Книга вторая

Глава первая

1

Рано утром, когда солнце еще не показывалось из-за леса, Анна выходила на крепостные стены, и дозорные дружиники уже не удивлялись этому. Словно бы не замечая ее, они отходили в сторону, сходили с башни и шагали по стенам, поеживаясь от утреннего холода. Анна оставалась в башне одна.

Сидит она на башенном подоконнике и всматривается в даль. Вокруг, сколько видит глаз, стеной стоит лес, а между деревьями вьюном поползла узкая дорога. Бересты и ясени уже обнажились, но лес от этого не стал прозрачным: сколько ни вглядывается Анна, ничего не видит. Шумит густой волынский лес, будто хочет усыпить, убаюкать. В это раннее утро еще спит славный город Владимир, еще не слышно в пригороде кузнечных перезвонов, еще не выходят купцы из своих хором, еще видит сладкие сны звонарь ближней церкви. Морозным выдалось это осеннее утро, но Анне вовсе не холодно; она не заметила даже, как сполз с плеч большой оксамитный платок; белыми руками оперлась она на железную ограду башни, но руки ее горят, согревается железо, и кажется, что оно становится теплее. Застывшим взглядом впилась она в облачко, плывущее на юг.

Анна не видела, как к ней подошла Светозара.

Светозаре хочется развлечь Анну после вчерашнего. Как кричала, как волновалась Анна - и все из-за какой-то никчемной девчонки, которая не захотела жить в покоях княгини! Много ли дела там? Только убрать да побежать туда, куда велит княгиня. И хорошо сделала Анна, приказав тиуну отстегать эту наглую девку кнутом на конюшне. Сегодня привела новую, княгиня останется довольна. Правду сказать, и эта упирается, но это она цену себе набивает, чтобы княгиня добрее к ней была. За эту быстроногую Анна будет благодарна ей, Светозаре. Вежлива девушка и проворна.

Анна оглянулась и увидела Светозару.

- Чего ты так рано встала?

- А я и не спала, княгиня, слышала, как ты ходишь по светлице. Хочу тебя развеселить. Развей свою печаль, не убивайся. Успокоиться тебе надо, ты так вчера разгневалась.

- Из-за той девки? - быстро спросила Анна.

- Из-за нее. А я тебе подарок приготовила.

- Какой?

- Другую девку привела. И лицом хороша, и проворна. Тебе понравится, ты любишь таких.

Анна схватила Светозару за плечо.

- Спасибо тебе! Я Даниле скажу, как ты меня тут утешала. Он тебя отблагодарит.

- Вот и хорошо! Стоит ли терзать себя из-за какой- то паршивой девки!

- Пойдем, покажи новую.

Они быстро спустились с башни и пошли по подворью в княжий терем.

Сначала вошли в сенцы, а оттуда - в длинную светлицу, потом перешли в меньшую, миновали еще одну и очутились в широкой, многооконной комнате.

- Посидим, отдохну малость, быстро шли, - повела Анна Светозару к скамье. - Уф! Устала! И по ночам не сплю, и днем не усну, хожу по этим светлицам, не знаю, что делать.

- А что тебе делать? За княгиню все сделают, только скажи.

Анна будто и не слушала этих слов, продолжала:

- Истосковаться можно... А почему та вчерашняя не захотела?

- Плакала, говорила, что больна. У нее под Галичем муж убит, когда в ночные набеги из крепости ходили.

- А откуда она знает об этом? - недовольно спросила Анна.

- Гонцы рассказали. В ту ночь пятерых убили.

- Ну и что же? - надула губы Анна. - Если ее к княгине берут, она не смеет отказываться!

Светозара взяла ее за руки.

- Успокойся, княгиня, ты же прогнала ее.

- И как она посмела перечить мне! - топнула ногой Анна.

- В груди, говорит, у нее боль, не может наклониться,- сказала Светозара и, чтобы отвлечь внимание Анны, перевела разговор на другое: - Вот я приведу тебе новую.

- Не может наклониться! Боярыня! - не успокаивалась Анна.

Светозара хотела успокоить ее, но вдруг она услыхала стук копыт и закричала:

- Кто-то едет!

Анна прислушалась.

- Верно!.. Беги к окну, Светозара!

Светозара подбежала к окну.

- Гонец! - радостно воскликнула она.

Анна побледнела и еле слышно произнесла:

- Беги, веди его сюда...

Светозара метнулась из светелки. Вскоре она вернулась, за ней осторожно шел гонец. Переступив порог, он склонил голову и вытащил из-под кольчуги пергаментный свиток.

- С добрым днем, княгиня! Князь Данило велел кланяться и сказать, что он жив и здоров.

- Ты сам его видел? Жив? Где он сейчас?

- Жив! На Понизье, за Днестром теперь он, вместе с князем Мстиславом. Скоро дома будет. Битва там была великая.

- А князь не ранен?

- Нет, невредим.

- Я же говорила тебе, княгиня... - бросилась к Анне Светозара.

Анна закрыла лицо руками и начала всхлипывать. Гонец не знал, что делать. Светозара махнула рукой, и он вышел.

- Вот видишь, как все хорошо! - увивалась около Анны Светозара. - Это ты от радости всплакнула. Теперь ты будешь веселой.

- Веселой!.. Зови эту девку!

Светозара выскочила из светлицы и велела привести девушку.

Анна оправила на себе сарафан, коснулась пальцами платка. Слуга робко открыл дверь и втолкнул в светлицу высокую, стройную девушку. Она боязливо остановилась у порога.

- Иди ближе, - велела Светозара.

Девушка сделала несколько шагов. Анна удивленно осматривала ее. Правду сказала Светозара - хороша девка лицом.

- Как тебя зовут? - сурово спросила Анна.

- Аленка, - тихим голосом ответила испуганная девушка.

Она стояла, освещенная утренним сонцем; ее длинная русая коса, перекинутая через плечо, под лучами солнца казалась еще светлее; голубые глаза смотрели умоляюще; на худых щеках играл румянец; по-детски полные губы дрожали.

- Чья ты? - сурово спросила Анна, уязвленная красотой девушки.

"И где такая выросла?" - подумала и сравнила ее со Светозарой: Аленка была красивее молодой боярыни.

- Я внучка деда Климяты, он вам мед возит, - боязливо вымолвила Аленка.

Светозара наблюдала за выражением лица Анны и не могла понять, довольна она или нет. Анна кусала губы.

- Будешь мне прислуживать, - сухо сказала она и отвернулась к окну.

Светозара шепнула Аленке:

- Благодари княгиню за ласку, кланяйся!

Аленка оттолкнула руку Светозары, подошла к Анне и упала на колени.

- Прошу я вас, не берите меня, - и низко поклонилась.

Анна порывисто обернулась. "Как? И эта отказывается?" Такой злой Светозара еще не видела Анну.

- Вы что, сговорились? Останешься у меня, - глухим сердитым голосом сказала Анна.

Аленка подползла к княгине.

- Прошу вас, не губите...

- Что та-а-ко-ое?

- У нас беда... Мама заболела, умирает... Есть нечего. У меня братик и сестренка - кто же будет за мамой и за ними присматривать?

- Ты слышишь мою волю - будешь у меня, - уже спокойнее приказывает Анна и размышляет: "Может, подойти к ней с лаской, и она не будет упираться? Какие наглые эти смердовские девки, не слушают княгиню!" - Тебе хорошо будет у меня.

- Прошу вас, не берите! - еле сдерживая слезы, умоляет Аленка. - Ой, мама моя!

- Останешься тут! - резко отвечает Анна и обращается к Светозаре: - Скажи, пусть она идет в светлицы и убирает.

Как морозом обдало Аленку от этих слов. Есть ли у княгини сердце? Неужели они не слышат, что говорит Аленка? Никогда не была Аленка среди князей и бояр, не знает, как вести себя у них. "Неужели они не слышат, что им говорят? Что делать, если они не понимают человеческих слов? Умолять! Еще умолять!" - мелькнула спасительная мысль. И Аленка уже не соображает, что говорит.

- Прошу вас, не берите! Разве у вас нет матери?.. Мама моя больна. - Она поднялась на ноги, выпрямилась, провела рукой по лицу, посмотрела на Светозару.

Но Светозара, отвернувшись, опустила глаза. "Нет, эта боярыня не поможет". Аленка сложила руки на груди, как в церкви на молитве, приблизилась к Анне.

- Я одна везде... День и ночь работаю, кормлю их... Вот мои руки... Я вам тонкое полотно тку, для княжьего двора, и на работу меня гоняют - рожь молотить... Я не отказываюсь, все делаю. Смилуйтесь, княгиня!

- Будешь у меня работать! - вскакивает Анна. Глаза ее горят. Аленке становится страшно от этого взгляда. "Ну что еще сказать ей? Не понимает!"

- Зови тиуна! - кричит Анна Светозаре. Боярыне стало не по себе. "Видно, как и вчера, Анна повелит бить эту девчонку. Так им и надо за их непокорность!" Она дернула Аленку за руку и прошипела:

- Проси! В ноги княгине!

Аленка ничего не понимала. Чего они хотят от нее? Может, отпускают? Нет. Обе злые... Аленка падает на пол и заливается слезами.

- Не могу я! Не могу... Ой, погибла! Ой, смерть моя близко!.. Что мне делать? Княгиня! - вопит она.

"Какие упрямые!" Анна машет рукой Светозаре.

