо, Дмитрий едет! Что же это, ты больше и слов не знаешь?

Кирилл ничего не ответил.

- Кирилл, сказать, о чем ты думаешь? - ласково спросил Мирослав своего любимца.

Юноша впился в Мирослава острым взглядом.

- Ну, сказать или ты сам скажешь?

Отважившись, Кирилл упал на колени и протянул руки к Мирославу.

- Отче, и мне дозволь поехать, хочу на Русскую землю посмотреть.

Мирослава тронула просьба скромного Кирилла.

- Иди сюда, - позвал он юношу и обнял его. - Поедешь... Если уж так непременно хочешь, поедешь. Это полезно для тебя.

4

Который день уже беспокоится, волнуется Роксана, выходит каждое утро и каждый вечер на дорогу выглядывать Иванку. Такой неугомонный и горячий он, ничем его не остановишь. Если уж западет ему какая-нибудь мысль в голову, то он становится таким непоседливым, словно горит весь. Так было и тогда, когда позвали его вечером к Даниилу. Прибежал домой возбужденный, веселый.

- Роксанушка моя! - выкрикнул он еще на пороге и крепко обнял ее, закружившись вместе с ней.

Рассказал, что Даниил и Мирослав посылают его в Галич выведать, что делает Бенедикт, что думают галичане. Страшно стало Роксане. Ведь Иванку знает ненавистный Бенедикт, ведь там так много врагов - схватят Иванку, замучают. Но разве его удержишь? Иванко целовал ее до бесчувствия, успокаивал: ничего плохого не случится, не полезет же он сам в руки венгерских баронов. Говорил ей, что отказаться от такого поручения он не может.

- Как же я скажу, что не пойду? Это же для Галича родного нужно. Вот здесь у меня жжет, - показал на сердце. - До каких же пор сидеть будут там вороги лютые? А что с родителями нашими? Разве ты не хочешь их увидеть? Разве ты не хочешь показать им нашего Ростислава?

Что она могла возразить? А он осмотрел меч и сказал, что выезжает рано утром. В ту ночь Роксана не спала ни минуты. Долго разговаривали, пока не задремал Иванко, а она так и не сомкнула глаз - лежала возле него, держала его руку, осторожно, чтобы не разбудить, целовала Иванков лоб. Иванко спал неспокойно, вскрикивал во сне. На рассвете тихонько постучали в дверь его друзья, и он быстро вскочил, попрощался с ней, приник к сонному Ростиславу, поцеловал.

- Не надо будить, скажешь, что я в лес поехал на медведей охотиться... - прошептал он и исчез в предрассветной мгле.

...Обняв Ростислава, грустная Роксана сидит под дубом. Мальчик без устали лепечет:

- Мама! Та!.. Та!.. Та!.. Там!.. - показывая пальчиком на лес, силится, но не умеет сказать, что отец из лесу придет.

Где же Иванко? Роксана всматривается в даль. Не видно никого, никто не едет. Неужто схватили его? Не хотела думать об этом, но мысли сами наплывали. Как их прогнать? Закрыла глаза платком. Сынишка уцепился ручонками, тянет к себе.

- Ма! Ма! - требует, чтоб взглянула на него.

- Смотрю, сыночек, смотрю!

Она улыбнулась и еще крепче прижала его к себе. А у самой сердце болит, ноет. "Иванко! Иванко! Какой же ты непослушный! Непослушный!"

Невольно вырвалось это слово. Мальчик снова к ней:

- Мама!

Успокоила его, а сама дрожит.

"Иванко! Иванко! Не знаешь ты, что снова зовет тебя Даниил. Ты еще не возвратился, а тут уже другое придумали". Вчера приходил Теодосий и рассказывал ей, что едет Дмитрий в Новгородскую землю и что думают и Иванку с ним послать. Иванко - храбрый воин, не испугается, если придется в дороге мечом разговаривать с лихими людьми. Да и ковач он хороший: воз поломается - исправит, если нужно - подковы новые для коней сделает. Всяко ведь бывает в дороге. Что она могла ответить Теодосию? Молчала да головой покачивала. "Ты не думай плохого, Роксана, - пробовал успокоить ее Теодосий. - Это большая честь для Иванки. Не каждого в такой дальний путь отправят. - И, заметив печаль на ее лице, поспешил развеселить шуткой: - Ничего, приедет из Новгорода, еще больше любить будет - соскучится по тебе. Может, наскучила уже?"

Приедет из Новгорода! Да он еще из Галича не возвратился, а они уже снова угоняют его от нее.

- Идем, маленький, видно, и сегодня отец не вернется.

Роксана взяла сына на руки, прикрыла большим платком и пошла домой.

А Иванко и верно задержался в Галиче. Он и не подозревал, что за ним рыщут соглядатаи Бенедикта. Филипп вслед за Иванкой послал слугу к Бенедикту, чтобы предупредил о его выезде.

Три дня Иванко скрывался в лесу за оселищем. Уже виделся с товарищами, о многом узнал, можно бы и возвращаться, но он хотел побывать у родных. Повстречаться со своими родителями не удалось, опасно идти в Подгородье. Решил свидеться с родителями Роксаны- и они что-нибудь новое расскажут о враге. Но как подать весточку Твердохлебу, чтобы он пришел в лес? Сколько ни подходил Иванко к поляне, за которой стояли первые дома оселища, никого увидеть не удалось. Зайти в оселище побаивался, потому что заметил, как дважды во все дворы заезжали Бенедиктовы всадники. Что могло случиться? Ведь прежде они редко сюда заглядывали? Неужели что-нибудь узнали? Об этом Иванко даже и думать не мог: во Владимире о его поездке знали только Даниил, самые близкие бояре, Теодосий и Роксана. И все же появление всадников было загадочным. Может, пойти к Твердохлебу тайком, ночью? А что, если там засада возле дома? Иванко решил еще одну ночь просидеть в лесу. Он думал так: его могут схватить, но если схватят в доме родителей Роксаны, то и они пострадают, а если в лесу одного захватят, хоть родные спасутся.

Хотелось есть, но в сумке уже ничего не осталось. Он вытряхнул крошки на ладонь, да разве могли утолить голод несколько сухих крошек? Иванко уже лазил по деревьям, разыскивая диких пчел, и в одном месте нашел. После этого почувствовал такую жажду, что приник к ручейку и долго пил воду. Коня он оставил далеко в лесной чаще - привязал его, нарвал ему травы.

На поляну никто не приходит. Придется идти в свое убежище. Перевалило за полдень. Иванко возвратился к коню - трава вся съедена, и конь тянется мордой к нему: хочет пить. Иванко повел его к ручью. После этого вздремнул. Проснулся от прохлады. Вечерело. Нужно вставать и идти, но куда? Можно в оселище; это легко сделать, а вдруг попадешь в лапы врага... Иванко лежал и думал. Много дум уже передумал за эти дни, но появлялись все новые и новые. Счастлив он: возле него Роксана; он каждый день приходит из кузницы домой, она встречает его радостной улыбкой; к нему бросается маленький Ростислав, он берет его на руки, сажает на шею. Ростислав кричит: "Но! Коня! Но!" И Иванко скачет по комнате, а у порога стоит Роксана, вся - радость. Радость светится на лице, в светло-серых глазах, которые так всегда влекут его. Исчезает усталость, от которой гудели руки и ноги. Иванко бежит быстрее и быстрее. Ростислав хохочет и, припав к отцовской голове, пищит тоненьким голоском: "Но! Но!" Роксана подходит и ласково останавливает Иванку: "Довольно! Упадешь с сыном". И ставит мальчика на землю. Тот хватает отца за ноги, не отпускает от себя...

Иванко открывает глаза. Кажется, что Роксана и сын рядом. Воспоминания о них придают силы. Он поднимается, подходи к коню, похлопывает его по шее. Конь потихоньку бьет копытом о землю, будто просит пустить его на свободу.

Надо идти. Иванко направляется к поляне и, укрывшись за деревом, ждет. В оселище тихо; видно, все уже легли спать.

Осторожно ступая, Иванко дошел до конца поляны. Отсюда оставалось пробежать по ровной площадке к крайней хате, а там уж рукой подать и до Твердохлеба. Пригнувшись, Иванко бежит к хате и тут останавливается. Прислушивается - никого! Миновав хату, он пробирается дальше не по улицам, а по огородам. Вот и Твердохлебова хата. Спрятавшись за стеной, обращенной к огороду, Иванко постоял немного, а потом приблизился к двери, попробовал толкнуть - закрыто. Потихоньку подергал, а потом начал скрести пальцем. Кто-то подошел к двери. Заговорить или нет? А вдруг засада? Он снова поскреб по шершавой доске. Послышался неуверенный голос Твердохлеба:

- Кто там?

Иванко прошептал:

- Это я, Иванко.

Дверь бесшумно приоткрылась, и он чуть не упал в объятья Твердохлеба.

- Ты? - тревожно заметил Твердохлеб. - Откуда?

Иванко переступил через порог.

- Я из Владимира. Пойдемте в хату.

Но Твердохлеб не пустил.

- Не надо, не надо! Вчера ночью приходили из крепости венгры с тиуном.

Иванко отступил назад, но Твердохлеб схватил его за руку.

- Подожди тут, скажу матери, и пойдем в огород.

Он отошел, и через мгновение к Иванке со слезами подлетела Ольга.

- Сыночек! Ты жив! - Она ощупью нашла впотьмах голову и трижды поцеловала в щеки. - А как же Роксана?

- Роксана послала вам поклон, и внучек ваш спрашивал о вас.

Ольга заплакала сильнее. Твердохлеб велел ей идти в хату. Но Ольга уцепилась за руки Иванки и, рыдая, целовала их.

- Не надо, мама! - наклонился к ней Иванко и поцеловал ее в голову.

- Ольга! - сурово сказал Твердохлеб. - Оставайся тут, а мы выйдем. Я для тебя, Иванко, хлеба взял и рыбы.

Прислушиваясь, Твердохлеб и Иванко пошли вдоль рва в конец огорода.

- Садись и рассказывай, - взяв за руки Иванку, сказал Твердохлеб и посадил его на бревно. - Или, может, ты есть хочешь?

- Хочу! - не стыдясь, ответил Иванко и, хотя знал, что долго сидеть здесь опасно, все же взял из рук тестя хлеб и начал жевать. - Я немножко, только голод перебью, - сказал Иванко, быстро глотая мягкий хлеб. - А теперь можно и говорить. Остальное в лесу доем.

Он рассказал Твердохлебу, зачем Даниил послал его сюда - узнать, сколько войска, не пришли ли новые полки.

- Войска много, - торопливо рассказывает Твердохлеб. - И не уменьшает его Бенедикт, боится, после того как его напугали. Сила у Бенедикта великая, не одолеть нам.

- А новое войско прибывало?

- Нет. Все те, которые и зимой были. Но и этого достаточно. Чтоб он провалился, этот Бенедикт! А с ним и псы лютые - Судислав и Владислав.

- Владислав? - вырывается у Иванки.

- Не тот Владислав. Того, старого лиса, видно, удушил король. А это младший, но не лучше старшего. Злой, как дикий кабан. Все Романа ругает за то, что его отца повесил. Как собака, рычит на людей. Бенедикт отдал ему отцовские оселища. Что он там с людьми делает - уму непостижимо. Скольких в яму посадил... Иванко, а как Роксана? - не выдержал Твердохлеб.

- Роксана такой стала, что и не узнаете теперь. А о внуке не спрашиваете?

Твердохлеб замялся.

- Не спрашиваете? - снова обратился к нему Иванко.

- Не спрашиваю, - дрожащим голосом прошептал Твердохлеб. - Не спрашиваю, Иванко... не привык. Какой там внучек у меня?

- Увидите!

- Увижу! - вздохнул Твердохлеб. - Когда?

- Я и пришел сюда... - ответил Иванко и замолчал: как бы это сказать? - Я и пришел сюда, чтобы быстрее этих прогнать.

- Прогнать? - удивленно спросил Твердохлеб. - А как?

- Расскажу Даниилу, сколько тут войска, а он соберет свое, да чтобы побольше воинов было, а тогда и ударим.

- Зять мой дорогой! Кипит сердце! Долго ли быть еще русским людям в неволе? Приходите поскорее.

- Придем.

Они долго говорили. Твердохлеб рассказывал, где и сколько венгерского войска - в Галиче-крепости, в Подгородье и волостях.

- Сам не видел в волостях - не был там, а люди рассказывали, и я тебе говорю.

Иванко все запоминал, переспрашивал, чтобы не забыть. И собирался уже было идти, но его задержал Твердохлеб:

- Подожди! Этого хлеба хватит тебе только на ужин, а надо же и на дорогу. Посиди здесь, а я быстро сбегаю.

Иванко задумался, прислонившись спиной к дереву, и не заметил, как во двор к Твердохлебу прошмыгнули две тени и притаились за хатой.

Твердохлеб вышел с сумкой в руках, постоял, прислушался и направился к Иванке. В нескольких шагах от него он споткнулся о камень и уронил сумку из рук. Иванко вскочил. Разыскивая сумку, Твердохлеб наклонился, и в это мгновение на него набросились двое. Иванко понял: схватят Твердохлеба - и все погибнут, и Твердохлеб, и Ольга, и Лелюк. Врагов всего двое, с ними можно побороться. Иванко стремглав кинулся к ним. Послышалось злорадное хихиканье: "А! Дождались мы! Важную птицу поймали", - и тот, кто хихикнул, протянул руку, чтобы схватить Иванку. Твердохлеб лежал уже на земле, прижатый другим. Это и спасло Иванку - он мог свободно орудовать мечом, не рискуя в темноте поранить Твердохлеба. Как только рука неизвестного протянулась к нему, Иванко, слегка подавшись назад, с размаху ударил его мечом. Тот покачнулся и упал. Второй не успел помочь своему - Иванко, боясь задеть Твердохлеба, не рубил, а пронзил врага мечом. Прислушался - не шевелится. Значит, не промахнулся.

Твердохлеб вскочил на ноги, оглянулся. Иванко тронул его за плечо:

- Бежать! Быстрее бежать! А то настигнут.

- Не настигнут. Они и вчера и позавчера вдвоем приходили. Хотели все деньги за наши головы себе забрать: Бенедикт обещал по десять гривен тем, кто тебя поймает...

- Тогда немедля нужно оттащить их отсюда.

- Да, да, оттащить, если найдут - погибли мы. Куда оттащим?