- Позови тиуна... Пускай... прогонит ее домой, - и отвернулась.

Светозара хватает Аленку за руку и тащит к порогу. Аленка вырывается, но боярыня с остервенением толкает ее в дверь и уже на пороге цедит сквозь зубы:

- Беги!.. Не нужна ты княгине... У, какие противные!

- Аленка потрясена неожиданной радостью. Значит, ее не берут! Не взглянув на Анну, она выбегает во двор.

Аленка и не заметила, как пробежала последнюю владимирскую улицу, как очутилась за городом. Пройти еще через лес, а там родное оселище. Она уже подходит к своему двору. Что-то делается дома? Ведь она не была со вчерашнего дня. Их двор крайний, у самого леса. Накренилась, вросла в землю убогая избушка. Аленка с трудом открывает покосившуюся наружную дверь. Порывисто толкает вторую и останавливается на пороге. В комнате полумрак - сколько могут дать света два маленьких оконца? На деревянном настиле лежит неподвижная мать, к ней приникли дети.

- Аленка! - радостно восклицает белокурый мальчик и бросается к ней. - А мы маме воду даем, намочим тряпку и ко лбу прикладываем.

Аленка обнимает братика и спешит к матери.

- Как ты, мама?

- Что тебе сказали, дочка? - спрашивает, тяжело дыша, мать.

Услыхав ответ Аленки, она улыбается.

- Вот мне и легче стало. - Она силится поднять голову, тянется к Аленке.

- Не надо, не надо, мама, не шевелитесь! - Аленка целует мать в потрескавшиеся губы. - Меня отпустили, и теперь я буду дома.

Она окинула взглядом сырые черные стены, прислоненный к углу стол, покосившуюся скамью. Разве такое видела она в княжеских светлицах? Если бы здесь было сухо, мать уже давно бы стала на ноги.

- Ничего, мама, все хорошо, я буду полотно ткать. - Она подошла к столу, провела по нему пальцем. - Буду ткать, пусть одеваются, чтоб их леший взял.

Села, взяла в руки челнок, и он пошел сновать.

Мать застонала. Аленка кинулась к ней.

- Что, мама?

- В груди печет, и голова горит.

Что же дать матери? Каких лекарств? Аленка намочила беленькую тряпочку в холодной воде и положила ей на лоб.

- Теперь мне лучше, - прошептала мать. - Так легче... Еще холодного...

Аленка дала матери попить. Мальчик и девочка притихли на скамье. Они рады были, что Аленка дома. Теперь можно побегать и поиграть; только вот есть хочется, а дома нет ничего - еще вчера вечером съели они краюху хлеба, оставленную Аленкой.

Мальчик набрался смелости, подошел к Аленке и, чтоб мать не услышала, сказал шепотом:

- Есть хотим... Сегодня ничего не ели.

Аленка осмотрелась вокруг, словно могла найти что-нибудь съестное в пустом доме. Мать догадалась, о чем они шептались, и через силу, часто останавливаясь, сказала Аленке:

- Сходи к Роксане... попроси хлеба... Потом отдадим!

"Отдадим!" Из чего же отдавать? Но все-таки придется идти к Роксане, хотя и у нее самой мало хлеба. Аленка посмотрела на братика и сестричку, на их бледные, маленькие личики. На девочке хоть юбчонка целенькая, а на мальчике штопаные-перештопаные гащи да изорванная рубашка. А ведь Аленка ткет полотно. Но разве для себя? Для княжьего двора. Когда успеет выткать что-нибудь и для себя, то надо на торг нести, продавать, - есть ведь надо каждый день.

- Я пойду, мама, к Роксане, она даст, - после долгого молчания тихо проговорила Аленка. - Она не откажет... А вы посидите возле мамы, - велит она малышам.

Девочка покорно садится у ног матери, а мальчик с завистью поглядывает на окно: видно, его ровесники уже побежали в лес. Как там хорошо! Можно корни какие-нибудь найти и ягоды...

- Беги погуляй, - разрешает Аленка, и мальчик стремглав выскакивает во двор.

...В который раз уже шла Аленка к Роксане! А что поделаешь, если в оселище никого роднее Роксаны и Иванки нет, если у них Аленка чувствует себя как дома...

Аленка не узнала Роксану. Сколько счастья и радости излучают ее глаза, и эта радость в каждом ее движении! Будто и хатка ее стала веселее: снаружи Роксана помазала стены белой глиной, открыла дверь и подперла ее доской - пусть входит свежий воздух, - а сама подмазывает печь; бросив щетку, она схватила веник и смахнула паутинку в углу. Аленка незаметно стала на пороге, прислонившись к двери, залюбовалась Роксаной. Будто моложе стала Роксана - она была похожа на Девушку, которой еще не завязывали косы перед венцом.

- Роксана! - позвала Аленка.?

- Аленка! - откликнулась Роксана и, бросив все, подбежала к ней, схватила ее за руки, посмотрела ей в глаза. - Как? Ну? Говори.

- Отпустила княгиня.

- Рада я за тебя! - крепко обняла Роксана Аленку. - И у меня радость: гонец ко мне забегал, Иванко весточку передал - скоро домой придет.

Увлеченная своей радостью, Роксана и не заметила сразу, как болезненно отозвалось на Аленке известие о возвращении воинов из похода: Роксана забыла, что Аленке уже не дождаться своего милого - погиб он в Угровске. Вспомнив об этом, Роксана по-матерински приголубила Аленку.

- Вот и хорошо, теперь ты дома будешь. А я уже боялась, что тебя у княгини оставят. - Она посмотрела в печальные глаза Аленки и сказала: - Не надо так убиваться, сушить сердце...

Роксана чувствовала, что говорит не те слова: разве можно помочь чем-нибудь Аленкиному горю, разве можно вернуть ей радость встречи с милым? Не поднимая глаз, Аленка промолвила:

- Сушить сердце?.. Буду сушить, буду думать о Павле. Никто мне больше не мил, так и останусь одна.

Роксана еще нежнее прижала к себе Аленку. "Бедная девушка! Никогда уже не посмотрит она в глаза своему ладе..."

- Аленка, не плачь. Вот приедет Иванко, нам всем легче станет - и вашей семье, и нам с сынком... Он подправит вашу хату и от тиуна защитит.

Аленка молчала, уставившись в пол неподвижным взглядом.

2

В окно заглянуло теплое мартовское солнце, и под его лучами заискрились драгоценные украшения на рукоятках мечей и на щитах, развешанных по стенам. Давно Даниил не спал так сладко, - сразу после похода он занялся делами, ездил по городам и оселищам, ко всему присматривался, требовал от тиунов, чтобы они больше хлеба, дичи и полотна собирали в княжьи клети. Смерды жаловались, просили князя уменьшить поборы. Он выслушивал, приказывал все разведывать и ему рассказывать. А что тиунам разведывать, они и так знают: смерды обманывают князя; им бы только ничего не возить в княжьи клети! И снова именем князя тащили тиуны смердовскую рожь и птицу, сено и полотно. Боярские смерды жаловались князю на бояр, а он опять посылал к тиунам - им обо всем ведать надлежит.

С тех пор как Даниил вернулся из похода, прошло уже полтора года. Как будто спокойнее стало - король венгерский и князь польский не зарятся на Русскую землю, после Фильния ни один венгерский воевода не решается идти на Галич.

Проснувшись, Даниил прошелся по опочивальне, остановился у окна. "Хороший день, - сказал сам себе, - и отдохнуть можно". На подворье никого не видно, - дворский приказывал не ходить без дела, князя не тревожить.

Скоро Анна прибежит, позовет к трапезе. Но кто-то стучит в дверь. К чему бы Анне стучать? Даниил прислушивается. Снова негромко стучат. Даниил недовольно отозвался - в дверь заглядывает Андрей-дворский.

- Почто так рано? - сердито встречает его Даниил. - Я велел не беспокоить меня сегодня.

Дворский почтительно кланяется.

- Дела вельми спешные, княже.

Даниил, нахмурившись, садится к столу. Он не хочет спрашивать, ждет, пока дворский сам скажет. Отвернувшись, князь смотрит в окно. Как хорошо начался день - и вдруг Андрей с какой-то неожиданностью...

- На суд твой княжий, - тихо шепчет Андрей. - Разбери милостиво. Ночью в Петричевом оселище твой огнищанин убит, гумно с рожью сожжено.

Даниил быстро повернулся, вскочил со скамьи, глаза его гневно засверкали.

- Поймали татя, разбойника?

- Поймали.

- Казнить! Казнить! Тому, кто осмелился на княжье добро руку поднять, голову с плеч! Кто он?

- Иванко.

- Иванко? - переспрашивает пораженный Даниил.

- Он.

Вошел Мирослав.

- К тебе, Данило. Не спрашивая, прямо иду... - начал Мирослав и замолчал, увидев, что Даниил рассержен.

- Чего тебе? - сурово спросил Даниил.

- Про Иванку...

Даниил не дал закончить:

- Ты уже знаешь? Казнить! Чтоб другим неповадно было. Смердам потакать нельзя: смолчишь - растащат и княжеское и боярское добро.

- Я не о том, - неловко ответил встревоженный Мирослав. - Казнить? Я мыслю...

- Что ты мыслишь? - снова перебил его Даниил.

- Зачем так жестоко? Иванко - хороший воин, ты и в Новгород его посылал, а Роксана - жена его. Роксана же тебя вынянчила, с малолетства возилась.

Даниил задумался, сел на лавку, обхватив голову руками, потом медленно поднял голову и взглянул на дворского. Напоминание о Роксане немного охладило его гнев. Он спросил дворского, глядя в сторону:

- Иванко виноват?

Дворский торопливо отвечает:

- Виноват! Поймали!..

Мирослав подбежал к Даниилу.

- Невиновен... Еще не допросили. Надобно все разузнать.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Мирослав не хотел нарушать ее, он видел, что Даниил еле сдерживает себя и лучше его не трогать. "Он согласится со мной", - думал Мирослав. Дворский на цыпочках осторожно отошел к порогу.

За дверью послышалось бормотание Филиппа. Вбежал слуга.

- Боярин Филипп!

- Пусть зайдет, - махнул рукой Даниил.

Филипп переступил порог, но, увидев Мирослава и дворского, остановился и склонил голову.

- Дозволь, княже?

Даниил кивнул.

Филипп прошел вперед и остановился возле Мирослава. Никто не начинал разговора. Филипп не знал причины молчания, но догадывался, что Даниил рассердился после разговора с Мирославом. Видно, дворский рассказал уже про Иванку. Но что ответил Даниил?

- Ну! Что скажешь?

"К кому он обращается? - Филипп оглянулся. - К дворскому?"

- Филипп, я тебя спрашиваю.

- Я... - нерешительно начал Филипп. - Я шел к Дмитрию... Мне сказали, что тати уничтожили твое добро... Иванку поймали...

- Дальше, дальше! - оборвал Даниил.

- Я шел...

- Знаю уже - шел. Что скажешь?

- Я мыслю так, что татей надобно карать, не то все добро уничтожат... И еще ругал тебя, что притесняешь смердов.

- Кто ругал?

- Иванко.

Мстислав не выдержал:

- Ты сам слыхал?

- Тиун сказал.

- Разузнать нужно. Не спешить. Слышишь? - подошел к Даниилу Мирослав.

- Слышу! - зло ответил Даниил. - Покарать.

- Еще раз прошу тебя, Данило.

- Покарать! - повторил Даниил. - Филипп будет судить!

Филипп поклонился и выскользнул из комнаты. За ним вышел Мирослав. Андрей-дворский задержался, но, видя, что Даниил задумался и не обращает на него внимания, тоже вышел, потихоньку прикрыв за собою дверь. Даниил склонился над столом. Захотелось вернуть Филиппа, но, вспомнив слова Филиппа о том, что Иванко ругал его, Даниил решительно махнул рукой.

- Непокорных надобно карать, - сказал он вслух и будто успокоился.

Послышался крик в сенях - кто-то пререкался с дружинником, стоявшим на страже. Дернули дверь, потом все стихло. Но через мгновение шум возобновился и на пороге показалась Роксана.

- Ты что же врешь, что князя нет дома? - набросилась она на дружинника. - Он здесь! - И побежала к Даниилу.

Ее коса распустилась, платок она уронила на пороге, левый рукав сорочки был разорван, - видно, боролась со стражником. Глаза у Роксаны были заплаканы, губы дрожали. Добежав до стола, она упала на колени.

- Княже, Иванку забрали! - завопила она неистово и поползла по полу.

Даниил молчал, холодно глядя на нее. Дружинник вбежал в комнату, хотел схватить Роксану, но Даниил поднял руку и знаком велел ему уйти.

- Слышишь, княже? Иванку тиун забрал! - продолжала кричать Роксана.

Даниил не шелохнулся. Она испугалась его застывшего, неподвижного взгляда, отползла назад. Глаза Даниила были страшные - они словно бы пронизывали насквозь.

- Княже, княже! Ты слышишь? - кричала она, оглядываясь, нет ли кого в светлице, чтобы помог ей.

- Слышу, - ответил он наконец, и она не узнала его голоса.

Говорил совсем чужой, незнакомый человек, не тот Даниил, которого она знала с детства. Как изменился его голос! Роксана затряслась как в лихорадке.

- Зачем пришла? - спросил Даниил.

- Спаси Иванку! Его потащили... - зарыдала она, схватившись за голову.

- Иди! Боярин Филипп все знает, - сухо промолвил Даниил.

- Филипп?! - вскрикнула Роксана и вскочила на ноги. - Он убьет Иванку!

- Иди! - прикрикнул Даниил. - Иванко поджег рожь, убил огнищанина.

- Нет! Нет! Я все видела. Огнищанин внуков Климяты выбрасывал из избы, а Иванко за них заступился. Спаси!

- Иди! Филипп судить будет.

Роксана снова упала к ногам Даниила.

- Спаси! Отпусти! Тебе стоит одно слово молвить - и Иванко будет жив. Сына нашего пожалей!

Даниил поднялся и вышел из комнаты.

Перепуганная Роксана вскочила и побежала за ним. Она кричала:

- Молчишь?.. Все вы такие! Если бы это был боярин, ты заступился бы, а за простых людей - нет... Все вы такие!

Даниил уже в сенцах гневно крикнул: - Взять ее!

Но как только стражники кинулись к ней, спохватился:

- Не надо! - И ушел в другую светлицу.

Роксана как подкошенная упала на пол.

В судной хоромине прохладно. Филипп в зимнем кафтане и высокой собольей шапке вошел и сел на высокий простой, без украшений стул.

- Где злодей?

- Сейчас приведут, - ответил тиун.

Филипп торжествовал. Он и не думал, что Даниил поручит ему судить Иванку, он лишь хотел наговорить на этого дерзкого кузнеца, чтоб Даниил строго наказал его. А вышло, что Иванко попал к нему в руки, - вовремя ввернул словцо о том, что Иванко ругал Даниила! Филипп не мог скрыть злорадной улыбки, да и кто в этой темной хоромине увидит его радость? Надо спешить! "Сурово наказать", - вспомнил он слова Даниила.

- Накажу, - шепчет Филипп. - Это тебе за Генриха!

В тишине послышались шаги. Два дружинника

втолкнули в дверь связанного Иванку, подтащили ближе к Филиппу и стали с двух сторон. Незаметно, бочком, протиснулся в дверь судный тиун и сел возле маленького дубового стола, напротив окна.

Иванко ни на кого не смотрел, он стоял со связанными за спиной руками, высоко подняв голову. Тиун дернул его и прошипел:

- Глянь в глаза боярину, тать!

Иванко повернулся к тиуну и спокойно ответил:

- Что ты за боярина говоришь? Он сам скажет.

Отвернулся Иванко и опустил голову.

Филипп исподлобья следил за Иванкой. Услыхав дерзкий ответ, он крепко сжал поручни. Не кается ковач! Стоит связанный, а держится как птица на свободе!

- Глянь сюда! - кусая губы, рычит Филипп.

Иванко поднял голову и посмотрел на боярина своими чистыми и прозрачными, как ключевая вода, глазами. Ни колебаний, ни страха не увидел Филипп в этих больших глазах. Спокойно смотрел ковач на боярина и еле заметно улыбался уголками губ. Он приготовился к ответу. "Что, он смеется надо мной? Как нагло держится!" - дрожит Филипп.

- Есть свидетели? - сурово спросил он.

Но Иванко опередил ответ тиуна:

- А зачем тебе свидетели, боярин? Я сам все скажу. - И повел плечом, словно бы отгоняя назойливую муху.

- Что скажешь? - свирепел Филипп.

- Все... И не беспокойся ты, гумно не я сжег...

- А кто? - задрожал Филипп.

- Я не видел.

- Кто видел? - повернулся Филипп к тиуну.

Тиун льстиво поклонился.

- Я тиун в оселище и все скажу. Гумно сжег Иванко.

Иванко рванулся к нему, но стража не пустила - его схватили за руки.

- Как тебе не стыдно! Ты же старый человек! - порывался вперед Иванко.

Тиун втянул голову в плечи и, не глядя на Иванку, торопливо бормотал:

- Сжег... видели... встретили.

- Кто видел? Кого? - с возмущением кричал Иванко.

- Замолчи! - гаркнул Филипп. - Теперь все известно. А огнищанина кто убил?

Иванко склонил голову к плечу, задумался, будто готовился к тяжелому ответу, и, медленно выговаривая слова, отчеканил тихо:

- Я заколол его, бешеного волка!

- Убил человека! - поспешил вмешаться тиун.

- Человека? - выпрямился Иванко и сделал движение, будто хотел разорвать туго связанные веревки. - То не человек, то зверь... И люди мне за это спасибо скажут. Да и не убивал я его, а защищался, он сам лез на меня, хотел убить. Люди видели, спросите их.

- Замолчи! - рявкнул побагровевший тиун.

- Оставь! - властно приказал ему Филипп и, кивнув судному тиуну, промолвил: - А что в "Русской правде" о таких разбойниках написано?

Иванко заволновался. Он видел, что боярин не хочет его расспрашивать, что суд уже кончается. И оттого, что так больно было на сердце, он рванулся к боярину, но его перехватили дружинники.

- Боярин! - кричал Иванко. - Где же я правду найду, ежели нас за людей не считают? Где? Огнищанин шкуру с людей драл, как лыко с березы. Рожь ли, просо ли, дичь ли какая - все отымает у смерда, у закупа, а дети голодные сидят. У деда Климяты внуки умирают, я за них заступился, а тиун на меня с мечом бросился.