- В Днестр. Давайте веревку.

Твердохлеб сбегал во двор и принес две веревки. Иванко осмотрел обоих - мертвые, не дышат. Он спросил у Твердохлеба:

- Кто такие?

- Который смеялся - тиун Судислава, а второй - венгерский сотник, он и Людомира поймал, - с гневом ответил Твердохлеб. - Туда ему, собаке, и дорога: хотел еще и тебя продать. А тиун этот тоже собака, людям дохнуть не давал.

Они привязали к ногам тиуна и его спутника камни и бесшумно спустили их в волны Днестра. Только после того, как они вернулись к месту схватки, Твердохлеб почувствовал боль в левом боку. Пощупав под рубашкой, он выругался:

- Вот зверюга, таки полоснул меня ножом в бок. Ну, ничего, засохнет. А теперь беги, чтобы не увидел кто-нибудь, тогда и ты и мы пропали... Все следы я тут землей засыплю - пускай ищут ветра в поле.

Они обнялись и крепко поцеловались. Иванко поспешно ушел в лес.

Не пришлось Иванке долго задерживаться дома. Не успела Роксана наглядеться на него - через два дня после возвращения его из Галича отъезжало посольство в Новгород.

Иванко всегда был озабочен, а теперь тем паче: собирал весь свой кузнечный снаряд, а кое-что занимал у соседей-ковачей. Только поздно вечером, когда остались вдвоем, когда уже и Ростислав уснул, смогла Роксана поговорить с мужем.

- Эх ты, буря, ветер ты мой! - ласкала она Иванку, гладила его голову, целовала глаза, губы. - Куда ты снова летишь? Возьми, послушай, - брала его руку и прикладывала к своей груди, - слышишь, как сердце мое болит за тебя? - Иванко припадал ухом к груди Роксаны, прислушивался. - Чуешь, Иванко, как оно бьется?

- Слышу! - отвечал он и закрывал ее рот горячим поцелуем.

Они не могли наговориться. Роксана уже не сетовала на Иванковы странствия. Видно, так уж суждено ей, раз полюбила такого горячего. Что могла она поделать, если Иванко стремительно летит вперед - ему бы все только ездить да ездить. Как он обрадовался, когда, прискакав из Галича, узнал, что ему нужно ехать в Новгород! Таким взволнованным видела его Роксана только в тот день, когда вместе с Теодосием встретила после долгой разлуки, перед их свадьбой. Такой же огонь горел в его глазах, так же обнимал он ее и не отпускал от себя ни на минуту...

- Едешь, Иванко, - целуя его, говорила Роксана, - а мы с Ростиславом как будем? Подумал об этом? Не на один день отлучаешься. Хлеба мало... - Она замолчала и потом добавила: - Ты же знаешь, я помогаю внукам деда Климяты, жаль мне их. Приходил вчера Климятин сын Андриан, черный, сухой, согнутый, - заплакала я. Он закуп у Демьяна. Говорит, Демьянов тиун высасывает все силы, хлеба нет, а дети есть хотят - их четверо, мал мала меньше. Один грудной, другой такой, как Ростислав, и еще два маленьких... Я ему ржи две большие корчаги насыпала.

- Насыпала? - переспрашивает Иванко.

Он держит в своей руке ее маленькую руку, другой прижимает к себе ее голову. Некоторое время они молчат. Иванко целует Роксану. Она лежит неподвижно. Он тревожится:

- Что с тобой, Роксанушка моя? Взгрустнулось? - И хоть не видит в темноте, но чувствует, что она уже улыбнулась.

- Ничего, не беспокойся, Иванко. Соскучилась по тебе, а ты снова улетаешь. - Потом ласково-успокоительно зашептала: - Поезжай. А я тебя ждать буду. Еще больше тебя любить буду, мой соколик.

- И я тебя. И я тебя, моя голубка, еще сильнее. - Он сжал ее в объятиях.

- Ой, задушишь, Иванко! Поезжай! Не сердишься, что я загрустила?

- Нет, моя умница.

- Знаю, знаю, не должен на меня сердиться. А что рожь отдала Андриану, не гневаешься?

Иванко представил себе убогую Андрианову хату, полную детей.

- Отдала - и хорошо. И я бы так сделал.

- Ой, хороший ты мой Иванко! - прижимается к нему Роксана.

- А что же делать?

- Не знаю, - отвечает Роксана. - Ты же в кузнице не бываешь, не зарабатываешь, все ездишь, а у меня ржи одна корчага, и денег у меня мало - сорок и пять ногат.

- Не знаешь? - повторяет Иванко. - Не знаешь? А Иванко подумал. Когда позвали меня Даниил и Мирослав, я о вас не забыл, говорю: "Моя жена и сын тут остаются - что им есть без меня?" Мирослав сказал: "Тиун знает, я велел ему из княжеской клети ржи дать".

- Не забыл о нас, - улыбается Роксана, - не забыл, мой Иванко.

Только перед рассветом умолкла Роксана. А разве только сегодня она так кручинится? Все ночи, когда Иванки не было дома, она спала тревожно, просыпалась и не могла уже сомкнуть глаз - мыслями она была с ним. И сегодня печалилась, вспомнив рассказ Иванки об ужасном тиуне Судислава. Если бы Иванко не спасся и отца не защитил, сидеть бы им обоим в темной яме... Не отвечает Роксана, уснула. Иванко осторожно укрыл ее и вскоре тоже заснул.

5

Вечером, накануне отъезда, старики долго растолковывали Дмитрию, как ехать. И Даниил был при этом, но в разговор не вмешивался. Громче других звучал голос Семена. Он хвастался, что бывал в самом Смоленске и знает дорогу. Вспомнили тут и о Митусе, пожалели, что отпустили его, - он бы рассказал, как ехать. Правда, Даниил поддел Семена:

- Грешно смеяться над слепым человеком, но что бы мог сказать тебе Митуса? Сам же он не видел той дороги. А ты: "Если бы Митуса! Если бы найти Митусу!"

Семен не растерялся и быстро ответил Даниилу:

- Так мыслю, что проводник рассказал бы и Митуса что-нибудь подсказал бы.

На дубовом столе разостлали они длинный пергамент, и Мирослав старательно объяснял Дмитрию все значки и отметины.

- Мы с вами вот здесь, посмотри, - ткнул Мирослав пальцем, в черную точку, - это Владимир. А ехать в Новгород так - прямо в ту сторону, где всходит солнце, один день ехать, и второй, и еще третий, да, видно, и четвертый, ибо коней надо беречь. Доедете до Вручия* там передохнете, сами увидите - может, два, а может, и три дня. А потом еще на восход солнца ехать, к Днепру, а тогда вдоль берега до Смоленска. - Мирослав глянул на Дмитрия, внимательно ли тот слушает. - Долго ехать! А от Смоленска вверх, на север, туда, в ту сторону, где никогда солнца не бывает. И никуда не сворачивать... Только коней не гоните, берегите их - они вам сторицей отплатят. От Смоленска прямо на север, доедете до Торопца, а там уже через четыре-пять дней будете в Новгороде.

* (Вручий - теперь Овруч.)

- Запоминай, Кирилл, помогать будешь Дмитрию, - сказал Даниил молодому монаху, который жадно вслушивался в каждое слово Мирослава.

- Да не бойтесь, - подбодрил Мирослав,- не заблудитесь, не собьетесь с дороги, не дикий край Русская земля, ездят люди и сюда и туда. Во Вручии встретите купцов, бывают они там изо всех стран. Думаю, что от Вручия будут у вас попутчики.

- Позволь, отче, - поклонился Кирилл Мирославу, - я возьму этот пергамент и перерисую все города и реки, какие нам по пути встретятся. И в дороге глянем - не так скучно будет, и обозначать буду, сколько дней куда ехали, пригодится на обратном пути.

Мирослав крепко обнял своего ученика. Мудрая голова у Кирилла, сам до всего додумывается.

- Возьми, перерисуй.

Так оно и случилось - до Вручия ехали одни, без попутчиков, а во Вручии встретил Дмитрий у городских ворот новгородского купца Алексея. Обрадовался Дмитрий: вместе можно ехать до самого Новгорода. Доволен был и Алексей: ведь у Дмитрия сотня дружинников, а это надежная охрана в дороге. Четыре лишних дня пришлось владимирцам пробыть во Вручии, пока Алексей закончил свои дела, зато теперь не нужно им будет бояться, что они сбились с дороги.

Алексей приезжал во Вручий за пряслицами. Много купцов увидел там Дмитрий. Вручий славился своими пряслицами, потому что нигде больше их не делали, а здесь были известные умельцы. Да и камень здесь добывали. Во Вручии и окружающих его оселищах люди целыми семьями готовили пряслица из розового камня - шифера. От родителей к детям переходила эта наука. Дмитрий с Кириллом и Иванкой ходили по домам, присматривались, как старательно мастера выравнивают кусочки камня, как на точилах обтесывают бока и прорезывают дырки железными стержнями.

- Глядите! - удивлялся Иванко, взяв на ладонь готовое маленькое пряслице. - Какое легонькое, как славно выточено! Женщины-пряхи спасибо вам скажут. Какое гладенькое, красивое!

Влюбленный в свое кузнечное дело, Иванко восхищался чудесной работой вручийских камнерезов.

- Так это ж, как и я, - радостно восклицал он, - долго у куска железа прыгаю, пока он послушным станет, пока выкую сверкающий лемех! Сделаю - и сам радуюсь. А вы как делаете! Ох, золотые у вас руки! - И он от души обнимал своих новых товарищей. - Благодарят вас, наверно, пряхи. Сидят зимой женщины с веретенами, наденут на веретено пряслице - колечко ваше каменное, - и пошло веретено крутиться.

Один старик подарил ему на память пряслице.

- Возьми, сынок, может, и твоя жена меня когда-нибудь добрым словом помянет.

- Помянет, дедушка, помянет, - растрогался Иванко.

Во всех русских землях - и в Киевской, и в Галицко-Волынской, и во Владимиро-Суздальской - женщины не могли обойтись без вручийских пряслиц. Приезжали сюда за пряслицами и из чужих земель купцы - из Венгрии, из Чехии, из Польши.

Целых пять возов нагрузил пряслицами Алексей.

- Ждут этих пряслиц купцы во Пскове, два воза придется им продать, - хвалился он Дмитрию.

С легким сердцем выезжал Дмитрий из Вручия, будто уже совсем близко был Новгород. Алексей так называл города - Смоленск, Торопец и другие, - словно они были вот здесь, за поворотом дороги.

Удобный возок у Алексея и просторный, вдвоем можно спокойно лечь рядом и чувствовать себя как дома. Между постелями стоит у изголовья маленький столик, - когда надо, сядешь на ложе и можешь поесть.

Алексей сразу позвал Дмитрия к себе.

- Еще успеешь верхом наездиться, надоест, - иди ко мне, отдохнешь.

Лежит Дмитрий в возке, купец о Новгороде чудеса рассказывает. Покачивается возок, подпрыгивают колеса на лесной дороге, приятно колышется ложе. Дмитрий долго присматривался, осматривая возок. Разумно придумал купец: не на твердом дереве лежишь и не подбрасывает тебя, потому что под настилом положены железные прутья, свернутые в кольца, это они покачивают возок. "И у нас нужно так сделать, как у новгородцев, - думает Дмитрий. - Хотя воину и не в возке лежать, а в седле сидеть, но все же и такие возки нужны: в них можно больных и раненых перевозить, а также женщин и детей".

Разговорчивый Алексей тоже был рад: не один в пути, да и охрана надежная от татей лесных, никто не ограбит.

- ...Отец мой тоже купцом был, - журчит голос Алексея. - И в Царьград через море ездил я с ним, и в Чехах был, и туда доходили, где земля кончается, где великая вода, море бескрайное, - до земли французской. И скажу тебе: сравнивал я - все в Русской земле есть, все умеют наши люди делать, и такие вещи делают, которым удивляются чужеземцы. Только надо, чтобы купцам вольно было ездить всюду, чтобы покупали и продавали они, где пожелают. А нам, купцам, тяжело. - Он наклонился к Дмитрию, понизив голос: - Грызутся князья, как волки, не мыслят одинаково. И как по такой земле ехать? Одна земля Русская, а князья словно горами отгородились друг от друга. Трудно купцам - грабят их и открыто и тайно. То мыто давай, то мостовое, то городское - все деньги вымотают. А то и так бывает: едет купец, на возах товары везет, а ночью налетели лесные тати и все забрали. А потом узнаешь, что это боярин забавлялся, но добра уже не вернешь. Купцу надо такую волю дать, чтобы из края в край Русской земли ехал без препон. Тогда бы увидели, как и кузнецы, и гончары, и каменщики голову поднимут, как рукомесло взбодрится. Чего только не смогут сделать наши умельцы! И пускай делают, а купец будет продавать. Головы есть мудрые у наших хитрецов, и сделают много, только не мешай им. В Париже я был, есть город такой в стране французской, их столица. Сорок лет назад ездил, мне девятнадцать лет тогда было. Только тогда впервые в городе Париже начали улицы мостить, а до того утопали в грязи. Ехали мы с отцом в возке, такая после дождя топь была, такое болото, что плавать можно. Возок опрокинулся, и я по колено барахтался в этой грязи. А у нас, - глаза Алексея засверкали при свете свечи, он поднялся в постели, - приедешь - увидишь. Улицы в Новгороде вымощены, деревянные бревна одно к другому плотно прилажены. Идет дождь, а на улицах сухо, по обочинам улиц у дворов выкопаны рвы, куда стекает дождевая вода. Еще при Ярославе Мудром начали мостить.

Алексей закашлялся и помолчал. Удивил он Дмитрия, и подумал тот, что и во Владимире следовало бы вымостить улицы, да и в галицком Подгородье, когда венгров прогонят.

- И еще диво увидишь у нас, которого у вас нет. Вода в городе по трубам деревянным течет, чтобы не ходить к роднику, - хвалился Алексей.

Не жалел Дмитрий, что встретил Алексея. Сколько новых вещей узнал от него! Хотя все время говорил только Алексей, но слушать его не надоедало.

- А ковачи наши русские! И сами умеют выдумать вещь чудесную, и у чужеземцев учатся, быстро схватывают. Ух и хитрецы мудрые! - подмигнул Алексей. - Ездил я по Руси и столько видел златоглавых теремов и церквей! А там, в чужих землях, не видел. Сами признаются, что не умеют золотить большие медные листы. А у нас умеют! Говорил мне один железоковец киевский, что хитрое это дело - медь золотить. Купцы чужеземные удивлялись тому, что русские так чисто делают позолоченную кровлю. На киевской Софии видел?

Дмитрий, покраснев, сознался, что не привелось ему бывать в Киеве.

Рассказывал Алексей обо всем, что видел во время странствий по земле Русской, доволен был тем, что нашел терпеливого слушателя. Радостно было на сердце у Дмитрия, когда Алексей с гордостью рассказывал о том, что русские умельцы искусно покрывают металл эмалью.

- У нас учатся этому делу ковачи чужеземные, мы - у них, они - у нас, - восклицал Алексей, - хорошо русские делают!..

О князе Мстиславе расспрашивал Дмитрий. Неугомонный говорун Алексей столько нового рассказал, что Дмитрий не успевал удивляться.

- Бывал я и в Галиче вашем, видел все. У нас не так, как у вас.

- Не так? Что-то не возьму я в толк, Алексей.

- Послушай бывалого человека. И у нас в Новгороде, как и у вас, есть князь. Только не он голова всему, а управляют старейшие бояре и купцы, да еще епископ. Они и князя зовут, говорят: "Бери войско, в войске ты хозяин".

- А во всем ли его слушают?

- Нет. Когда война, он войско ведет, нет войны - тоже с войском, но все уже делается без князя. И судят без него, и дань собирают без него. Не нравится князь - говорят ему: "Милости просим, уходи". Да и сам он, когда ему что-либо не по душе, удаляется. Не так все это хорошо и гладко, как я рассказываю, ругаются, ссорятся бояре с князем, - об этом долго говорить, столько было драк и крови пролито. Одно слово - нет у князя власти над Новгородом.

- А Мстислав?

- И Мстислав так. Позвали его, княжил он не один год, поссорился с боярами и бросил все, пошел в свой Торопец. А через три года назад снова к нему, просят: "Иди, Мстислав, бери войско новгородское".

- Пошел?

- Пошел. Он же воин от рождения, и удача всегда с ним, не один раз ходил на север, когда чудь не слушала Новгорода, и свеев припугнул, чтобы не лезли к русским. А какое побоище было на реке Липице! Мстислав победил. Но сердце болит, когда вспомнишь это побоище: свои же, русские, бились - новгородцы с суздальцами. Оно вроде и хорошо, потому - хотел суздальский князь Новгород покорить, ну, ему и показали. А все же свои, русские головы сложили. Теперь тише стало. Суздальцы молчат.

- А пойдет Мстислав к нам, чтобы Галич вызволять?

Алексей подумал.

- Не знаю. Что-то с боярами не ладит Мстислав. Вернется в свой Торопец, а к вам далеко.

...Иванко все время ехал верхом и всегда рядом с Кириллом. Только длинными вечерами сидел у костра с новгородцами, расспрашивал их о Новгороде; многое рассказали ему купеческие слуги-погонщики.

Однажды утром, когда тронулись дальше, Иванко разговорился с Кириллом о новгородских монахах-писцах, - знал, чем заинтересовать задумчивого спутника.

- Говорил мне один человек - книги пишут списатели в монастырях новгородских. А монастыри какие богатые, церкви белокаменные с вот такими толстыми стенами. Там можно сидеть и гусиным пером записывать.

Кирилл встрепенулся:

- О книжных списателях говорили?

- О них. Тот, который в высокой шапке, с выщипанной бородкой, - показал Иванко рукой на худощавого деда-возницу.

- Что он сказал?

- А вот как остановимся, сядешь с ним, он тебе такого наговорит. Знает монахов, брагу с ними пил.

У Кирилла загорелись глаза. Иванко затронул самое больное его место; его влекли к себе книги, перечитал он их много и сам уже со слов Мирослава пробовал записывать события в Галиче и Владимире. А может, в Новгороде много таких книг, каких он еще и не видел. Кирилл уже дернул за повод, хотел подъехать к деду, но Иванко остановил его:

- Куда ты? Да он ведь коней погоняет. Глянь, какая плохая дорога - ухабы, ямы. Если он будет молоть языком, еще воз опрокинет, тогда Алексей покажет ему. На отдых станем, тогда наговоритесь.

И как бы невзначай перевел разговор на кузнецов и смердов новгородских.

- А знаешь, Кирилл, храбрые люди эти новгородцы. - Он оглянулся, не едет ли кто поблизости, и продолжал, кивнув в сторону возниц: - Говорили мне они, что с князем ряд укладывают на вече: сие делай, а того нельзя. Присмирел у них князь... А еще и так бывало, что горожане - ковачи, да гончары, да кожемяки - и люди бедные из оселищ сильно бояр припугнули. Годов несколько назад как поднялись да как пошли с копьями и ножами, дворы боярские пожгли и добро их разобрали, а в одном оселище все подворье боярина Мирошкинича поломали, огонь пустили, и все на ветер пошло. Лют был этот Мирошкинич, не лучше нашего Судислава. У них вот народ и восстал, чтобы бояре малость и о бедных подумали, не сдирали шкуру...

Кирилл слушал внимательно, молча, не перебивая.

- Кирилл! А что, ежели бы и у нас малость бояр тряхнуть. А? Чтоб людям легче жилось...

Кирилл, услыхав эти слова, отпрянул в седле и испуганными глазами посмотрел на Иванку:

- Ты что, греховное дело замыслил? Перед богом грех! Никому и не говори больше об этом! - И он перекрестил оторопевшего Иванку. - Нельзя так! Что ты! От бога власть князей да бояр.

- А в Новгороде не от бога - князя обуздали?

Кирилл замахал руками.

- Что ты такую хулу на бога несешь!.. Закрой рот.

Иванко замолчал и отъехал в сторону.

6

После обеда отдохнули и искупались в свежих водах озера Ильмень и теплым солнечным вечером подъехали к Новгороду.

- Смотри, смотри! - Иванко удивленно дергал за рукав дружинника, рядом с которым ехал. - В Галиче хорошо, и Владимир город красивый, а Новгород их превзошел.

Слыша это, горделиво улыбнулся возница-новгородец.

Выехали на пригорок, и Новгород раскинулся перед ними на берегах Волхова. Алексей рассказывал Дмитрию о новгородских строениях.

Иванко пристроился к новгородцу-вознице и все выспрашивал у него.

- Ты мне все расскажи, - просил Иванко.

- Какой ты любопытный!

- А у тебя язык болит? Эй, друже, от меня не отвяжешься!

- Смотри, это вот речка... - начал возница.

- Я и сам вижу.

- На той стороне София. - Он кнутом указал на белокаменное здание величественного храма, который сверкал на солнце золотыми куполами. - Ну, как? - спросил возница.

- Хорошо новгородцы сделали, - похвалил Иванко.

- Думаешь, не умеем?

- Умеете. Говори дальше.

- София в крепости, в детинце. Видишь, каменные стены. Вся крепость ограждена такими стенами. А там, дальше, горожане живут. Те улицы - гончарный конец, гончары там. А по эту сторону реки - наше торжище, поблизости купцы живут, а там вон вдоль берега корабли, ладьи - и русские и чужеземные. У нас много живет иноплеменных купцов... А там, смотри, ковачи, шорники, швецы, скорняки, плотники. Да что там! Сколько тех людей у нас, в Новгороде, не сочтешь!

- А Мстислав где?

- Вон, смотри, ниже торжища терема стоят огражденные. Ярославовым дворищем то место зовется. Там и князь Мстислав живет.

При въезде в город стража остановила их обоз. Два бородатых дружинника копьями преградили дорогу.

- Стой! Кто такие?

Узнав Алексея, радостно подошли к нему.

- А! Наш человек! С благополучным возвращением!

Алексей ответил на приветствие и вытащил из кожаного мешка две нитки разноцветного бисера.

- Это для ваших дочек из Киевской земли привез.

Дружинники, взяв подарки, низко кланялись.

- А это вам, пойдете на торжище и меду выпьете.- Он вытащил из кармана мешочек с деньгами и дал им по нескольку ногат.

- Счастлив буди, Алексей, в торговле, пусть добро твое множится, - кланялись купцу дружинники.

- Спасибо, спасибо, - ответил Алексей и кивнул на Дмитрия. - А это посол от галицкого князя Даниила к князю Мстиславу. Покажи, Дмитрий.

Дмитрий осторожно вынул из потайного кармана свернутый пергаментный свиток с висящей на нитке печатью.

- Верим! Верим! - в один голос успокоили Дмитрия дружинники, а потом старший добавил: - Алексею верим, он злоумышленного человека не привезет. Только посадника уведомить надобно.

- Не надо, я сам, - отозвался Алексей. - Я сам дам знать, а гости у меня будут.

Когда уже отъехали от стражников, Алексей, словно бы оправдываясь, сказал Дмитрию:

- Примета такая: первому, кого встретишь, возвращаясь домой, подарок дай, чтоб счастье дарило тебя своей лаской. А они знают про то, потому и кланяются так низко.

У Алексея широкое, богатое подворье, было где возы поставить под навесами, было куда и коней в конюшни завести. И все же всю сотню Дмитриевых дружинников не мог приютить гостеприимный хозяин.

- Ближайшие твои люди и ты у меня будете. А для остальных где-нибудь найдем место, я сейчас к посаднику наведаюсь.

Долго не закрывались широкие дубовые ворота - медленно двигались груженые возы, въезжали всадники. Алексей лишь поздоровался с женой и детьми, окружившими его, поцеловал их и сказал, что должен отлучиться ненадолго. Он так был благодарен Дмитрию за охрану в дороге, что считал теперь своей обязанностью позаботиться о нем. Посадник указал дворы для Дмитриевых дружинников.

- Не часто к нам такие гости жалуют, - сказал он Алексею, выслушав его рассказ о путешествии. - Как дорогих гостей примем.

Коней поставили в конюшни, отряхнули пыль с одежды; следовало и умыться с дороги. Знакомый возница угождал Иванке, ходил за ним, как мать за дитятей.

- Пойдем к воде, Иванко.

Они вошли в длинные сени, откуда повеяло прохладой.

- Вот мы сейчас, - сказал приятель Иванки, - нацедим водички.

Иванко оглянулся - никакого колодца нет. Приятель таинственно улыбнулся, взял жбан и подошел к стене. Зажурчала вода. Иванко подбежал. Что за чудо?

- Дивишься? Смотри: то затычка, я ее вынимаю - и вода течет.

И новгородец рассказал, что во многих дворах так водой пользуются. Течет она из дальнего ключа по деревянным желобам. А сделали это славные умельцы новгородские.

7

Хотя и много приезжает в Новгород людей по разным делам, вроде и незаметны они в шумном, большом городе, но весть о прибытии галицкого посольства быстро облетела боярские и купеческие дома, дошла до горожан-ремесленников, в их кузницы и гончарные клети, во дворы шорников и плотников. Оно и не удивительно - всех интересовало, зачем приехали галичане. Будто никто и не объявлял об этом, но простые люди быстро нашли общий язык: дружинник сказал дружиннику, Иванко - своему приятелю-вознице, тот - кому-нибудь из новгородцев, и слух пошел гулять по улицам, ничто не могло остановить его. Еще ни из одного русского княжества не приезжали в Новгород с такой просьбой.

"Помочь галичанам прогнать чужеземцев? Да кто же откажется!" - "Далече они, но ведь наши же, русские". - "Надобно ехать". - "Я хоть и не воин, а тоже поеду". - "Куда старого возьмут?" - "Меня? Да я мечом, как молотом, могу". - "А согласится ли князь Мстислав?" - "Пожелают ли дружинники?" - "Поедут. Что им здесь делать? Мечи заржавели". - "А что скажут наши старейшины, архиепископ да посадник?" - "Мыслишь, откажут галичанам?" - "Да они все могут сказать". - "А мы вече соберем". - "Будут скликать вече?" - "Соберут". Такие разговоры велись по всему Новгороду. Народ новгородский всем сердцем воспринял просьбу галичан.

Доложили о приезде посольства и архиепископу - главе новгородской власти. Про то рассказал ему посадник.

Они сидели вдвоем в архиепископской опочивальне.

- Владыко! - вкрадчиво, тихим голосом говорил посадник. - Над этим надлежит поразмыслить, завтра посол галицкий придет к тебе на поклон.

- Знаю, - буркнул архиепископ, насупившись. - Размыслить надобно.

- Я про то и говорю.

Разговор не клеился. Архиепископ задумался. Неутешительные вести принес посадник. Новгородская вольница разгулялась - на площадях и улицах горожане братались с галичанами. На торжище угощали их медом, будто в праздник. Кузнецы оставили свою работу, толпами бродили по улицам, обнявшись с галичанами, и пели песни. Откуда они взялись, эти нежданные гости?

- О чем они там горланят? - спросил архиепископ у посадника.

- Про вече кричат.

- А про Мстислава?

- Есть и такие, которые дерзостно выкрикивают, будто бы ты, владыко, не миришься с ним и будешь противиться походу на Галич.

- Откуда им знать про то, что мы пререкаемся с Мстиславом? - недовольно оборвал посадника архиепископ.

- Не знаю про то. Токмо боязно, вельми уж разошлись, остановить надлежит. - Посадник осторожно напомнил, как семь лет назад разъяренные новгородцы прогнали архиепископа Митрофана.

- Снова про Митрофана? - разозлился архиепископ. - Часто вспоминаешь про то! Супротив меня?

Перепуганный посадник подбежал к архиепископу и поцеловал его руку.

- Я с тобой заедино, не подумай дурного. Ты твердо сидишь. А я токмо с тобой. - И тут воспользовался удобным моментом: именно ныне и можно сказать об этом дерзком Мстиславе, пора уже отплатить ему. - Владыко! Ты сомневался, можно ли войско из Новгорода отпустить, боялся, что мало воинов у нас останется. Не бойся, новые полки соберем, да и с суздальцами ныне мирно живем, не пойдут на нас. А у Мстислава злой язык, про тебя такое глаголет...

Архиепископ молчит. Как надоел уже этот Мстислав! И прогнать его нельзя, горожане все за него. Удалой! Все удается ему в битвах, и ничего не поделаешь, не поверят на вече, коли что наговорить на Мстислава.

- "Такое глаголет"... - грубо обрывает архиепископ, - "такое глаголет"... Оставь о нем, вот здесь он у меня, тяжко дышать из-за него, - архиепископ бьет себя в грудь. - Галичу помочь надобно. Только ежели бы...