Филипп смотрел себе под ноги, насупившись, словно и не слышал слов Иванки. Только крикнул тиуну:

- Нашел то место? Читай!

Иванко не успокаивался:

- Что это за суд? Почему ты меня не спрашиваешь, боярин? Разве я разбойник? Я же только жизнь свою защищал. Огнищанин лез на меня с мечом и добрых слов не хотел слушать, грозил голову срубить. Кто же виноват - он или я? Ужели мы должны свою голову подставлять злодею?

Судный тиун вскочил со скамьи, держа в руках толстенную книгу в плотном кожаном переплете, и начал читать:

- "Аже убиють огнищанина у клети, или у коня, или у говяда, или у коровье татьбы, то убити в пса место".

Еще сильнее начал вырываться Иванко из рук стражников.

- О! Человека с псом сравнивают! Не разбойник я, говорю тебе, боярин! Огнищанин закупов убивает, и нет на него никакого суда - кто же нас послушает! А дети наши голодными сидят...

Филипп пришел в бешенство. Еще миг - и он сам бросился бы на Иванку.

- Заткните ему рот!.. Делайте, как написано. Такова воля князя! - закричал Филипп.

Он спешил покончить с Иванко: боялся, что Мирослав приведет свидетелей и Даниил передумает. А Иванку надо уничтожить: ведь это он Генриха поймал, еще и до него, Филиппа, доберется.

Дружинники потащили Иванку к месту казни.

После разговора с Роксаной Даниил вышел из своего терема и встретил на подворье Мирослава и Дмитрия. Ни слова не промолвив, прошел мимо них на конюшню, велел оседлать подаренного Мстиславом коня и поскакал в Петричево оселище. За ним помчалась сотня дружинников.

В свое княжеское оселище ехал Даниил лютый на смердов. Это уже не в первый раз жгли они рожь, загоняли в лес коней из княжеских имений, убивали огнищан. Под страхом жестокой казни княжеская власть в повиновении держала смердов. Но смерды не хотели повиноваться.

Разгневанный Даниил гнал коня галопом, стегал его плетью. Так тихо и ласково начинался день - и так испортил хорошее настроение этот Иванко. Да еще и Роксана прибежала. Он никак не мог забыть ее отчаянный взгляд и мольбу: "Пожалей сына, княже!"

"Пожалей! - думает Даниил. - Тогда и другие полезут, будут терема жечь... А как рыдала Роксана, как ползала в ногах!"

Даниил мчится лесом, и его преследует страдальческий голос Роксаны. Князь бьет коня, еще быстрее летит вперед, но голос Роксаны по-прежнему звучит в его ушах: "Княже! Что ж ты делаешь? Я же тебя вынянчила..."

Вечером Теодосий пришел к Роксане. Она сидела на скамье, крепко обняв пятилетнего Ростислава. Взгляд ее блуждал где-то далеко, она ничего не видела перед собой.

Переступив порог, Теодосий остановился. Где найти слова, чтобы успокоить Роксану после того, что случилось? Он еще и до сих пор не опомнился. Все видел будто в ужасном сне. Кто может поверить, что уже нет в живых Иванки? Кто поверит, что уже не явится он, веселый и ласковый? В самое сердце поразила Теодосия казнь Иванки. За эти полдня Теодосий осунулся, пожелтел. Сотский боялся посылать его в дозор, зная, какими неразлучными друзьями были Иванко и Теодосий.

Роксана, неожиданно увидев Теодосия, задрожала и завопила не своим голосом...

- Ой! Что мы будем делать без тебя, Иванко? Не верю! Не верю-ю-ю! - протяжно зарыдала она. - Он жив! Иванко! Приди ко мне!

Ростислав приник к стене, испуганными глазами смотрел то на мать, то на дядю Теодосия. Теодосий шагнул к Роксане, взял ее за руку.

- Скажи, Теодосий, неужели нет моего Иванки? - неистово кричала Роксана. - Звери! Звери! Взяли его!.. Не буду я жить без него! Иванко мой!

Теодосий сел рядом с Роксаной.

Горе великое, Роксана! Что поделать! Нет Иванки.... Тяжко тебе, я знаю... Для сына живи. Ростислав, поди сюда!

Мальчик, словно подбитый птенчик, спрятался в уголок. Теодосий подошел, взял его на руки, принес к Роксане. Он гладил его по головке, а Роксана рвала на себе волосы, рыдала:

- Ой! Куда же мне идти, кому сказать о своем горе! Иванко мой, Иванко, я не увижу тебя больше! Уже не скажешь мне: "Умница моя!" Куда мне голову приклонить?

Теодосий растерялся, он не знал, как облегчить горе Роксаны.

- Тяжело, - промолвил он печально, - но мы тебя не оставим...

Роксана посмотрела на него, ее тронули эти сердечные слова. Теодосий обрадовался: Роксана, кажется, стала спокойнее.

- Не оставим... А у тебя есть сын, - тихо добавил Теодосий.

Мальчик, увидев, что мать не плачет, потянулся к ней. Она обняла его и прижала к себе. Горе изменило Роксану: лицо осунулось, даже ростом она как будто стала меньше, а плечи стали острыми, как у девочки - подростка.

- Звери! - гневно восклицал Теодосий. - Мы еще им припомним Иванку! Поймаем Филиппа - не уйдет он от наших рук, вырвем ему волчьи зубы... Слушай меня, Роксана! Как я сказал, так и будет. В святом писании сказано - не вспоминать о старом. А мы вспомним. Все бояре как Филипп. И князь их руку держит.

В дом вошел Микула. Заметив его, Роксана снова зарыдала. Микула подошел к столу, и из груди его вырвался вопль:

- Друга... брата убили!.. - И склонился над Ростиславом.

3

В большой гриднице Мстислав принимал гостей. Два длинных стола стояли вдоль стен, а по обе стороны их скамьи.

Бояре нарядились в дорогие кафтаны. Свечи горели на столах и на стенах в бронзовых подсвечниках. На столах стояли жбаны и корчаги с медом, огромные чаши, золотые и серебряные, турьи рога, оправленные в золото; на огромных тарелках лежали жареное мясо, вареная и жареная рыба и толстыми кусками нарезанный хлеб. Все это добыли работящие руки смердов.

Ближе всех от княжьего стола сидели Мирослав Добрынич и тысяцкий Демьян, за ними, по старшинству, - Семен, Филипп, а дальше перемешались галицкие и волынские бояре, новгородские старшие дружинники, которые пришли с Мстиславом.

Филипп, пока гости располагались за столом, успел шепнуть Демьяну:

- Похоже, что Данило на Мстислава сердится. С чего бы это?

Демьян покачал головой и пожал плечами: "Не знаю".

Не шибко тут разговоришься, ежели вокруг столько сторонников Даниила. Филипп внимательно присматривался: Даниил явно чем-то обеспокоен, он разговаривает с Мстиславом, но мысли его далеко. "Надобно сказать Даниилу про Дмитрия. Сказать, что Иванко, мол, перед смертью рассказал о намерениях Дмитрия. Даниил поверит. Уберет Дмитрия - легче будет и Мстислава с ним поссорить, а тогда..." И Филипп уже видел новые оселища, подаренные ему королем Андреем. Филипп окинул взглядом бояр: "На кого из них можно положиться, кого можно запугать так же, как Демьяна? Послушный стал Демьян..."

Мстислав, разгладив бороду, провозгласил:

- Налейте меду в чаши, братья!

Пошли по рукам жбаны и корчаги. Мед пенился, приятно щекотал ноздри. Мстислав поднял золотую чашу:

- Вот мы и дома. Поднимите же чаши за то, что мы врага одолели, за то, что прогнали его с земли Русской, за то, что спокойствие воцарилось у нас, за то, что у всех нас мысль едина. К нам в Галич приехал Данило с храбрыми боярами и ныне приглашает нас в гости на Волынь... И мы поедем туда. Только бы было тихо, чтоб враги не лезли, а мы силы набирались.

Все дружно выпили и заговорили.

Потом налили по второй чаше. Но вдруг в гридницу вбежала жена Мстислава Хорасана и закричала:

- Спасай моего отца, враги его землю топчут!

Мстислав смотрел на нее непонимающими глазами.

- Чего ты вопишь? Кто землю топчет? С каким это князем Котян не помирился?

Но от Хорасаны невозможно было больше ничего добиться, она бессвязно лепетала и продолжала безутешно рыдать.

- Отец сегодня будет... Гонца прислал... - промолвила Хорасана дрожащим голосом.

Мстислав улыбнулся.

- Видите, как она нам голову заморочила, я и забыл, что мне Микула сказал. - И позвал слугу, приказав ему привести половца. - Чего вы испугались? - обратился он к боярам. - Пейте! Ничего не случилось. Видно, хан Котян с кем-то поссорился.

Половец появился очень скоро - он ждал в сенях. Переступив порог, он упал на пол и пополз к Мстиславу.

- Встань! Нет времени! - крикнул Мстислав.

Половец вскочил на ноги и, снова поклонившись, подбежал к Мстиславу.

- Рассказывай! - нетерпеливо повысил голос Мстислав, глядя на половца.

Молодой половец был одет в оксамитную епанчу, низкая соболья шапка сползла на лоб, у пояса висел короткий меч. Черные глаза бегали.