- Только ежели бы не Мстислава посылать? - подхватывает его мысль посадник.

Архиепископ хитро улыбается.

- Суесловие... Лукавишь! Не свои мысли открываешь, чужие слова повторяешь!

- Не буду, не буду! - льстиво извиняется посадник.- Твои слова, твои слова... Я бы и сам войско повел в Галич.

- Ты? - с издевкой прищуривает глаза архиепископ. - Сие не для тебя. Не таким, как ты, водить войско. Неповоротлив, аки медведь... Толстый жбан с медом! Ты и меча не подымешь. Удумал такое - войско вести! Ха-ха-ха!

Посадник и виду не подал, что нарочно так выразился о Мстиславе, - пускай тешится, пускай насмехается архиепископ.

Архиепископ же вдруг умолк, он уже задумал воспользоваться приездом галичан, чтобы возвысить себя в глазах новгородцев. Вольница будет ублаготворена.

- Вече, вече скликать! - велел он посаднику. - Ударить в колокол, пусть сходятся. День назначим. А ты, - он поманил пальцем, и посадник наклонился к нему, - ты пошли кого-нибудь из своих людей, пусть шепнет на торжище, что, мол, некий боярин не желает, чтобы галичанам помогли. Понимаешь? Начнут кричать, а мы скажем: "Подать сюда того боярина-смутьяна! Не помилуем за то, что супротив Новгорода Великого осмелился пойти!"

Так долго ходил Иванко по Новгороду, что и ноги отказывались держать. Чувствовал он себя здесь как дома. Откуда и приятели взялись! Будто сызмальства с ними рос, зовут к себе в гости; одни тянут завтракать, другие - обедать, а вечером хоть разорвись на части - и сюда и туда надо идти мед пить.

- У нас не столько денег, сколько у купцов да бояр, но душа у нас к родным щедрая, на мед как-нибудь наскребем, не обедняем, - говорили Иванке его новые приятели.

Подружились они с ним сразу, с первой встречи, - по душе пришелся им веселый кузнец-галичанин: был он такой же, как и они, работящий человек. А после того как Иванко стал к наковальне в кузнице Якуна и на деле показал, какой он мастак в кузнечном деле, его еще больше полюбили новгородцы.

Поглядеть на умельство Иванки собралось много кузнецов. Хозяин кузницы уже и не рад был, что вчера, когда пили мед, перехватил лишку и заспорил с Иванкой: кто из них лучше меч выкует. При споре были свидетели - они и разнесли слух, что галичанин будет меч ковать.

- Куда вы лезете? - горячился Якун. - Места нет. У меня же двор маленький.

Правду сказать, покрикивал он больше для виду, а в душе доволен был, что люди собрались по такому случаю. Видно, никогда еще так не волновался Иванко. Как же, такие почтенные судьи пришли! Вон сидит длинноусый, с загорелым лицом старейший новгородский кузнец. Наклоняется Якун к Иванке и шепчет:

- Сей длинноусый такие мечи кует, что воеводы ссорятся из-за них, каждый хочет получить столь острый меч.

Люди сидят вокруг - и прямо на земле, и на деревянных колодах. Дверь в кузницу открыта, хоть и немного, а все же будет и им видно, а достойнейшие тут же, в кузнице.

В голове Иванки мелькнула предательская мысль: "Почто похвастался? А вдруг не выйдет?" Но он отогнал ее, даже рукой помахал над головой, словно отгоняя назойливую муху. Подошел, взял в руки кричу. Мельком взглянул - железо доброе, тягучим будет в ковке. А хозяин слукавил, не дал готовой длинной полосы, из нее можно было бы быстрее сделать. Видно, нарочно подсунули этот кусок, чтобы испытать гостя.

Иванко оглянулся - хозяин стоит у порога, наклонился к длинноусому. К меху подошел помощник Иванки. Еле удержался Иванко от улыбки. Вот молодцы! Ну и помощник! Здоровенный белокурый детина с крепкими, длинными руками. Этот как ударит молотом - наковальню в землю вгонит.

Что сделать, чтобы не жгло в груди, чтобы не дрожали руки и ноги? И все же не корил себя Иванко, что дал вчера согласие: пусть новгородцы посмотрят, как умеют галичане оружие делать! Эх, если бы отец тут был!

А руки все-таки дрожат. Иванко выжидает еще мгновение, сжимает правую руку в кулак, потом берет кричу и несет к горну, подсовывает ее длинными клещами к ослепительному огню. Помощник поддает жару - так нажимает на рукоять, что мех раздувается со свистом. Глаза Иванки встретились с глазами помощника, и Иванко с радостью заметил, как тот подбадривающе подмигнул ему: ничего, мол, не бойся, я помогу.

Пока парень нагревает кричу, Иванко берет с полки длинные стальные прутья и, волнуясь, перекладывает их на другое место. Но все его внимание - у горна. Помощник не спускает глаз с Иванки, ждет: как только тот махнет рукой, схватит кричу большими клещами и положит на наковальню. Иванко пробует один молот - легковат, не годится, тут нужен потяжелее. И он выбирает молот с удобной ручкой.

- Держи! - приказывает он помощнику.

Сказано будто и резко, неприветливо, но это для других, а помощник слышит в этих словах просьбу товарища: "Не подведи меня, помоги".

Длинноусый что-то шепчет Якуну. Они зорко следят за гостем. Иванко хоть и не смотрит на них - он вообще ничего не видит, кроме раскаленного железного куска, - но чувствует, что за каждым его движением следят, не отрывая глаз. Только бы не осрамиться, только бы не упустить миг, когда железо будет готово! В одно мгновение Иванко вспоминает все, что говорил ему отец о нагревании железа на огне, об умении вовремя увидеть золотисто-красный блеск, когда, железо словно бы само просит: "Бери меня из горна!" Как много значит для кузнеца своевременно выхватить раскаленный железный кусок! Иванко догадывается, что именно за этим и следят. Очень легко прозевать: упустишь момент - перегреется, переварится железо, и ковать его уже невозможно, станет оно хрупким, ломким. Плохо, когда и не догреешь. Попробуй тогда его ковать! Такое железо отец называл сырым.

- Смотри, сынок, оно как недопеченный хлеб. Снаружи будто и зарумянился каравай, а внутри сырой,- говорил отец.

Как пригодилась теперь отцовская наука! Когда Иванко подал знак помощнику тянуть железо клещами, когда крикнул: "Держи!", он был уверен, что и отец именно в это мгновение начал бы ковать. И все же что- то екнуло внутри и застыло, будто Иванко проглотил кусок льда.

Г-гух! Г-гух! - звучат удары молота. Помощник проворно поворачивает железо клещами, а Иванко бьет молотом. От раскаленного железа отскакивают искры, оно растягивается в длину, становится тоньше. Иванко перехватывает клещи и уже сам поворачивает железо, ставшее послушным.

Часть дела сделана, бесформенный кусок превратился в сплюснутую полосу. Но надо еще с двух сторон наварить твердое железо, то, которое дает крепость мечу, - нужно приварить и лезвие. Иванко клещами кладет сплюснутый кусок в горн, берет стальные прутья и, раскалив их на огне, прикладывает с двух боков к будущему мечу. Приварились! Теперь огня, побольше огня! Помощник яростно работает рукояткой, из меха с шипением вырывается воздух.

Что творится вокруг? Иванко ничего не замечает. Пот капельками скатывается со лба, ручейками течет по щекам, проникает за ворот рубахи. Еще никогда Иванке не было так страшно, даже тогда, когда лицом к лицу он сходился в лесу с воеводой. Тогда над головой свистел меч воеводы и смерть витала рядом. А ведь тут вокруг него добрые друзья. Отчего же так боязно ему и зуб на зуб не попадает, отчего дрожат ноги? Иванко кусает губы, тяжело дышит и еще быстрее двигается возле наковальни. Чего же он боится? Свою кузнецкую честь не хочет уронить. Одобрительно кивает длинноусый, подмигивает Якун. Умелый кузнец этот галичанин! У порога все больше собирается охотников посмотреть на невиданное диво, - ведь никто еще не превзошел новгородских ковачей-умельцев. Какой-то шум у порога, кого-то не пускают, слышны пререкания. Якун машет рукой: "Не мешайте!" Но эта перебранка не доходит до слуха Иванки - он забыл обо всем, ничего не видит и не слышит.

- На ногу наступил, медведь! - выкрикивает у порога дружинник Мстислава Микула, расталкивая толпу и пробираясь к Якуну.

Тот сердито качает головой, показывает кулак. Но Микула не обращает внимания на эти угрозы. Разве по-настоящему сердится побратим Якун? Высокий, проворный Микула уже улыбается Якуну, сверкая белыми зубами. Он на цыпочках подходит к Якуну.

- Почто ты размахался руками?

Якун молча показывает на Иванку.

- Вижу! - шепчет Микула. - И спешил сюда ради этого, взглянуть хочу, а они за полы хватают, не пускают.

На его обветренном, опаленном солнцем лице дружеская улыбка, и глаза смотрят так лукаво, что Якун только успокоительно машет рукой: садись, мол.

Снова Иванко бьет меньшим молотом по сваренному железу. Он уже похож на меч, этот железный кусок. Быстро летает молот в Иванковых руках: раз - удар по наковальне, два раза - по мечу. Вызванивает молот. Раз! Раз, два! Раз! Раз, два! Раз! Раз, два! Левым рукавом смахнул Иванко пот со лба. Молот танцует еще быстрее: раз по наковальне, два раза по мечу. Славно приварились концы, надо их теперь отковать с обеих сторон, чтобы лезвие стало острым. Железо послушно поддается, концы становятся тоньше и тоньше. Иванко спешит, пока оно не остыло, берет еще меньший молот и часто-часто выстукивает. Та-та-та-та-та! - трещит в ушах. Вот уже отковано и с другой стороны, можно посмотреть. Иванко разжимает клещи и кладет их на скамью, обматывает тряпкой конец меча там, где должна быть рукоять, и поднимает его. Прищурив левый глаз, рассматривает правым - меч ровный, нужно только наточить.

Только теперь почувствовал Иванко усталость, одеревенела правая рука, ноет плечо. Он оборачивается и, удивленный, пятится назад. Сколько людей собралось!

Смущенный Иванко улыбается и низко кланяется Якуну.

- Спасибо тебе... Хорошая кузница у тебя. - Подает ему меч. - Вот меч... готов... надобно только закалить и рукоять закончить.

Якун осторожно берет меч, осмотрев его, передает длинноусому. Тот поправляет тряпку, крепко сжимает меч в руках, поворачивает во все стороны.

- Умелец! - тихо произносит он. - Поклон тебе, - склоняет голову старик. - Что скажешь, Якун?

- Умелец! Умелец! - скороговоркой выпаливает Якун и радостно обнимает Иванку. - Побольше таких кузнецов - мечей у русских будет много.

- А будет мечей у русских много - пусть трепещет враг! - кричит Микула. - Иванко! Я думал, что ты только мед пить умеешь, а ты и мечи куешь! И от воинов тебе поклон. - Микула наклонил голову до самой земли. - А этот меч... подари мне, Иванко.

Смущенный Иванко поглядывал то на Якуна, то на Микулу, не зная что ответить.

- Дари! Дари! - кричит Якун Иванке. - Твой меч будет, - поворачивается он к Микуле. - Я доделаю. То все едино, что Иванко.

Вокруг ни одного галичанина, где же они? Иванко вспомнил, что пришел сюда один. Хоть и нет близко земляков, разве ему плохо здесь, разве он одинок? Такие родные, такие близкие эти новгородцы!

- Иванко! - восклицает Микула и словно клещами сжимает его руку. - Сегодня я буду тебя потчевать. За такой подарок десять корчаг меду выпьем.

Якун лукаво улыбается. Откуда же такие деньги у веселого парня? Десять корчаг! Эка хватил Микула! Но коль сказал "десять корчаг" - пусть будет десять. Надо выручать веселого дружинника.

- А нас не кличешь? - спрашивает он Микулу.

- Вас? Всех зову!

- Пойдем выпьем за галицкого кузнеца Иванку! - кричит Якун. - Ты не будешь перечить? - трогает он Иванку за локоть.

Перечить? Не шутит ли Якун? Почему же не согласиться? Иванко радостно улыбается в ответ.

- Иванко не перечит. Пойдет! Пусть зовет Микулу, - неугомонным басом рокочет Якун.

- Зову! Пошли!

Выйдя из кузницы, Иванко, глубоко, полной грудью вдыхая свежий воздух, отправился с новгородцами на Торг, к медовару Михайле.

Не только Иванку новгородцы встречали так искренне и сердечно. Все галичане разбрелись по Новгороду, как по давно знакомому городу, и каждый нашел себе приятелей. Но никто не искал того, чем интересовался Кирилл. Его привлекали книги, он хотел посмотреть, как их пишут; хотел увидеть дивные рукописи, каких не было ни в Галиче, ни во Владимире. И он скоро столкнулся с молодым списателем Матвеем, своим ровесником.

Матвей работал в книгохранилище при Софийском соборе. С утра и до ночи сидел он, согнувшись, за узеньким столом и переписывал книги. Он был не один. В длинной неприветливой горнице таких писцов сидело человек двадцать. Все они прилепились возле окон и непрерывно скрипели гусиными перьями. Много интересного показал Матвей Кириллу - как делать чернила, как выбрать самые лучшие перья, как готовить красные, синие и голубые краски для разрисовывания книг. Кирилл внимательно слушал рассказы Матвея, а потом выразил желание заглянуть в книги, почитать их.

- А это не у нас, мы только переписываем, - покашливая, слабым голосом поведал Матвей, - а ты попроси дьяка Андриана, он надзирает за книгами. Но он злой человек, насмешник и сквернослов. - Робкий Матвей отвернулся и перекрестился. - И над нами он потешается, всякие прозвища придумывает. И меня дразнит, называет немой щукой - по той причине, что я худой и мало разговариваю. А я боюсь всех. Мать моя говорит, чтоб я никому не перечил, всех слушался, а то выгонят, и нечего есть будет.

Кирилл пожалел беззащитного, забитого отрока и дал ему двадцать ногат из своего ничтожного запаса, решив несколько дней не покупать рыбы, а довольствоваться во время ужина хлебом и водой. К тому же на Алексеевом подворье всем гостям давали такие сытные обеды, что можно было незаметно спрятать под кафтан добрую краюху хлеба и принести сюда. Как бывал рад Матвей этому хлебу! Он осторожно заворачивал его в чистенькую тряпочку и растроганно шептал:

- Это я матери понесу.