- Великий половецкий хан Котян послал меня к тебе, светлый князь. Как волк, скакал я днем и ночью, спешил за солнцем. Хан Котян скоро будет здесь. Он велел мне рассказать тебе о горе половецком. Когда снег падает на голову - ждем его, когда дождь идет теплый - знаем о нем. А тут упало горе неожиданно, какой-то злой ветер пригнал его. Неведомое войско надвинулось на землю половецкую. Стали мы против него, но оно сломило нашу силу. Великое множество врагов идет. Словно черная ночь надвигается. Уже все степи наши полонил враг.

Мстислав вскочил со скамьи.

- Что ты мелешь? Какой враг? Да говори же, не то прикажу плетьми язык развязать!

Колени гонца подогнулись, он умолк, будто уста его залепило горячим воском.

- Говори, - крикнул Мстислав, - какой враг?

- Неведомые враги. Раньше их никто не видел... Говорят, что это татары, а еще зовут их таурмены, и с ними семь народов неизвестных... В бою они смелые и храбрые, сила у них великая. Полонили они множество половцев, а многих убили.

Удивленными глазами смотрел Мстислав на посланца, потом посмотрел на Даниила, на Демьяна.

- Где же ваши воины? Что хан Котян делает? Воевать надобно было, а не по-бабьи причитать.

Под суровым взглядом страшного князя гонец съежился и не знал, куда девать руки, - то касался меча, то брался за пояс, то сжимал кулаки.

- Бои были, княже. Стояли мы с мечами, но не выдержали силы вражеской.

- Где же теперь половцы? Где хан Котян? Говори! Не тяни!

- Отошли к Днепру. Нет степей наших - татары там.

Посланец умолк. Он боязливо оглядывался. Не время ли убираться отсюда? Суровый князь может повелеть, чтобы его избили нагайками... Мстислав махнул рукой, и гонец быстро вышел из гридницы. Наступила тишина, словно здесь и не было никого. Тяжело задумался Мстислав, опустив голову.

...Гонец привез страшное, неожиданное известие. Не ждали никого с востока. Много раз ходили русские князья походами на половцев, усмиряли их, карали за набеги на Русскую землю - и будто бы тихо было на востоке. И вдруг появился новый, неведомый враг. Неспроста так задумался Мстислав, неспроста молчал Даниил, неспроста притихли все, подавленные злой вестью.

С далеких равнин Азии, как зловещая туча, двигалась монгольская орда. Не знали, не ведали матери русские, что много сынов их будет пронзено стрелами неведомых воинов, изрублено кровавыми мечами.

Орда пришла из-за дальних гор, с берегов Онона и Керулена. Все дальше на запад шел непобедимый завоеватель Чингисхан.

Тысячи поприщ прошли монгольские захватчики, прежде чем достигли земли Русской. Потоптали они земли Хорезм-шаха, пали под их ударами гордые своим богатством города Бухара и Самарканд. Стонала Средняя Азия под монгольской плетью. Через "железные" дербентские ворота вышли на предкавказские равнинные степи посланные Чингис-ханом монгольские воеводы Субудай-богатур и Джебе-нойон. Хитростью и подлостью прокладывали они себе дорогу: обманули аланов - осетин и половцев - кипчаков и разбили их поодиночке; тогда вырвались к берегам Дона и дошли до города Сурожа - Судака - в Крыму...

Мстислав сидел молчаливый, забыл обо всем, что происходит вокруг. Мысли его витали далеко. Не мог он в толк взять, откуда горе такое. Знал, что хорошие воины половцы и много их. Значит, татары - враг еще более грозный, еще более сильный. Впервые в жизни опасность заставила Мстислава задуматься. Воевал он много, но всегда знал, против кого идет. Знал, где и как врага ударить надо, знал, что воинам должен сказать. Страшно стало и Даниилу - так изменился Мстислав. Старый князь закрыл глаза, словно уснул от усталости. Бояре один за другим вышли из гридницы.

Мстислав не слышал, как открылась дверь и в комнату вошел хан Котян. Даниил поднялся ему навстречу: старше по возрасту князь половецкий. Раньше он никогда не видел хана, хотя и слышал о нем много. И глазам своим не верил Даниил - к нему шел перепуганный, сгорбленный половец, рука его на рукояти сабли дрожала. Узкими глазами хан шарил по гриднице, шел неуверенно. Неужели это и есть грозный хан Котян?

Не дойдя пяти шагов до Мстислава, Котян остановился. Даниил стал рядом с ним и поклонился - чтил старость. Но Котян не замечал Даниила, следил глазами за Мстиславом.

- Мстислав! - резко крикнул он.

Мстислав вздрогнул, раскрыл глаза и, удивленный, вскочил со скамьи.

- Давно ты здесь, хан?

- Только что вошел. Но здесь так тихо, что я не осмелился голос подать.

Мстислав подошел к нему.

- Садись, Котян-хан, будешь нашим гостем. Давно уже не виделись.

Котян долго усаживался на скамью - ему мешала сабля.

- Давно не виделись. Далеко ты от нас. Да лучше б и сейчас не видеться. Лучше б ты к нам с князем Даниилом в гости приехал.

- Да что ты о гостьбе говоришь? Иные дела есть. Говори, а то гонец твой что-то невнятное бормотал.

Котян насторожился.

- Бормотал? Нет. Половцев знаешь? Знаешь. Воины храбрые. Русские нас били, и мы русских били, да не так страшно было. А теперь... Беда великая, такая великая, что и не расскажешь. Такого врага мы еще не видели. Три воина ко мне прибыли. В кожаных шлемах и кольчугах, на лице мало волос. Говорят, прислал их Субудай-богатур, что они воины великого Чингиса, который потрясает всю землю и дойдет до последнего моря. Пригласили меня в гости к Субудай-богатуру. Поехал я. Обманули меня. Хитер одноглазый Субудай. Сказал: "Не буду вас трогать, с аланами воюю. - Говорит: - Возвращусь к берегам Керулена". Я послушался, не знал, что беда ждет. Уничтожили монголы аланов и на нас наскочили. Храбро бились половцы, да побили они нас. Сложили свои головы ханы Данило Кобякович и Юрий Кончакович. Забрали монголы наши земли, наш скот. Многих половцев убили и многих полонили, детей не миловали. Бежали мы к Днепру. Был я у князя Киевского Мстислава Романовича, просил, умолял его собирать войско русское...

Мстислав встал.

- Ты мыслишь, хан, что русские пойдут половцев защищать... А где же ваше войско?

Хан Котян покачал головой.

- Есть еще войско у нас. Храбрые воины за землю свою будут биться. А к вам, русским князьям, я приехал просить, чтобы вместе против монголов идти.

Мстислав промолвил:

- Не пойдут русские князья половцев оборонять. Много горя вы причинили земле Русской.

Хан Котян побледнел, заговорил еще быстрее:

- А ты, князь Мстислав, скажи им, тебя послушают. И князя Киевского Мстислава послушают. Это и для вас нужно. Сегодня таурмены нас побили, завтра вас побьют.

Мстислав улыбнулся.

- Слышишь, Данило? Хан Котян умный человек, святую правду он говорит - сегодня их побили, а завтра нас начнут бить. А что ж тебе князь Киевский в ответ сказал?

- Ответил, что гонцов пошлет, и к тебе хотел послать. А я сказал: "Зачем посылать? Сам поеду, сам буду просить". Князь Киевский и тебя просил пожаловать в Киев.

Мстислав, подумав, сказал:

- Будем войско свое собирать. Верно, Данило?

- Так мыслю.

- Ежели так, мы с тобой в Киев завтра поедем.

- А войско? - спросил Даниил.

- Войско надобно собирать.

- А куда идти?

- Тебе это лучше ведомо - ты все дороги здесь хорошо знаешь.

Даниилу было приятно услышать это от Мстислава.

- Знаю, да еще надо с Мирославом посоветоваться. - И он велел слуге позвать Мирослава.

Мирослав был опытным воином. Выслушав Мстислава и Даниила, он сказал:

- И я так мыслю, как и вы: дружины конные послать - пускай к Днепру едут, а пешцев на ладьи - пускай по Днестру плывут к морю, а оттуда по Днепру вверх.

Мирослав посоветовал послать тысяцкими с пешцами-воями Юрия Домажирича и Держикрая Владиславовича - понизских бояр, живущих невдалеке от моря.

- Они хорошо знают реку и море, они с князем Романом плавали, на Днестре выросли. Только позвать их сюда поскорее нужно.

Мстислав повернулся к Котяну:

- Идем в поход, а сегодня отдохнуть тебе надобно, с дочерью поговорить.

Но тот замахал руками:

- Не надо, не надо с дочерью говорить!

Мстислав улыбнулся.

- Напугали тебя таурмены. Иди отдыхай. Хорасана накормит. А мы готовиться будем. Ты же с дороги, отдохнуть должен.

Мстислав послал гонца в Киев, к князю Мстиславу Романовичу, чтобы ждал гостей из Галича, да и других князей приглашал от его имени.

Печальная весть достигла не только боярских теремов. Галичане уже знали, зачем приехал Котян. Слухи передавались из уст в уста. Говорили, что татары уже Киев сожгли и на Галич идут, говорили, что их видимо- невидимо и что это не люди, а какие-то чудища, у которых огонь изо рта пышет и к которым даже и подступиться близко нельзя. Гудел Галич, собирались люди в Подгородье, у Днестра на пристани, расспрашивали дружинников, которые выезжали в волости с княжьими приказами.