Хотя и робким был Матвей, но все же отважился привести Кирилла к Андриану. Кирилл был благодарен ему за это. Какие богатства он тут увидел! Сначала Андриан и впрямь показался ему нелюдимым. Надменный, сидел он в пропахшей пылью и мышами комнате. Вокруг, вдоль стен, на широких полках под самый потолок, одна на другой лежали книги.

Приметным было иссиня-красное пучеглазое лицо Андриана. Его приплюснутый нос торчал между нависшими, одутловатыми щеками; под глазами пухлые мешки, взгляд пустой, стеклянный.

- Щука карася привела. Ну-ка, повернись, карась, покажи, что у тебя на спине! - пренебрежительно проскрипел Андриан.

- Я не карась, - робко молвил Кирилл.

Но и этот скромный ответ показался хозяину дерзостью.

- Прочь отсюда! - вскочил Андриан со скамьи.

Удивительно, что пугливый Матвей на этот раз не растерялся, а смело сказал сердитому монаху:

- То Кирилл, он из Галича.

Андриан моментально обмяк, суровость его как рукой сняло. Он поманил к себе Кирилла:

- Иди ко мне. Ты из Галича? Ты и князя Даниила видел? Здрав буди.

Увидев, что все закончилось благополучно, Матвей незаметно вышел.

Кирилл учтиво поклонился.

- Видел. Как не видеть!

- Садись сюда. - Андриан подвинул книги, освободив на скамье место для Кирилла и для себя. - И я бы там был, да не привелось. Еще в ту пору, когда Роман, отец Даниила, в Новгороде был, - Андриан задумался. - Давно то было, без двух полста лет. Молодым я был, таким, как ты. Уходил Роман на Волынь и говорил: "Поедем со мной, писцы мне нужны". Собрался я, но не поехал - лихорадка била. Да что ты, как воробей на ветке, с краешку прицепился? Садись на скамью. - Он взял Кирилла за плечи и подвинул к стене. - Вот так. Выходит, что мы с тобой земляки, - ты оттуда приехал, а я туда собирался ехать.

...Теперь Кирилл целыми днями пропадал у Андриана, перебирал книги, перечитывал их. Монах сидел в дубовом кресле, сделанном им самим, и все время бормотал, радуясь внимательному слушателю.

- Так мне удобно сидеть, - откинувшись на грубо отесанную спинку, говорил он. - Одышка меня мучит, в груди что-то болит. До того щеки отекают и глаза пухнут, что глядеть невмоготу. Тут я и живу и сплю, вон там, - он указал в уголок светлицы, на деревянный настил, зажатый между книжными полками. - Говорят, что злой я. Но не зол я - то хворь меня донимает. Востер на слово - это так. А зла никому не причинил. Потешаются люди надо мной, пучеглазым обзывают, а я и огрызаюсь. Книги, сынок, читай. Есть у нас такие, что у вас и не сыщешь, - еще никто их не переписывал.

- Мне бы о чужих странах, отче,- попросил Кирилл.

- Возьми "Сказание о святой Софии в Царьграде"- там, на верхней полке, справа, лежит...

Кирилл приставил лесенку и достал толстую книгу, оправленную в переплет из телячьей кожи.

- Почитай, там много интересного есть. Купцы наши не раз бывали в Царьграде. Уважают там купцов русских за честность в торговле и русские добротные товары. А сие - слава земли Русской. Видели купцы, как там люди живут, и все то писцы из уст их записали.

Кирилл до позднего вечера читал, расспрашивал Андриана о том, что ему было непонятно.

- Вишь, как любопытно тебе! Читай, Кирилл. Завтра покажу еще одну книгу, написанную нашим новгородцем. Недавно, десять лет, как сделана.

На следующий день Кирилл прибежал к Андриану рано-ранехонько - не спалось от нетерпения, хотелось поскорее увидеть книгу.

- Гляди, я уже приготовил, - промолвил Андриан, как только Кирилл переступил порог.

Кирилл увидел на столе такую же толстую книгу, как и вчера. Осторожно поднял оправу и вслух прочел на первом листе:

- "Книга-паломник". О чем сие?

- А это боярин Добрыня Ядрейкович в странствии был, в Царьграде жил и все то списал в книгу. Недавно были там наши и молвят, что в том Царьграде разрушены дома многие, в сей книге описанные...

- Крестоносцы разрушили? - спросил Кирилл, листая шершавые страницы.

- Они. А ты ведаешь о них?

- Ведаю. Старые люди говорили, что император царьградский бежал от крестоносцев на Русь, в Галиче спасался.

- Про тот Царьград вся книга исписана.

Кирилл не знал, как и благодарить Андриана за такие книги, - столь много нового узнавал из них.

- За что благодарение? За то, что ты сам читал? - с напускной строгостью, улыбаясь, протестовал Андриан. -Для того и писано, чтоб читали. А мне радостно за тебя - ты книголюб вельми великий, мало я таких видел.

8

Вечером Дмитрия позвали к Мстиславу. Князя три дня не было в Новгороде - выезжал на охоту. В лесу и нашел его гонец, привез весть о прибытии гостей с Галицкой земли. Вчера ходил Дмитрий к архиепископу, относил Даниилову грамоту. И до сих пор никак не мог успокоиться от неприятного впечатления. Любезно разговаривал с ним архиепископ, пригласил сесть к столу, расспрашивал о Галиче, о Владимире, и о том, что чинит Бенедикт в Галиче. А Дмитрий никак не мог взять в толк, от души ли говорит хозяин. Пообещав, что помогут новгородцы галичанам, ругал грабителя-захватчика Бенедикта, а когда дошло до разговора о Мстиславе, на лицо архиепископа будто черная туча набежала. Ничего плохого не сказал он о Мстиславе, но от его слов повеяло таким холодом, что Дмитрий понял - нет приязни между архиепископом и Мстиславом, и даже испугался: не повредит ли это его посольству, хотя все люди, с которыми он встречался - и купцы, и сотские из Мстиславова войска, - радушно приветствовали его и близко к сердцу принимали горе галичан. Были и такие дружинники, которые тотчас же соглашались ехать в Галич. Но что он мог сказать им? Ведь он еще не видел Мстислава. Вчера, после пребывания у архиепископа, была у Дмитрия стычка с Иванкой. Не успел он еще раздеться после возвращения от архиепископа, как пришел посланец от посадника и рассказал, что посадник недоволен людьми Дмитрия: ходят они по всему городу и горланят; вспомнил об Иванке, о том, что выкрикивал он на гульбище у медовара, рассказывая, как жгли имение Судислава в Галиче.

- Вельми распустились твои галичане, - вкрадчиво говорил посланец посадника, молодой боярин с лисьим лицом, непрестанно шмыгая носом. - Посадник сердится. Прикрути ты их, ибо у сего кузнеца язык длинный... У нас и без того хватает своевольников...

Боярин откланялся и ушел, а Дмитрий закипел от гнева. Еще ничего не сделано в Новгороде, а уже такие неприятности! А что, ежели не удастся уговорить новгородцев, ежели помешают эти неприятности? Что тогда дома скажут? Не погладят по голове. Да и посольство провалится, такое большое дело рухнет. Растревожился Дмитрий, вспылил. Под злую руку и вошел к нему Иванко.

Не дав удивленному кузнецу опомниться, Дмитрий коршуном налетел на него:

- Кто ты еси? Кто посол - ты или я? - Дмитрий от злости заикался. - Ты? Ты что? Длинный язык...

Иванко мигал глазами, не зная, о чем идет речь, поглядывал на сотского, стоявшего рядом, а тот незаметно для Дмитрия мотнул головой, развел руками.

- Ты мешаешь!.. Зачем я тебя взял? Испортишь посольство...

Не понимая, что хочет от него Дмитрий, обиженный Иванко выпрямился; хмель как рукой сняло.

- Я испорчу? - Он так повысил голос, что Дмитрий невольно попятился. - Я испорчу? Кто это наушничал на меня? Я с новгородцами как брат родной и ничего плохого не сказал.

- Ничего плохого? А у медовара что извергал из уст?

Иванко не мог сообразить: что же он не так сказал?

- Не припомню, - оправдывался он. - Будто никого и не обидел.

- Хулу на бояр возводишь?

- Хулу? - еще больше удивился Иванко.

"Ужели Кирилл что-нибудь сказал про наш разговор в пути?" - подумал он, но отбросил эту догадку: не такой человек Кирилл.

Дмитрий подошел к нему.

- Не помнишь? А про Судислава забыл? А про то, как жгли его усадьбу, говорил?

Иванко обрадованно выкрикнул:

- О! Про Судислава было! Так то ж крамольник! Он с Бенедиктом вместе... Вот если б мы его тогда поймали!

- Крамольник? А тебе что? Не твое дело. Бояре с боярами сами говорят, а ты готовое слушай.

- Он русских людей продал чужеземцам.

Дмитрий так гневно глянул на кузнеца, что тот больше ничего не сказал.

- Продал? Прикуси язык! - Дмитрий помахал кулаком перед носом Иванки. - Хочешь, чтоб голова уцелела? Сиди на подворье и никуда не выходи вечером. Я бы тебе показал, как про бояр языком молоть... Ступай прочь!

Удивленный Иванко выбежал на улицу. "Почто тысяцкий так обиделся за Судислава? Ведь он же его ненавидит?" Кузнецу и невдомек было, что все бояре одним миром мазаны, всюду на смердов косо глядят. Не мог он догадаться, что его слова, сказанные друзьям у медовара, так быстро дойдут до ушей архиепископа (а слова эти мигом дошли - было кому подглядывать да подслушивать); Иванке и невдомек, что его имя, имя простого кузнеца из далекого Галича, стало известно архиепископу - самому богатому новгородскому боярину. Так вот и познакомились они, не встречаясь. Рассвирепевший архиепископ отчитывал перепуганного посадника: "Стар ты уже стал, неповоротлив, не ведаешь, что в городе творится. От купцов иноземных я узнал про того галичанина... Мало разве у нас своих непослушных, а тут еще и гости приехали. Ты проследи за ним - авось где-нибудь нечаянно в воду упадет или в яму оступится. А твои люди почто рты разевают? Таких хватать надлежит, чтоб никто и не видел".

Архиепископ хорошо представлял себе, что было у медовара. "Этой голытьбе только того и нужно, - видно, хохотали, когда рассказывал кузнец, как пылал терем Судислава. Им только развяжи руки..." Не давала ему покоя новгородская вольница, - того и гляди, вспыхнет буря.

Дмитрия оставили одного. Стоит он посреди гридницы, оглядывается вокруг. Так же, как и у них во Владимире или Галиче, у стен стоят окованные железом столы и лавки, на стенах развешано оружие, а пол устлан шкурами звериными.

Открылась дверь, в гридницу вошел мужчина - среднего роста, черноволосый, с поседевшими усами, одетый в расшитый серебром синий кафтан. Подошел к Дмитрию, поздоровался.

- Это ты, боярин, от князя Даниила послом приехал? Как зовут тебя? - спросил он приятным голосом.

Дмитрий обрадовался - у этого боярина он и спросит о Мстиславе.

- Челом тебе, добрый человече, - и поклонился. - Я посол, а зовут меня Дмитрием.

- Далече ты заехал. Какая же беда тебя пригнала?

Сердечность незнакомца подкупила Дмитрия, и он рассказал ему о своей поездке. Незаметно подошли к окну и сели рядом на скамье.

- Лезут на Русскую землю, - сжал кулаки новгородец, - хватают за горло, дышать не дают. - И вдруг оживился, черные глаза его засверкали, он воскликнул: - Бить надо! Бить так, чтобы бежали куда глаза глядят!

Напуганный этим выкриком, Дмитрий даже отодвинулся немного дальше.

А новгородец горячился:

- А что же вы? Перепугались? Боитесь?

Какой дерзкий этот боярин! Сперва казался таким обходительным, а теперь издевается.

- Ты не кричи, боярин! - вскочил Дмитрий со скамьи.- "Перепугались"! Сам пойди попробуй.

- Не притупились ли ваши мечи? - с лукавой улыбкой спросил новгородец.

- Глумишься? Мечи у нас есть и люди храбрые есть, да силы мало. Сидя тут, в Новгороде, нетрудно явить мужество. А ты у нас побудь, тогда и узришь.

- А что зреть-то? Я бы с врагами мечом...

- Да что с тобой толковать! Хвастун! Таких нам не надобно.

- А ежели попрошусь в Галич, возьмут?

- Тебя? - рассердился Дмитрий. - Нет! Скажу князю, чтоб не брал.

- Такие люди мне по душе! - расхохотался новгородец.

- Зато такие, как ты, мне не по душе, - отрезал Дмитрий.

- Закипел, юноша! Остынь, - продолжал подтрунивать новгородец.

Дмитрий не оставался в долгу:

- Ты язык не распускай. Я тебе не мальчик. Я тысяцкий.

- О! А я и не знал...

- И знать тебе не надобно. Князь Мстислав скоро придет?

- А со мной не хочешь говорить?

- Не желаю! - нахмурился Дмитрий, еще крепче стиснув в правой руке пергаментный свиток - грамоту Даниила.

- Ну, так скажи, какая дружина у князя Даниила?

- Я князю Мстиславу поведаю о том.

- Востер ты. Знали Даниил и Мирослав, кого посылать.

- Тебя не спрашивали, - буркнул Дмитрий.

- Гостям не пристало так ответствовать. Неучтиво.

- А я не твой гость.

Новгородец громко хлопнул в ладоши, и на пороге появился Микула.

- Ты, Микула?

- Я, княже.

- А где отроки?

- Вышли.

- Вели, чтоб меда крепкого подали.

Микула бесшумно вышел из гридницы. Все произошло так быстро, что Дмитрий растерялся.

- Я... Я не... знал... - заикался Дмитрий. - Прости... я...

Мстислав дружески положил свою руку на плечо Дмитрия.

- Без сих слов! Не бойся. Что прощать? Люблю горячих, не люблю тихоньких да льстивых, то не воины, - подбодрил он Дмитрия, и тот успокоился.

- Я так тебе сказал... - начал Дмитрий, но Мстислав не дал ему договорить.

- Сказал? Славно сказал! Попробовал бы так архиепископу молвить, увидел бы тогда! - И Мстислав вдруг преобразился: ссутулился, оттопырил губы и закатил глаза под лоб, поднял правую руку и скрипящим голосом начал: - "Ты что, чадо мое, богохульные словеса пускаешь, старших не чтишь? Бить тебе каждодневно поклонов триста утром и вечером". - И расхохотался: - Ха! Ха! Ха! Так бы сказал тебе архиепископ. Это бы еще ничего, что поклоны бил, душу спасал, а то и тела не уберег бы. Ничего не забывает старый лис, где-нибудь так бы схватил тебя - света белого больше не увидел бы.

Смущенный Дмитрий слушал, не зная, что и ответить. Он ругал себя за то, что сразу не смог угадать, с кем встретился.

- Удивляешься? - спросил Мстислав. - Не удивляйся! Вот тут он у меня сидит, - он ударил себя в грудь, - шипит, яко гадюка. Глядеть на него тошно.

Об этой неприязни никто не говорил Дмитрию, а Мстислав открылся ему, незнакомому человеку. После этого Дмитрий почувствовал, что говорить с Мстиславом будет легко.

- Прости, княже, что так дерзко говорил с тобой...

Мстислав глянул на него добрыми глазами, улыбнулся:

- Теперь говори, посол.

Дмитрий стал перед Мстиславом и протянул ему свиток. Мстислав развернул его на столе и стал читать.

Уже не упрекал себя Дмитрий, что так повел себя с Мстиславом. Может, это и к лучшему? Присматривался к Мстиславу - тот нахмурил брови, глазами быстро бегает по пергаменту, иногда поднимает голову и смотрит на Дмитрия, а потом снова читает. Нет, такое открытое лицо, такие глаза не могут лгать.

Мстислав кончил читать, коснулся кончиков усов и глянул на Дмитрия. В его взгляде Дмитрий уловил сочувствие и решительность.

- Написано, как ты мне говорил, - промолвил Мстислав. - Надобно идти - свои же, русские, кличут. Я пойду. А много ли воинов будет - увидим завтра на вече.

Заметив обеспокоенность Дмитрия, быстро добавил:

- Ты что, не веришь? Боишься, что мало войска пойдет? Моя дружина вся со мной будет, а мне больше и не надобно, чтоб ударить со всех сторон. Не люблю назад возвращаться. В поход на Бенедикта множество ратников понадобится. Ничего, соберется вече, послушаем. Сей рыжий лис, архиепископ, не говорит, что поход не надобен, однако же помешать в чем-нибудь он способен. Вот оружие понадобится, и есть оно у оружейников, а кто даст деньги? Город должен дать. А что на это скажет лис? Да что ты молчишь?

- Я слушаю, княже.

Дмитрий ничего не мог добавить. Он обрадовался, что Мстислав так сочувственно отнесся к просьбе Даниила.

- Слушаешь? Слушай! Еще и не то услышишь завтра. - Мстислав так и сыпал словами. - Не был я в Галиче, а пойти туда хочется, - подмигнул он Дмитрию. - Не сидится на месте без дела. Мечи ржавеют, и сердце просится: "Пойдем". Не могу в словесных битвах с архиепископом томиться! На поле ратном наше место, там поговорим с врагом мечами. Не так ли?

- Истинно так, княже.

- Я и забыл, - глянув на стол, сказал Мстислав, - давно уж мед принесли. За такого гостя и выпить не грешно.

Они подняли большие серебряные кубки и чокнулись. Крепок мед у Мстислава - будто огнем обожгло.

- А я признаюсь тебе, - таинственно прошептал Мстислав Дмитрию на ухо, когда уже осушил кубок, - сам думал податься в Галич: растрогал меня слепой Митуса, вельми сердечно пел про ваши горы, про реки быстрые. Но как пойти незваному? А теперь пойду, прогоним врага с Русской земли.

9

Над городом струилась утренняя прохлада, тянуло сыростью с Волхова, с озера Ильмень. Солнце медленно, лениво поднималось из-за лесов. На заставах стражники убирали ночные рогатки, боролись, чтоб согреться, толкали друг друга. На небе ни облачка; осенний день обещает быть теплым, приветливым. И на Торгу еще тихо: не подъехали из подгородних сел смерды с разной снедью; не слышно шума крикливых баб-торговок; еще и купцы отдыхают, разомлев от пота на мягких перинах. Лишь кое-где из переулков показываются купеческие биричи, - они идут к клетям, гремят длинными ключами, протирают заспанные глаза. Это самые старательные слуги своих хозяев, они боятся опоздать. Если купец придет раньше, так он при всех даст тумаков, да еще, чего доброго, и прогонит за неповоротливость. Биричи перебрасываются словами, скребут затылки, чешут искусанные надоедливыми блохами животы.

- Как твой? - зевая, спрашивает долговязый парень, у толстого старика.

Тот хихикает, его маленькие глазки скрываются под нависшими бровями.

- Взбесился. Колотил меня вчера. Поймал во дворе и пальцем в рот полез. Кто ему донес? Рычит: "Давай сюда резану!"

- Достал? - равнодушно спрашивает долговязый.

- Достал, - залился мелким смешком старик. - Такой да чтобы не достал! Пальцы у него железные.

- Дурак.

- Кто?

- Да не он, а ты, - щурился, поглядывая на солнце, долговязый.

- Собака!

- Кто? - встрепенулся парень.

- Да не он, а ты, - быстро произносит старик.

Долговязый проворно хватает с земли полено и бросается к старику. Тот, пригнувшись, спешит в клеть и рывком закрывает калитку. Долговязый недовольно сплевывает, бросает полено и бормочет себе под нос:

- Удрал. Я б тебе глаза выдрал, лукавый пес! Я б тебе показал, как ворованные деньги во рту прятать!

Из-под рундуков, из-под клетей вылезают грязные, в изодранном тряпье калики перехожие, нищие. Двое без рубашек, в истлевших от грязи и пыли штанах приближаются к долговязому, начинают канючить:

- Божий человече! Дай мучицы!

- Подай Христа ради! Со вчерашнего дня не ели.

Долговязый сердито отмахивается:

- Идите, идите. Пусть бог и купец вам дают. А то мне так дадут - не рад буду.

- За деток твоих помолимся, - гундосит одноглазый, с сумой на плечах.

- За деток? - хохочет парень. - А жена где? Жену мне вымолите!

Этот разговор слышит старик. Он выглядывает из-за калитки и вмешивается:

- Вы ему, бешеному псу, бабу-ягу найдите.

Парень будто не слышит, машет руками:

- Бегите отсюда! Купец идет.

Нищие неохотно плетутся дальше, перебегают к другой клети.

Рано утром выходят на Торг и галицкие дружинники, чтобы купить себе еды. Сегодня они звали Иванку, но он огрызнулся и перевернулся на другой бок. Сладок утренний сон, тем более что Иванко долго не мог уснуть после Дмитриевых упреков. А что, собственно, плохого сказал он, Иванко, своим друзьям-новгородцам? После третьей чаши он уже и не помнит, что было. К нему лезли целоваться бородатые кузнецы и гончары. Не к чужеземцам же он приехал - почему же сидеть молча?

Снится Иванке, будто он во Владимире, вернулся домой, народу много на улицах, радостно здороваются все знакомые, а Роксаны нет. А так хочется увидеть ее! Он идет, идет, доходит до церкви и почему-то лезет на колокольню, берется за веревку, начинает звонить. Ужели не услышит Роксана, не догадается, что он ее зовет? Уже и с колокольни спустился, а колокола гудят. "Кто же это звонит?" - кричит он и от своего крика просыпается.

За окном гудит вечевой колокол: бом-бом-бом-бом!

Иванко вскакивает, выбегает на подворье. Тут еще сильнее слышен неугомонный звон. Надо будить Дмитрия.

Умывшись, Дмитрий начал одеваться.

- А ты сиди дома, - сурово приказал он Иванке.

- Сидеть дома?! - возмутился Иванко.

- Сидеть.

- Не буду! - горячился Иванко.

- Не будешь, так иди. Только ежели что случится, ие рассчитывай на меня.

Иванко умолк, задумался и вышел на подворье.

Как настойчиво и искренне приглашали его друзья, как приветливо напоминал Якун, чтобы он не опаздывал! А он здесь сидит взаперти. Но друзья и тут помогли. Пришел Микула в праздничной одежде, с мечом. Он ничего не знал о горе Иванки.

Они сели вдвоем за оградой. Иванке пришлось рассказать о своем разговоре с Дмитрием.

- Приходил к Дмитрию боярин от посадника? Грозился? Плохо, - задумчиво сказал Микула. После этих слов Иванко забеспокоился. - Значит, будешь сидеть дома, как мышь в норе.

- Ничего не боюсь! Пойду!

- Стой, стой, не горячись! - остановил его Микула. - Пырнут ножом в бок - и не увидишь кто.

Иванке пришлось согласиться с Микулой.

- Так как же? - печально спросил он.

- Не горюй! Пойдешь! - успокоил его Микула. - С нами будешь, с дружинниками. А еще так сделаем: принесу тебе кольчугу, наденешь, а сверху кафтан. Пусть хоть мечом колют.

Вечевой колокол не переставал гудеть, подгоняя людей на улицах.

- Какой колокол? - спрашивали новгородцы друг друга. - Малый?

- Нет. Разве не слышишь? Большой. К Софии идти.

Меньший колокол созывал на вече к Торгу у Ярославова подворья. А сегодня архиепископ велел созывать на площадь к Софии. Новгородцы толпами шли со всех концов - с Плотницкого, Славенского, Гончарского.

Перед мостом через Волхов Микула и Иванко остановились.

Их толкали, тискали. Вокруг стоял шум. Каждый хотел перейти через мост поскорее, чтобы стать ближе к помосту.

- Опоздали мы с тобой, - опечалился Микула, - с кольчугой возились.

Весь Новгород был на ногах и двигался к детинцу.

Обезлюдел Торг, биричам нечего было делать - теперь покупателей и медом сюда не заманишь. Осталось только навешивать замки и бежать со всеми. Кто откажется от такого зрелища! Ведь вече собирается не часто. Приятели встретили знакомого медовара, он возился у двери - никак не мог загнать ключ в замок. Микула взял его за плечо.

- Дашь по корчаге меду?

Медовар сердито гаркнул:

- Ты что? Глаза вылезли, не видишь? - Но, узнав Микулу, смягчился: - Тьфу! Никак замок не слушается, а ты с шутками...

Неожиданно послышалось:

- Беги на вече, мы посторожим. Больше ведра не выпьем. Замок не нужен.

Иванко оглянулся. Эти слова сказал одноглазый нищий. Он где-то оставил суму и держал в руках длинный суковатый посох. Худое, обнаженное по пояс тело его поражало выпирающими из-под сморщенной кожи ребрами. От солнца и ветра кожа огрубела, почернела, будто ее коптили на огне.

- А! Миколай! - дружески улыбаясь обратился Микула к одноглазому.

- Я! - живо откликнулся тот.

- Что ты высох так?

- В святые пробиваюсь. Кости есть, кожа есть, - он пощупал свои бока, грудь, - в пещеру класть можно, не протухну. В Киев пойду, там есть место в лавре.

Раздался хохот. Медовар плюнул и перекрестился.

- Тьфу! Богохульник! Я тебя к епископу... Вишь, какой святой нашелся!

Одноглазый не растерялся:

- К епископу? Так я же и хотел к нему идти. Тебя искал. Расскажу епископу, как ты крестом осеняешь себя, а мед в корчаги не доливаешь. Не к святому ли Петру понесешь ты украденное?

Медовар, словно иглу проглотил, умолк. И ключ его сразу же вошел в замок. Не глядя на одноглазого, медовар скрылся в толпе.

- Кто это? - шепотом спросил Иванко у Микулы.

- Миколай. Бродит по земле, бросает его судьба, как ветер листья. Закупом был, изгоем в монастырях, а потом прогнали. Работать не может, здоровья нет, а кормить даром в монастырях не хотят. Вот и бродит нищим, хлеба просит.

Медленно шли они через мост, еле двигались. Легче стало, когда вошли в детинец, но и там нельзя было идти быстрее - со всех сторон их окружали головы и спины.

- Жарко, - намекнул Иванко на кольчугу.

- Ничего, зато не будет холодно.

- Не увижу ли я тут Якуна?

- Ищи иголку в сене!

Наконец добрались до площади, их словно волной сюда прибило.

- Глянь, вон видишь помост, там будут архиепископ и посадник, - толкнул Микула Иванку.

Иванко поднялся на цыпочки и над головами увидел высокий помост перед храмом Софии.

- А князь? - спросил Иванко.

- И князь и Дмитрий там будут. Смотри, смотри, уже выходят!

Первым взошел на помост архиепископ в раззолоченных ризах, поодаль, в сторонке, остановился Мстислав, а потом, пропуская Дмитрия перед собой, появился посадник. Он подошел к архиепископу и начал что-то шептать ему.

- А там бояре, вон смотри, на паперти, - показывал Микула рукой, но Иванко не видел их, ибо паперть была за помостом.

Площадь гудела тысячами голосов.

- А нам будет слышно? - спросил Иванко.

- Услышишь! - крикнул Микула.

Иванко теперь не отрывал глаз от помоста. Вдруг трижды ударили в колокол.

- Тишины требуют, - пояснил Микула.

И верно, шум начал утихать.

10

Кирилл устроился лучше всех галичан. Он стоял на крыльце монастырского книгохранилища, а это было очень близко от помоста. Андриан помог ему в этом. Вчера шепнул своему гостю, что утром вече собирается.

- Хочешь все увидеть - ночуй у меня. Выйдем, когда все соберутся.

Мог ли перечить Кирилл? Он поблагодарил Андриана, только вечером сбегал к своим и предупредил их, что ночевать будет у монаха Андриана.

С высокого крыльца хорошо видно всю площадь. Кирилл силится увидеть, где стоят галичане. Рассыпались они повсюду между новгородцами. Вон стоит Иванко с Микулой, а вон два дружинника, а там, слева, еще трое.

- А кто это напротив нас? - наклонился Кирилл к уху Андриана.

Андриан дернул его за руку и тихо ответил:

- Сейчас скажу, подожди... То купцы заморские... Не разговаривай громко, их биричи недалеко стоят, услышат.

У крыльца высокого каменного строения, вдоль стены - широкий помост со скамьями. На них сидят безбородые напыщенные чужеземцы.

- Тот, который с самым большим посохом, - продолжал Андриан, - купец из Дании. Много денег имеет.