Пока бояре собрались в гриднице Мстислава, галичане двинулись в крепость. Их никто не задерживал, ворота стояли открытыми - печальная весть нарушила обычную жизнь.

- Идите, идите! - говорили привратники. - Не велели князья ворота закрывать.

...Встревоженный Мстислав советовался с боярами. Угроза была велика. Котян зря не прискакал бы сюда сам. Мстислав и Даниил отдавали тысяцким приказы готовить войско. Мстислав старался быть спокойным, но его волнение заметили все. Да и кто не волновался - угроза была страшная.

В гридницу вошел Микула.

- Княже! - обратился он к Мстиславу. - На площади в крепости собрались галичане, желают видеть тебя.

- Знаю, Микула, знаю. Сейчас пойдем.

На площади возле собора толпились галичане. Их пригнали сюда страшные вести, привезенные половцами. Женщины, идя за мужчинами, брали с собой детей, словно боялись, что татары ворвутся в дом и заберут их.

Мстислав и Даниил прошли сквозь молчаливую толпу и вышли на крыльцо собора. Казалось, никого нет на площади - тысячи людей молчали. Мстислав видел, что они потрясены, он должен был подбодрить их, хотя у самого на душе тоже было неспокойно. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что известие о татарах не сказка, а страшная действительность.

Как только Мстислав и Даниил остановились, толпа еще ближе придвинулась к крыльцу.

- Горе великое обрушилось на нашу землю, - начал Мстислав. - Не слыхали мы и не ведали про татар. Но коль уж пришли они непрошеные, то надлежит их встретить. Галичане умеют носить оружие, да и волынцы не хуже их. Покажем врагу нашу силу, не пустим его на нашу землю! Все ли пойдете на битву?

- Пойдем! Все пойдем!.. - загудели в ответ галичане. Мстислав продолжал:

- Конные дружины послезавтра выезжают в Киев, а пешие по Днестру поплывут. Их поведут Юрий Домажирич и Держикрай Владиславович. Тысячу ладей приготовить надобно сейчас, на каждую по десять воинов посадить. Завтра же и начнут собираться на пристани.

4

Биричи-глашатаи объехали галицкие и волынские города и оселища. Мстислав и Даниил велели созвать воинов. Должны были идти все взрослые мужчины. А взрослым считался юноша, которому исполнилось семнадцать лет. Особые наставления давали князья тиунам и биричам о горожанах: не звать в войско ковачей по железу и серебру - пускай оружие куют; не звать железоваров - пускай в своих печах побольше железа приготовят, ибо тяжелые времена настают, много мечей, копий и щитов понадобится. Мстислав и Даниил обстоятельно наказывали тысяцким и сотским, как снаряжать войско:

- Не забудьте - для нас всего важнее, чтобы каждый свое место знал, чтобы не были стаду коров подобны... Будет знать воин свое место - уже половина дела сделана. И чтобы не было малодушных. В ратном деле слезы не нужны! - наставлял Мстислав.

...Каждому свое место! Не напрасно об этом напоминал Мстислав. Издавна так повелось, так деды поучали, и в битвах освящен был этот обычай: конные дружины и пешие полки составлялись из десятков и сотен. Враги знали: стали русичи на ратном поле - не собьешь их, стоять будут, словно стена каменная, а пойдут вперед стеной - как буря налетят на противника. Из уст в уста передавались сказания о том, как шли на битву дружины русские с князем Святославом во главе. Деды повествовали о походах Владимира Мономаха на половцев.

Слава о храбрых русичах, об их отваге, смелости, самоотверженности, мужестве заслуженно разносилась по всем соседним странам. Особенно боялись враги, когда русичи шли врукопашную. Их воинской заповедью было - защищать товарища, грудью закрывать его. Поредеют ряды в сотне - плотнее собирайся вместе; один остался в десятке - не складывай оружия, стой до последнего дыхания. Киевляне и новгородцы, рязанцы и суздальцы, галичане и волынцы испокон веков были мужественными воинами. Суровая природа научила их переносить лишения, их не страшили ни холод, ни зной. Одно только мешало их успехам - княжеская междоусобица да коварство бояр, разъедали они воинское единство. Но это была вражда между князьями да боярами, а простой люд - горожане и смерды - несли в своем сердце любовь к родной земле, им не из-за чего было препираться, новгородцы радушно протягивали руку помощи галичанам, куряне - киевлянам.

Известие о появлении нового неизвестного врага не испугало русских.

Повсюду в эти дни только и разговоров было, что о неведомых таурменах. Вошла печаль в дома горожан и смердов. Горевали матери и жены: кому из их родных суждено живым домой возвратиться?

...Вдоль улицы оселища мчатся ребятишки верхом на своих конях - хворостинах. Там на опушке расположились "враги" - "таурмены". Командует белокурый "сотский":

- Быстрее к опушке!

Твердохлеб переходил улицу, направляясь к своему подворью. Мимо него пролетел испачканный "всадник" на хворостине, в длинной рубашке. Левой рукой он придерживал подол рубахи и держался за "гриву коня", а правой погонял его.

- Быстрее! Отстал! - кричали на него товарищи.

Мальчонка заспешил, подол рубахи выскользнул, он второпях наступил на него и упал. Подняв пострадавшего, Твердохлеб ласково прижал его к себе.

- Не плачь!

- А я и не плацу! - бодро ответил мальчонка. - Воины не плацут! - И, приподняв рубаху, побежал догонять своих товарищей.

"Не плачут, - улыбнулся Твердохлеб. - Храбрые воины растут, придется и им с врагом встретиться".

Дома Твердохлеба ждала опечаленная жена. Она чинила мешок для харчей, пришивала к нему лямки. Посмотрев на мужа, Твердохлебиха ничего не сказала ему, только опять заплакала.

- Ты что, Ольга? - ласково спросил Твердохлеб, подошел к ней и неловко начал вытирать слезы на ее лице. - Чего ты? Не раз бывал я в походах и возвращался, и теперь вернусь.

- Ой, нет! Чует мое сердце беду! - еще сильнее залилась слезами Ольга. - И Роксаны нет...

- Приедет Роксана домой, сказывала, нечего ей делать во Владимире. Будете сидеть вдвоем, не так скучно вам будет.

- Вдвоем? - испуганно спросила Ольга.

Дальше крыться уже было нельзя, рано или поздно нужно сказать ей правду. И лучше сейчас, раз уж намекнул.

- Вдвоем, - снимая со стены меч, тихо ответил Твердохлеб. - Мы пойдем с Лелюком.

Шитье выпало из рук Ольги. Она подбежала к безмолвному Лелюку и, как наседка цыплят, закрыла его своими руками, вся задрожала.

- Ты пошутил, Твердохлеб? Пошутил? - переспросила она мужа. - Бирич приходил, говорил, что ты один едешь. Лелюку нет еще семнадцати лет. Ты пошутил?

- Семнадцати? Двадцати дней только не хватает - разве это не все равно? Парень может держать копье и уже бывал в бою.

- Он не пойдет! - зарыдала Ольга. - Не пойдешь, сынок? Это отец шутит, да?

Стиснутый материнскими руками, Лелюк неловко улыбался - ему не хотелось причинять боль матери. И что он мог сказать, если вчера сам упросил отца взять его в поход! Они уже и у сотского были, уже и место свое Лелюк знает: будет в одном десятке с отцом.

- Отец шутит? Правда, Лелюк? - всхлипывая, спрашивала его мать.

- Не плачьте, мама! - тихим шепотом ответил Лелюк.

Ольга обрадованно посмотрела на него, вытерла слезы.

- Я уже не плачу, сынок.

Лелюк виновато посмотрел на отца. Тот, не поднимая головы, возился с мечом, подгонял его к ножнам.

- Мама! - с трудом промолвил Лелюк. - Я... иду.

Ольга выпустила Лелюка из объятий и подбежала к мужу, схватила его за плечи.

- Сиротами нас делаешь! Иванку убили, и вы оба идете... Что мы будем делать с Роксаной?

Твердохлеб не отвечал. Лучше было помолчать. Какие тяжелые эти последние часы прощания, как горько на сердце! Он нежно обнял Ольгу, приголубил ее.

- Не плачь! Тебе и Лелюк говорил: "Не плачь". Что я теперь сотскому скажу? Пойду просить: "Не берите Лелюка, мать не пускает"?

- Я сама скажу. Я сама побегу к сотскому...

Твердохлеб поднялся со скамьи:

- Не делай этого, Ольга! Что о нас подумают? Смеяться будут, скажут: "Твердохлебы похода испугались!" Не было еще такого в нашем роду! Дед умер в бою, а внук возле старух останется?

- Мама! - дрожащим голосом произнес Лелюк. - Не ходите никуда! Я сам согласился, я уже взрослый. Как я выйду на улицу? Воины в походе, а я дома. Что тебе женщины скажут?

Ольга бессильно опустилась на скамью. "Что женщины скажут? - подумала она. - Скажут: "Трусы Твердохлебы". Но как перенести разлуку с единственным сыном?"

Все трое молчали.

- Дядя Твердохлеб дома? - послышался в сенях голос Петра, сына Людомира.

Открыв дверь, мальчик быстро переступил порог и бросился к Твердохлебу.

- И я с вами иду! В вашем десятке буду, я к сотскому ходил!

Вслед за Петром в комнату вошла его мать.

- Мир дому вашему! - поклонилась она и села возле Ольги.