- Дания? - вопросительно посмотрел Кирилл.

- Есть такая страна на море, там, где солнце заходит.

- Как много их! - удивляется Кирилл.

- Много. Множество товаров к нам везут, но и от нас берут немало. Два двора занимают, немецким и готским те дворы называются. Пускай живут - хорошие люди. Только тот, толстый, вельми лукавый - свейский купец.

- Который? - переспросил Кирилл.

- Тот, что возле высокого сидит. Хитрый, не любят его наши купцы.

Но Кирилл уже не слушал Андриана. Он наклонился вперед, едва не перескочил через перила.

- Свейский, говоришь?

- Свейский. Уже, почитай, больше года в Новгороде.

Кирилл качал головой и шепотом ругался.

- Ты чего? - всполошился Андриан. - Не заболел ли?

- Заболел? Отчего? - задумчиво ответил Кирилл. - Нет, не болен... Болен, болен, - торопливо добавил он, - болен от лютости... Ах ты собака!

- Да ты что? Что? - испуганно потянул его в сени Андриан.

- Не тяни! - Кирилл оттолкнул старика от себя. - Смотри и запомни. Я могу доверить тебе тайну. Тот свейский купец - не свейский купец.

- Кирилл! Тише.

- А я же только тебе говорю. То не купец, а латинский поп. Зверь! Людомира замучил!

Сбиваясь, Кирилл поспешно рассказал Андриану о том, что происходило в яме, о том, как истязали Людомира. Окровавленный Людомир тогда уже ничего не видел, он не заметил, как насильно втолкнули в яму четверых галичан, схваченных на улице. Среди них был и Кирилл. "Смотрите! Расскажите своим галичанам, всем то же будет!" - неистово орал тогда Бенедикт, а монах прыгал вокруг него.

Андриан побледнел и прошептал на ухо Кириллу:

- И этот... купец - он? Верно ли признал?

- Он! Узнал. Я его не раз в Галиче видел. Что теперь делать?

- Боюсь, - сжал Андриан руку Кирилла. - Поразмыслить надобно... Боюсь... Не поверят... Нет, поверят, а что с ним учинят? Ничего. Скажешь - тебя уберут, в яму бросят, рот заткнут. С этими купцами не будут ссориться.

- Уберут, - задумчиво промолвил Кирилл. - А что поделаешь?

- Молчи... Ты молод. Я сам... А то бояре вельми злые. Кто тебе или мне поверит? Я сам поймаю его на слове, пойду к купцам... Нет, к посаднику... Я ему, покажу, как русских людей убивать! А ты не встревай, а то и домой не попадешь.

Архиепископ поднял крест, и стало так тихо, будто на площади не было ни единого человека.

- Люди Великого Новгорода! - услышал Иванко старческий голос. - Слушайте все. К нам прибыл посол из Галича, подмоги просит князь Даниил против иноплеменных.

Дмитрий вышел из толпы и поклонился. По толпе прошелестел ветерок.

- О! Дмитрий, Дмитрий говорить будет! - неожиданно вырвалось у Иванки.

На него зашикали.

- Люди русские новгородские! - громко прозвучал голос Дмитрия. Сняв шелом, Дмитрий три раза низко поклонился во все стороны. - К вам мы пришли! Галицкий люд просит вас. Грамоту князь Даниил написал к мужам новгородским. Когда злые люди обижают кого-нибудь из семьи, кто защищает? Свои! Кто щитом становится для дитяти? Отец да братья родные. А к нам чужеземцы забрались. Король мадьярский баронов пригнал. Сидит Бенедикт в Галиче, веру нашу попирает, над женщинами враг глумится, дышать не дает. Долго ли так будет? Помогите, братья! Русских людей вызволите! Убивают враги, мучают...

Толпа зашевелилась, глухой ропот возмущения прокатился по площади:

- Наших убивают!

- Не дадим убивать!

- Врага изгнать!

- Братья ведь наши!

- Пойдем в Галич!

Архиепископ поднял крест, но людское море бурлило, кипело, из края в край перекатывался шум голосов. Он махнул рукой - трижды зазвонил маленький колокол. Шум утих.

- Посадник хочет говорить!

И в ответ где-то в толпе резкий голос разрезал тишину:

- Слушаем!

Приглаживая ладонью бороду, посадник поклонился и начал издалека:

- Люди русские всюду живут - и в Новгороде, и в Галиче... Но далеко они разошлись, рукой не достать. И солнце одно, а греет неодинаково.

- Ты о помощи говори!

- Для чего солнце поминаешь? - загудело вече.

Стараясь перекричать, посадник изо всех сил натужился:

- Я о помощи. Не близко идти. Мы у себя... Самим войско надобно...

Еще сильнее забурлили новгородцы:

- Видим, куда гнешь!

- Налей в рот воды!

Посадник силился что-то сказать, махал руками, но его слова тонули в шуме толпы. Раздались гневные возгласы:

- Не желаем слушать!

- Иди прочь!

Сколько ни порывался посадник говорить, ему не давали. Кричали, улюлюкали, свистели мальчишки, угнездившиеся на крышах близлежащих домов.

Ничего не смог сделать и архиепископ. На поднятый им крест никто не обращал внимания - посадника не любили. Так повелось на вече: не захотят слушать - хоть лопни, не дадут рта раскрыть. Посадник пожал плечами, сошел с помоста, и сразу стало тише.

- Кто еще будет говорить?

- Не слышим! - начали шуметь новгородцы.

Архиепископ позвал боярина с длинной, пышной бородой, в высокой шапке. Тот подошел к краю помоста и оперся на разукрашенный узорами посох, слегка поклонился, горделиво подняв правую руку.

- Новгородцы! - крикнул он сильным голосом. - Бояре так мыслят - помощь надо дать.

- Дать!

- Дадим! - подхватили сотни голосов.

Боярин уловил мгновение, когда гомон утих, и еще громче крикнул:

- И я говорю - дадим! А кто поведет дружину ратную? Есть ли такой воевода?

- Есть! - многоголосо ответили новгородцы.

- А может, подумать надлежит? А кто у нас останется, кто будет Новгород оборонять от супостата? А где оружие возьмем?

И снова, как и на посадника, начали кричать на боярина. Вече разбушевалось:

- За посадника тянешь!

- Будет кому оборонять!

- А на оружие карманы боярские тряхните!

- Тряхните!

- Давай боярские гривны!

Боярин оторопевшими глазами посматривал на толпу, оборачиваясь к архиепископу, чтоб тот утихомирил вече. Но что такое один голос против этого бурного потока? Маленькая щепка в ревущих волнах.

- Защитим Новгород и Галичу поможем! - прогремел невдалеке зычный голос.

Иванко дернул Микулу за рукав.

- О! То голос Якуна.

- Где? - крутнул головой Микула.

- А вон, смотри влево.

Микула увидел Якуна, поднятого на чьи-то плечи. Несколько рук поддерживали его.

- Обороним! - надрывался Якун. - И Галичу поможем!

Иванко подпрыгивал на месте, насколько это было возможно в тесной толпе, и кричал:

- Спасибо, Якун! Спасибо!

На него оглядывались, спрашивали соседей, кто это кричит.

- Кто? - удивленно воскликнул Микула. - Не ведаете? Галичанин Иванко!

К Иванке протягивали руки, его подбадривали:

- Не горюй! Пойдем!

Сзади кто-то напирал на Иванку и ударил его по плечу. Иванко оглянулся. Рядом с ним вплотную стоял калика перехожий Миколай. Встретившись глазами с Иванкой, он горячо зашептал ему в ухо:

- Не слушай бояр, то звери. А люд новгородский поможет. Было б здоровье, сам бы пошел. - И он закашлялся.

Иванко горячо пожал ему сухую руку.

О чем-то шепнув Мстиславу, архиепископ показал на вече. Мстислав шагнул вперед, выхватил меч и поднял его высоко над головой.

- Мстислав! Мстислав! - полетело над вече.

- Мужи новгородские! - звонко воскликнул Мстислав, и людское море успокоилось. - Люди ратные и кузнецы-умельцы! Дружину свою вопрошаю: со мной ли вы?

- С тобой! - послышалось в ответ.

- Пойду я в Галич! Супостата прогоним. А кто хочет в мою дружину - всех приму.

Архиепископ шепнул посаднику:

- Два добрых дела совершим: Галичу поможем и от постылого забияки избавимся.

Посадник пугливо оглянулся: не услыхал ли кто этих слов? И так же, как и архиепископ, перекрестился. Наконец он спокойно вздохнет без этого надоедливого и дерзкого Мстислава!

- Пойдете ли? - повторил Мстислав.

- Пойдем! Пойдем!

- А к вам, мужи мудрые и нарочитые,- полуобернулся он к архиепископу и боярам, - мое слово. Есть у меня дела на Руси, а вы вольны в князьях, берите себе, кого пожелаете.

Он поклонился вечу глубоким, медленным поклоном и спокойно, твердым шагом сошел с помоста.

Какое-то мгновение на площади было тихо, и вдруг хлынул тысячеголосый ливень:

- Слава-а-а!

- А-а-а-а!

-- Га-а-а-а-лич!

- Пойде-е-ем!

Архиепископ глянул на бояр. На скамье старейших сидели те, которые управляли судьбою бурного, непокорного Новгорода. Бояре кивнули головами в знак согласия - они не возражали против ухода Мстислава. Пусть живее убирается, и так эти неожиданные гости взбудоражили чернь, зачесались руки у бунтовщиков-голодранцев, того и гляди, чернь на бояр набросится; при такой буре и до смуты недалеко. Пусть едет поскорее, а то уже и о боярских карманах выкрикивают, о гривнах напоминают...

Трижды ударил колокол к послушанию, но вече бурлило, звуки колокола потонули в громких выкриках толпы. Архиепископ махнул левой рукой, а звонарь с торопливой старательностью снова что есть мочи зазвонил, но на этот раз он бил протяжно, будто присвистывал.

- Поглянь! Поглянь! - тормошил Иванко Микулу. - Владыка крестом машет.

- Пусть машет, - засмеялся Микула. - Попробуй унять такое море!

А площадь гудела неудержимой радостью. Выкрики, как удары грома, вспыхивали то в одном, то в другом месте.

- Якун! Якун что-то кричит! - Иванко повернул Микулу за плечо и показал влево.

Микула прислушался. Один ли только Якун кричит? Ведь все шумят. И все же среди других выделяется голос Якуна.

- Мстислава! Мстислава! - кричал кузнец.

Все подхватили эти слова и хором повторяли:

- Мсти-сла-а-ва! Мсти-сла-а-ва!

- Выйди, выйди! - позвал архиепископ Мстислава.

Тот вышел на помост без шелома, вытирая потный лоб. Горячий восторг, еще раз вспыхнув, начал спадать. Вече желало услышать слово Мстислава. Он поднял руку и изо всех сил выкрикнул над притихшей площадью.

- В поход идем! Не посрамим оружия новгородского!

После этого архиепископ уже не мог утихомирить разбушевавшееся вече. Вверх полетели шапки. Мстиславовых дружинников хватали и подбрасывали вверх. Посадник шепнул на ухо архиепископу:

- Ничего уже не выйдет. Вече кончать надо.

Архиепископ не ответил. Посадник продолжал свое:

- Велеть, чтоб зазвонили?

Архиепископ неохотно кивнул. Посадник наклонился над перилами. Звонарь уже ждал.

- Бей!

Звонарь побежал к колокольне, ухватился за конец веревки, намотал его на руку и, разбежавшись, дернул.

Бом! - протяжно загудел вечевой колокол.

Микула прислушался.

- Один раз ударил, значит, вече закончилось. Можно идти домой.

Солнце поднялось уже высоко, пора бы и пообедать, но во всех церквах зазвонили к заутрене.

- Вишь, как попы торопятся: вече прервало их службу. Но мы с тобой не пойдем, пусть бог простит, тут намолились, - перекрестился Микула.

Расходились дольше, чем собирались, - узкие горловины улиц не могли проглотить сразу всех уходивших с веча, толпа двигалась медленно.

- Вот тут мы и увидим Якуна, - оглянулся Иванко.

И верно, в полусотне шагов от них двигался Якун.

Он размахивал шапкой, старался пробиться к ним, но сошлись лишь после того, как перешли мост. Тут уже было свободнее. Якун подбежал к Иванке.

- Слыхал, как рассудили новгородцы? С вами заедино, по-родственному, одна семья.

- Одна! - растроганно ответил Иванко и размашисто, по-мужски, крепко трижды поцеловал Якуна в шершавые губы.

- А теперь только медом запить, - полез в карман Микула.

Это его движение заметили Якун и Иванко и тоже начали шарить в своих карманах. Наскребли мелких резан на два кубка.

- Ничего, - успокоил Якун, - разольем в три кубка и выпьем. А что неполные будут - не велика беда, было б сердце полно правды и дружбы.

Друзья свернули в переулок, к медовару. Тут к ним и подбежал запыхавшийся Кирилл.

- Фу! Помчались, едва догнал!

- Меня ищешь? - забеспокоился Иванко. - А что случилось?

Он подумал, не зовет ли его Дмитрий. Не хотелось оставлять друзей в такую минуту.

- Ничего! Я один остался, пока выбрался с площади, глянул - все разошлись. Хорошо, что вас увидел.

Микула был рад появлению еще одного гостя, но что же это будет за питье, если два кубка придется теперь на четверых разделить, - только усы смочишь. Иванко заметил, как Микула недовольно поморщился, и понял, почему друг расстроился. Он немного отстал от друзей и притянул к себе Кирилла.

- "Все разошлись!", "Один остался!" - передразнил он его. - Не видишь, куда идем? Еле-еле наскребли на два кубка, - прошептал он, чтобы не услышали приятели, - а тут ты еще притащился!

Кирилл часто замигал глазами.

- Чего мигаешь! Не понимаешь? Теперь два кубка на четверых? Уразумел? - дернул его за рукав Иванко.

- Так что ж ты не сказал?

Кирилл радостно вытащил несколько резан. Он старательно берег их, чтобы купить меду для неприступного монаха, ключника монастырской библиотеки. Андриан так посоветовал, намекнув, что там есть много интересных книг. Кирилл не трогал этих денег, но ради такого случая, для встречи друзей, он не пожалел последних сбережений.

- Бери, Иванко, считай - хватит?

- Хватит! На всех четверых по два кубка, да еще и рыбы сушеной возьмем.