- И вам счастья желаю, - поздоровался с ней Твердохлеб.

- А я к тебе, Ольга. Узнала, что ваш Лелюк идет, и Петра благословила, просился он. Бирич сказал: "Нет княжьего повеления маленьких брать". А разве Петр маленький? Шестнадцать лет с половиною. А Петро говорит: "Дядя Твердохлеб отцовский меч мне готовит".

- Приготовил! - подошел к Петру Твердохлеб. - Бери, готов. - Он протянул ему меч. - Я ходил к Смеливцу, и в кузнице твой меч закалили.

Ольга обескураженно смотрела на них. Значит, не пошел бы Лелюк, так и Петро остался бы. И к ней уже обращается Людомириха как к матери воина. Ольга смирилась. Не к лицу ей перечить, когда соседка, вдова Людомира, с таким чистым сердцем снаряжает своего сына.

Твердохлеб исподлобья смотрел на Ольгу - Ольга спокойно слушала Людомириху.

А Людомириха не умолкала:

- Как ты, Ольга? Я сшила мешок Петру, только боюсь, не длинны ли концы приметала. Дай посмотрю на твой.

Ольга подала мешок, и та сосредоточенно стала примерять.

Людомириха ушла так же внезапно, как и пришла. Много лет прошло после смерти Людомира. Без мужа и двор не двор. Осталась одна с кучей детей, тяжело ей было поднимать их на ноги. А вот подрос, выровнялся Петро - весь в отца, высокий, стройный. Уже и у нее в доме есть защита, уже Петрика за взрослого считают, ежели в войско берут.

Ничего не сказала Ольга после того, как вышла Людомириха. Крепко сжала губы, подошла к Лелюку:

- Стань вот так. - Примерила мешок и тихо бросила: - Еще один мешок нужно шить.

Лелюк, надев новые штаны, пошел к своим товарищам - побыть с ними последний день.

Ольга сказала мужу:

- Только кликнули, а ты уже и сына потащил. Они, проклятые, Иванку погубили, а ты бежишь воевать за них!

Твердохлеб спокойно ответил:

- Не для них иду, не для бояр да князей, а с людьми иду землю Русскую защищать.

5

Как ни торопились Мстислав и Даниил, а прибыли в Киев последними. На княжем подворье их встретил хаи Котян, который за два дня до этого приехал из Галича и нетерпеливо ожидал их приезда. Забыв о своих годах, он бодро побежал им навстречу.

- Приехали! - обрадованно крикнул он и прикоснулся щекой к щеке Мстислава. Это было высшим проявлением уважения. - Все уже здесь. Я думал: "Не приехали вчера - сегодня будут. Не приедут сегодня - завтра будут". А вы - сегодня!

Прибывшие князья ходили со своими боярами по подворью, сидели в тени у клетей. Необычным был этот съезд. Давно уже не собирались вместе русские князья. Каждый княжил в своей волости и не хотел признавать другого. Когда-то Киев держал всех в единой державе, А теперь у матери городов русских осталась только былая слава. Незримо витал здесь дух славных времен Святослава, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха. Может и не приехали бы князья, но нижайше просили их гонцы от имени киевского Мстислава Романовича да галицкого Мстислава Мстиславовича Удалого, рассказывая о нашествии страшного врага.

Котян шепнул Мстиславу:

- Хорошо сделал ты, что приехал вовремя. Злятся князья русские, друг друга ругают, не желают идти в поход.

Не хотелось бы Мстиславу слышать такие слова. Видел - время недоброе, а согласия нет, но что можно сделать? Он наклонился к Котяну.

- Не за половецкую землю буду звать драться, а Русскую землю оборонять.

Шум на подворье затих. Кое-кто из князей и бояр никогда ранее не видел князя Мстислава Удалого и теперь с интересом к нему присматривался. Мстислав, отряхнув дорожную пыль, стоял спокойный, как юноша, в красном корзне, в сверкающем шеломе.

- Где же хозяин? Не вижу! - громким голосом произнес он. - Разве гостей встречают так неприветливо?

Котян пожал плечами.

- Не выходил еще. Гости собрались, на подворье сидят, а он в гриднице закрылся. У нас не так, у нас для гостя все.

- Ничего, выйдет. Ждет, пока все соберутся. Не приезжали твои люди, хан? Есть новые вести?

- Приезжали. Татары в степи, далеко за Днепром. Видно, отдыхают, к Днепру еще не подошли.

Мстислав Романович сидел в гриднице и не хотел выходить на подворье. К нему то и дело прибегали отроки и рассказывали, как на подворье ссорятся князья, как ругают и киевского князя, и галицкого за то, что понапрасну позвали их сюда.

Когда отроки известили, что прибыл Мстислав Удалой, хозяин велел позвать всех в гридницу.

Никто не решался войти первым - не хотел кланяться киевскому Мстиславу. Пускай не думает, что ему покорятся. Мстислав Удалой, оглядев всех, позвал хана Котяна и первым шагнул на крыльцо, а за ним двинулись остальные. Входили тихо, еле-еле здоровались и молча рассаживались по скамьям. Мстислав Удалой подошел к Мстиславу Романовичу и трижды с ним поцеловался.

Хозяин осмотрел прибывших - двадцать три князя сидели тут. Незаметно окинул взором всех и Мстислав Удалой. Рад был, что собрались все вместе. Был тут и Мстислав Святославович Козельский, и молодой ростовский князь Василий Константинович, и князь Курский Олег, и молодые князья Даниил Романович, Михаил Всеволодович и Всеволод Мстиславович, сын киевского князя, князья Черниговский, Переяславский... Не приехал только владимиро-суздальский великий князь Юрий Всеволодович. Он считал, что ему, человеку с титулом великого князя, не к лицу ехать в утративший былую славу Киев, да и не любил он Мстислава Удалого, своего давнего недруга. Не забыл он о боях новгородцев с владимиро-суздальцами. Ослепленные междоусобицами, князья не думали об опасности, нависшей над Русской землей. А это только приносило страдания простому люду, несчастному смерду. Не захотел Юрий Всеволодович встречаться с князьями. Куда они зовут великого князя? В Киев, в тот город, который давно перестал быть стольным? Подробно поведал гонец все, что знал про татар, и князь Юрий велел ростовскому князю Василию Константиновичу ехать в Киев со своей дружиной.

Мстислав Романович чувствовал себя неловко, он понимал, что князья не захотят его слушать. К тому же и речь шла о войне, а он не был воином; тихий, смирный, он был больше похож на игумена, чем на князя. Бородка жиденькая, голос простуженный, хриплый, глаза маленькие, невыразительные.

Вышло так, что говорить начал Мстислав Удалой:

- Благодарим вас всех. Кликали вас сюда Мстислав Романович и я, просили приехать в наш древний Киев.

Поелику он во главе всех княжеств стоял, то и уважать надо его за славу былую.

- А почто ты нам про эту славу речешь, голову забиваешь? - раздались голоса.

- А я думаю, как я уважаю Киев, так и каждый князь русский уважать должен, - сдерживая волнение, продолжал Мстислав Удалой.

- Ты про половцев рассказывай, - снова перебил его.

- Я про все скажу, только если тишины не будет, мы много времени зря потеряем. Я и про половцев скажу. Да что о них говорить, вы и сами все знаете. Разве мы приехали сюда про половцев говорить? Про нашу землю слово надобно сказать. Землю Русскую от врага неведомого защищать надобно.

- А что ты про нашу землю молвишь, когда на нас не нападают? Пускай половцы сами отбиваются.

- Чего тебе надобно от нас?

- Кто тебя просил? - посыпались едкие вопросы.

Мстислав рассердился, повысил голос, и без того громкий и звучный:

- Э! Кто там говорит так? И я мыслю - пускай половцы сами отбиваются. Но нельзя забывать, что татары угрожают не одному князю, а народу, который у князя живет. А когда на людей нападут, да побьют, да полонят их, что князь будет делать?

Шум начал стихать, и теперь уже голос Мстислава перекрывал всех:

- Я думаю так, что с половцами нам нечего ссориться. Может, кто хочет, чтобы они к татарам переметнулись? Половцы и сами еще воевать будут, а что же нам-то смотреть? - Он обвел взглядом всех. - Татары их разобьют и к нам придут.

- Не пойдем! К нам татары не пойдут, побоятся!

- Пусть князь Мстислав сам своего тестя защищает!

- Мстислав нам не указ! Сами знаем, что делать! - кричали гости.

Мстислав Романович поднялся и, подождав, пока все успокоились, начал тихим голосом:

- Правду говорит князь Мстислав Мстиславович, Пригласили мы вас сюда, чтобы договориться о совместных действиях против ворога лютого.

Но и ему не дали закончить, снова раздались выкрики:

- А как добычу делить будем?

- Не Мстислав ли нам будет указывать?

- Надо, чтоб все поровну получили, - неловко произнес Мстислав Романович.

Долго пререкались князья. Не о том думали, чтобы врага побить, а друг другу подчиняться не хотели. Мстислав Удалой, хоть и знал, что Мстислав Романович недоволен им из-за спора о Киеве, все же решил обойтись с ним по-хорошему, не отталкивать от себя. Наклонившись, он тихо шепнул ему, чтобы не слышали другие:

- Тяжело будет. Не про то говорят, не про то мыслят. Добыча! Прежде врага надо разбить, а тогда добыча сама в руки пойдет.

Горячий Василько, князь Ростовский, призывал князей подумать о том, как полки сообща вести, но его не слушали.

Долго еще сидели князья в гриднице, но так и не пришли к согласию. Самому простому воину было понятно, что нужно договориться о военачальнике, который возглавит русские дружины, но князья так и не пришли к согласию на этот счет. Решили, что каждый поведет свое войско отдельно. Об одном только и условились - всем собраться на Днепре, у порогов.

Даниил впервые встретился с князьями. По молодости он не вмешивался в разговор, только слушал. Странно было видеть, как шумят князья, как оскорбляют друг друга, будто это не русские встретились, а враги. Долго думал обо всем этом Даниил в маленькой светлице, в которую привели его на ночь княжеские слуги. В душу ему запали слова Мстислава Удалого, сказанные, когда он выходил из гридницы:

"Каркают, как черные вороны... Одна голова должна войско вести. Ан никто не хочет идти под началом другого. И я не хочу... Почто буду унижаться перед Мстиславом Романовичем или Олегом Курским? Не доросли они до меня. Пускай идут каждый сам по себе, и мы сами пойдем".

Долго не мог уснуть Даниил. Последней была мысль о Мефодии. Этого Дмитриева любимца Даниил послал за Днепр, в Дикое Поле, чтобы разведал, где стоят татары. Втайне от всех сделал это Даниил, одному только Мстиславу Удалому сказал. Теперь он видел, что поступил правильно, - ни один князь не удосужился послать своих людей разведать, где татары.

6

С утра до поздней ночи не затихал шум на днестровской пристани в Галиче. Со всех оселищ и городов, галицких и волынских, плыли сюда люди на ладьях, ехали верхом, шли пешком. Тут их встречали Юрий Домажирич и Держикрай Владиславович. Всеми делами управлял Василько, оставшийся дома по приказу брата Даниила. Он условился с боярами, что Юрий Домажирич будет вести галичан, а Держикрай Владиславович - волынцев. Люди все прибывали. Мстислав и Даниил велели приготовить тысячу ладей и на каждую посадить по десять воинов. А людей пришло больше. Два дня Юрий Домажирич и Держикрай Владиславович отбирали самых здоровых, а остальных отправляли домой.

Подгородье гудело. Люди сновали взад и вперед, на торжище нельзя было пробиться. Здесь торговали квасом, пирогами, коврижками, маковниками, дичью, рыбой. Все это исчезало моментально, как только появлялось на рундуках. Пыль стояла столбом. Был еще только март, а припекало так, будто на дворе июль.

Те, что оставались дома, выносили свое нехитрое оружие - самодельные копья, топоры, стрелы - продавали за бесценок. Зачем дома оружие? Пусть воины возьмут его, чтобы бить врага.

Собирались группами, пробовали оружие, торговались. Лелюк и Петро тоже бродили по торжищу - дома не хотелось сидеть, чтобы не печалить матерей еще больше. Подошли к одной группе. Высокий рябой детина держал в руках копье и насмехался над лысым стариком:

- Ну и копье! Да им и жабу не заколешь! За что же тебе давать десять ногат?

Петро растолкал зевак и остановился около старика.

- Дедушка! Десять ногат? Ты что? Заработать хочешь на таком святом деле? А я копье и сулицу отдал даром. Такое дело... - Он отдышался, сказал тише: - Врага надо бить.

Старик замигал, перекладывая копье из руки в руку, поглядывая то на рябого, то на Петра.

- Да я... Я ничего... Это он дает десять ногат... А я... я не беру.

В толпе раздался смех. Старик виновато оглядывался.

- Бери! - сунул он копье в руки рябому. - Бери!

Я немощен на битву, так пускай хоть мое копье воюет.

Все радостно загудели:

- Так!

- Молодец, дед!

- Сразу воина видно!

Слух об этом разнесся по торжищу, докатился до пристани. Уже никто из тех, кто оставался дома, не думал продавать оружие. Отъезжающим начали отдавать мечи, луки, копья, топоры, сулицы.

Довольный Петро бегал повсюду, хвалился Лелюку:

- Видишь, какое доброе дело мы с тобой сделали!

В кузницах днем и ночью горели горны; кузнецы падали с ног от усталости, но не выходили из кузниц.

...Твердохлебы втроем пошли к Днестру. По дороге их догнали Смеливец и Татьяна. Разговор не вязался. Они медленно шли по лесной дороге. В утренней тишине слышны были шаги, под ногами шелестела прошлогодняя листва. Начиналось свежее мартовское утро. Постепенно становилось все светлее - солнце взошло. И у людей легче становилось на душе. Повеселел Смеливец.

- Слышите, - сказал он, - какой гомон стоит над Днестром?

Кончился лес, вышли на опушку. Твердохлеб ускорил шаг, Лелюк не отставал от него.

Вдоль обоих берегов стояло по пятьсот ладей: на правом берегу - галицкие, на левом - волынские. Первые ладьи были у пристани, а последние терялись вдалеке. Возле каждой ладьи по десять воинов.

К пристани подошли Василько Романович, Юрий Домажирич и Держикрай Владиславович - бояре. Воины были на своих местах - вчера строгий наказ давали воеводы. И хотя было еще рано, но людей собралось много - пришли жены, родители и дети воинов. Каждый десяток был окружен родственниками. Заплаканная Татьяна поддерживала Ольгу. Твердохлеб и Лелюк молчали. Смеливец вытирал глаза. С грустью посматривал он на стройного Лелюка, который шептал что-то Петру.

- Лелюк! - начал Смеливец, и Голос его задрожал. - Лелюк! Бей врага! Если б Иванко был жив, и он пошел бы с вами.

Услыхав имя Иванки, Татьяна зарыдала. Смеливец бросился к ней.

Но в этот миг Василько Романович махнул рукой, и воины начали садиться в ладьи. Заплакали женщины и дети. Ольга обняла Лелюка и долго не отпускала. Твердохлеб отвернулся. Жена так рыдала, что он сам еле сдерживал слезы. Лелюк, не зная, что делать, поглядывал на товарищей, вскочивших в ладьи, и пробовал разнять руки матери. Но Ольга еще крепче сжала его в своих объятиях. Твердохлеб подошел, отстранил жену, взял ее за руку.

- Ну, ты что? Послушай, что Василько Романович молвит.

Их ладья была в первой сотне, и слова Васильки они отчетливо слышали:

- Вы идете в поход за Русскую землю... - Ветер относил отдельные слова. Твердохлеб слушал рассеянно: рядом с ним рыдали Ольга, Татьяна и Людомириха, - чтобы враг неведомый, таурмены, не взял нас в полон... Чтоб ни мы, ни дети наши не жили в неволе иноземной...

Твердохлеб прикоснулся к плечу Ольги:

- Отпусти Лелюка. Смотри, он белый как снег, сейчас упадет.

Ольга, всхлипнув, вытерла слезы и погладила Лелюка по лицу.

- Что с тобой, сыночек?

- Ничего, мама.

Он обнял ее, трижды крепко поцеловал и прыгнул в ладью. Обняв и поцеловав Ольгу, вслед за ним в ладью шагнул и Твердохлеб. Людомириха еще не отпускала Петра. Она не плакала, но все время повторяла:

- Вернись, сынок! Вернись, сынок!..

- Вернусь, мама! - сдерживая слезы, дрожащим голосом ответил Петро и, в последний раз поцеловав мать, пошел к товарищам.

Юрий Домажирич и Держикрай Владиславович подошли к своим ладьям и одновременно взмахнули рукой. На ладьях воевод взвились красные стяги. Воеводы сели, и их ладьи тронулись. За ними медленно поплыли остальные. А по берегу бежали люди и провожали родных напутственными словами:

- Счастье с вами!

- Возвращайтесь здоровыми!

- Бейте врага!

- Тато! - звенел детский голосок. - Приезжай!

Девушки бросали венки цветов вослед своим суженым - пускай плывут с ними, веселят сердца.

Галичане и волынцы отправились в неведомый путь.

7

Никогда не был Мефодий в этих степях. И если бы не половец, блуждал бы он, не зная, куда ехать. Маленький, юркий, как кошка, половец уверенно показывал путь. Уже несколько дней прошло с тех пор, как переправились они через Днепр, и непривычно было для Мефодия видеть незнакомый край - вокруг, куда ни кинешь взор, раскинулись степи. Не раз вспоминал он о дремучих волынских лесах. Там можно ехать спокойно - всегда успеешь скрыться от врага: и он тебя не увидит, и тропинку, едва заметную, быстро найдешь. А тут, в степи, равнина, и оттого не по себе становилось лесовику Мефодию. Ему казалось, что все его видят, негде и притаиться.

Рано утром, сразу после восхода солнца, Мефодий и половец вскочили на коней и тронулись дальше. Бескрайная степь раскинулась вокруг. Тяжело было дышать. Солнце припекало немилосердно, пожелтевшая трава никла к земле. Мефодий посматривал на небо: хотя бы маленькая тучка появилась! Разморенный жарой Мефодий дремал. Половец ехал молча, ему тоже надоело блуждать по степи. Всадники въехали в балку, здесь было прохладнее. И кони взбодрились.

- Выедем из балки, - сказал половец, - и отдохнем - там вода есть.

Мефодий обрадовался: балка вот-вот должна кончиться. Но что это? Он падает с коня. Неужели конь ногой в яму попал? Мефодий оставил повод