За корчагой с медом друзья просидели всю заутреню. Иванко не выдержал, шепнул Микуле о том, откуда взялись деньги. Дружинник начал успокаивать Кирилла:

- Не плачь о своих резанах, не они нас, а мы их наживали.

Когда начали пить, оказалось, что еще и по третьему кубку выйдет. Микула захмелел. Он хлопал Кирилла по спине, обнимал его, непрестанно твердил:

- Я тебе отдам! Отдам! Угощаю я, вы с Иванкой гости, а я дома. А деньги будут. Я верну тебе, в Галиче встретимся.

- Ты едешь? - обрадовался Кирилл.

- А как же! Еду! Зачем мне тут оставаться? Вся дружина едет, а я останусь? Нет! Микула там, где дружина. Может, и навсегда корнями там зацеплюсь: своя же, Русская земля.

- Вы за ним там смотрите в оба глаза: зацепится за галичанку... - пошутил Якун.

- А вот и зацеплюсь!

- Тут не полюбил?

- Почто ты, Якун, пристаешь? Ну, не полюбил!

- А у нас на Днестре есть такие ладные девушки! Цветочки! - причмокнул Иванко.

- Такие, как твоя Роксана? - не удержался Якун (как-то вечером Иванко долго рассказывал ему о Роксане).

- Такие! - оживился он. - Глянешь - и слова не скажешь, язык присохнет. Обожгут, как солнце. Черноокие, горячие. Бровью поведут, будто мечом острым. Вовек не забудешь.

Друзья засиделись долго, дождались, пока пришла тихая и приветливая жена Якуна.

- И не думала, что ты тут! - подошла она к мужу, здороваясь со всеми. - Завтракать не пришел, обедать не пришел...

- Не пришел, моя пташечка. Люди хорошие, как же с ними не посидеть! Уезжают они скоро... Пусть купцы да бояре беснуются, пусть грызутся, а люди знают: из Галича ли ты или из Новгорода, или из Чернигова, одна у нас мать - Русская земля... Не бранись, моя пташечка, что по лишнему кубку опрокинули...

11

Целую неделю после веча гудел взбудораженный Новгород. Мстислав собирал в поход свою дружину, с утра до вечера был на ногах. Дел у него было по горло: и оружие надо подготовить, и коней подковать, и еды закупить для дружины. Да еще с новыми дружинниками морока - так много объявилось горожан и смердов, что пришлось новые сотни прибавлять, хороших сотских подыскивать. А где их взять? И Мстислав ставил сотскими расторопных дружинников. Так и Микула стал сотским, хоть и отказывался.

Ворчал архиепископ, недовольны были бояре - что-то уж очень много оказалось охотников в дружину Мстислава,- но ничего поделать не могли. Так сказало вече - пусть Мстислав набирает большую дружину, не перечить тем, кто хочет идти в Галич. Этого и побаивался Мстислав. На всех новых дружинников коней не напасешься, пешими в бою будут. Да еще и возы для них надо снаряжать, на ногах не преодолеют такой долгий путь.

Поздно вечером приходил домой озабоченный Мстислав, наспех ужинал и, обессилевший, валился в постель, чтобы чуть свет снова вскочить на ноги. Таков у него обычай: в поход идешь - сам все смотри. Жена и дочь тоже недосыпали, готовились. Мстислав и их брал с собой: к чему им здесь без него оставаться? Чтобы недруги заклевали?

Где такое место найти, чтобы все уместились? Широкое княжеское подворье лишь пятнадцатую часть дружины может принять. Пришлось за городом, на берегу Волхова, лагерь разбить. Тут соорудили коновязи, сюда и кузнецы перебрались - кому надо мечь подправить, кому копье острое отклепать, а кому и лишнюю подкову сделать в дорогу. Гудят-звенят молоты, ржут кони; шустрые ребятишки бегают между взрослыми, и в общий шум вплетаются детские голоса.

Накануне выступления Мстислав с утра собрал сотских: все ли готово?

- Великая сила, за всем не услежу, а вы, очи мои, в своих сотнях все пересмотрите, с вас будет взыскано. О ратных мужах печься надобно, вашим криком они сыты не будут

И без того сотские все знают, все у них ладно, а все же после суровых слов Мстислава снова помчались в свои сотни.

Обо всем подумал Мстислав. В тот же день, когда закончилось вече, послал он своего гонца к киевскому князю просить, чтобы и он подмогу дал своими дружинниками.

...Кирилл рано разбудил Иванку.

- Вставай да Дмитрия поднимай!

Но пока Иванко собирался, Дмитрий сам уже вышел во двор, поглядел на небо.

- Хороший денек нас нынче провожает! - радостно воскликнул он. - Собирайтесь, нам негоже задерживаться.

Дружинники уже седлали коней, готовили возы, не дожидаясь приказа тысяцкого, - каждому хотелось поскорее домой добраться.

Новгородцы собирались за городом, на широкой поляне вдоль дороги. Какая большая дружина у Мстислава! Где он собрал столько богатырей? Уже выстраиваются конные по своим сотням, возле возов суетятся пешие.

Сотня Микулы пойдет первой. Мстислав велел Микуле объехать все сотни, проверить, не забыли ли сотские его приказов. Микула вихрем помчался; побывал в сотнях, заглянул к пешим. Все на месте. Воины были одеты, как и подобает одеваться в торжественный час прощания: пешцы были в свежевыстиранных сорочках, да и дружинники почти все поснимали кольчуги и латы и, по дедовским обычаям, тоже надели праздничные, белые сорочки.

Мстислав задумался. С ними он ходил до самого моря, силой русской преграждал путь крестоносцам. С этими доблестными бородачами радовался победе на поле брани, с ними делил горечь невзгод. К их сердцу знал он кратчайшую тропинку, и они к нему, как к родному, приходили, открывали душу. Тропинка! А вот такой тропинки нет к сердцу тех, что называют себя его друзьями. А может, они и не друзья - посадник и архиепископ? Вспомнить неприятно: разговариваешь с ними, а от слов их холодом веет. Вот и сейчас - нет искренности у этих друзей. Заезжал вчера к архиепископу, встретил на пороге свейских купцов - выходили они от архиепископа, низко поклонились. Ну конечно, кому, как не посаднику, быть здесь! Вскочил посадник со скамьи: "То ты, княже?" А владыка молвит: "Что-то не видно Мстислава". Архиепископ еле улыбнулся: "Садись сюда, к столу. Завтра трогаешься?"

И начали вдвоем, архиепископ и посадник, охать: "Войска много забираешь, а как там тебя Даниил встретит? Дальний поход предстоит, и все ли благополучно будет?.." Почувствовал Мстислав: не о нем и не о воинах печалятся, а о себе. Что им горе Русской земли! Даже и слова о Галиче не промолвили, а все про то, не больно ли далеко вырывается он, Мстислав. Мелькнула тогда мысль: может, эти свейские купцы что-то наговорили? Может, им не по душе этот поход? Трудно понять. И архиепископ какой-то вялый, больше говорит посадник. Не удержался Мстислав и, как всегда, прямо спросил, что случилось. Так ничего толком и не сказали, все намеками: "Беды б не приключилось какой", - и снова о дальней дороге. Так и ушел от них, ничего не добившись. Только попросил, чтоб не опоздали на проводы.

...Огляделся вокруг. Поодаль на конях десять дружинников застыли в молчании: ждут знака, чтоб поскакать с его повелением. Не время для раздумий: войско может заметить, что он загрустил, а это не годится в походе. Где же Микула задержался? И жены с дочерью нет... Ага, вон их возок, выехали из городских ворот. А архиепископ замешкался, не оставляет своего гонора, заставляет ожидать. Навстречу Мстиславу мчится Микула.

- Все готово, княже, можно и трогаться.

- Трогаться? - улыбнулся он верному дружиннику. - А благословение?

- Вот благословения только не хватает, - весело ответил Микула и оглянулся. - Есть! - воскликнул он и указал рукой на городские ворота.

Там засуетилась стража, на дорогу выкатилось несколько возков; впереди в разукрашенном возке - архиепископ.

Мстислав поднял руку. К нему подскочил дружинник.

- Поезжай, вели, чтобы стали в ряды.

А сам вернулся к главной сотне. За ним поехал и Микула.

Второй стояла сотня Дмитрия. Тут и остановился Мстислав. В это время подъехали жена и дочь.

- Мы готовы, отец! - соскочила с возка и подбежала к нему Анна.

- Хорошая моя! - Мстислав наклонился с седла и поцеловал дочь. - Скоро поедем.

- А я поеду на коне, - защебетала Анна. - Матушка не хочет, а я сказала, что ты велел. Вон и мой Птах. - Она взяла за повод вороного коня, подведенного слугой.

Мать замахала руками.

- Чего ты, Хорасана? - спросил Мстислав жену.

- Не пристало девушке с войском скакать. На прогулку можно, а тут...

- И тут можно - она же моя дочь.

- Твоя! - ласкалась Анна к отцу.

Мстислав не стал напоминать Хорасане, дочери половецкого хана Котяна, что она сама в седле выросла, что он и увидел ее впервые на коне, когда она мчалась по степи половецкой. Увидел - и заполонила она его сердце. Мстислав улыбнулся - ничего не случится с Анной.

Архиепископ медленно вылезал из возка, поддерживаемый двумя слугами-монахами: неудобно ему в тяжелой, раззолоченной праздничной ризе.

- Можно начинать, владыка, - низко склонил голову Мстислав, сойдя с коня.

Архиепископ перекрестил его.

Дружинники быстро принесли и установили небольшой высокий помост. На него поднялся архиепископ.

Тысячи людей - воины и провожающие - молчали в эти последние минуты прощания. Дмитрий поднялся на стременах, вытянулся вверх, сколько мог, чтобы посмотреть вокруг. Сердце затрепетало от радости. Справа от дороги длинными рядами растянулось войско - Дружинники на конях, пешие, а напротив, слева, - новгородцы. Много их пришло. Стеной стоят женщины, дети и степенные старики, купцы, кузнецы...

- Новгородцы! - силился громко крикнуть архиепископ, но старческий голос не долетал до конца людского потока. - Благословляю богатырей наших. Бог им защитник. На поле брани помните о деснице господней, он поможет супостата одолеть.

Он размашисто благословил крестом на все четыре стороны и поднял его высоко над собой.

Мстислав подошел к архиепископу и стал на правое колено, склонив голову. Архиепископ благословил его и дал поцеловать крест. Медленно поднялся Мстислав, вскочил на коня, вынул меч и взмахнул им.

- Трогай! - звонко прозвучал его голос и эхом отозвался у городских ворот.

На дорогу выехал дружинник с малиновым знаменем. Оно шелестело на ветру, развевалось над головами. Знамя поплыло вперед. За ним тронулся Мстислав, рядом с ним Анна.

- Поворачивай! На дорогу выезжай! - изо всех сил крикнул Микула.

Сотня за сотней, как приказывал Мстислав, выезжали дружинники на дорогу, строились. Микула острым взглядом пробежал по рядам, приятная дрожь пошла по его телу: молодцы, как по ниточке стоят сотни.

Мстислав хотел, чтоб новгородцы в последний раз полюбовались своими воинами.

Микула глянул - Мстислав, верно, уже шагов на сто отъехал.

- Тро-гай! - вывел протяжно.

Первая сотня неторопливо пошла вперед. Выстукивают копыта по дороге.

- За землю Русскую! - бросил Микула знакомые всем слова, и они прокатились до последних рядов, чтобы вернуться обратно мощной волной.

- За землю Русскую! - гремело над головами провожающих.

- За землю Русскую!

- За землю Русскую!

Промелькнул последний ряд главной сотни. Очередь за галичанами, скоро и они двинутся. Кони копытами роют землю. Иванко в первом ряду. К нему подбегает Якун, неся что-то завернутое в белое полотно.

- Меч тебе, от новгородских кузнецов подарок! - старался он перекричать прощальную бурю выкриков.

Якун подает Иванке меч. Тот быстро берет подарок, наклоняется и целует Якуна. Надо спешить, потому что сотня вот-вот должна тронуться. Якун, отбегая, кричит:

- Бей врагов-супостатов!

Иванко радостно улыбается, прижимая меч к груди.

Микула махнул рукой, и сотня сорвалась с места.

К всадникам подбежал, спотыкаясь, Андриан.

- Кого тебе? - спрашивает Микула.

- Кирилла.

- Вон он, в конце.

Андриан подбегает к Кириллу и рукой показывает, чтобы тот наклонился. Тяжело дыша, Андриан шепчет:

- Враги... ты угадал... Ночью свейские купцы тайком выехали из Новгорода... двое их... и тот, толстый... испугался, что его узнали... Я пойду к посаднику... Будь счастлив. - Он жмет Кириллу руку.

- Иди! И я его буду искать, - быстро отвечает Кирилл.

Андриан отстает - он не может поспеть за лошадьми.

Сотня уже прошла, а Андриан стоит и дрожащей старческой рукой машет Кириллу. Вытирает пальцами щеку, проводит по глазам. По душе пришелся ему Кирилл.

Одна за другой промелькнули сотни, уже и пешцы двинулись: не захотели они ехать на возках, а пожелали несколько поприщ пройти по родной новгородской земле.

Они идут плотными рядами, сотня к сотне, не так, как конные дружины; идут сосредоточенные, ряд за рядом; над головами колышется лес копий, то тут, то там позвякивает щит о щит.

- Мама! Мама! - кричит ребенок. - Глянь, и бородатые идут, а у того вон нет бороды...

- Идут, сынок, все идут, - успокаивает его мать, чтобы не мешал смотреть.

Ни на мгновение не утихает бурный гомон, громко кричат новгородцы, прощаясь со своими братьями. Видно, на долю пеших выпало больше горячих слов, чем на долю дружинников.

- Слава! Слава! - катится вдоль дороги.

- Будьте счастливы! Счастливы!

Идут воины земли Русской. А вокруг людское море. За последней сотней хлынули все сплошной волной, и долго еще, не отрываясь от пеших, текла по дороге клокочущая людская река. Потом она начала успокаиваться: новгородцы отставали один за другим, останавливались у обочины дороги, а матери, сестры, жены и дети тех, кто уходил в далекий поход, все шли и шли, до самого взгорья.

предыдущая главасодержаниеследующая глава





Пользовательский поиск




© Ist-Obr.ru 2001-2018
При копировании материалов проекта обязательно ставить активную ссылку на страницу источник:
http://ist-obr.ru/ "Исторические образы в художественной литературе"


Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь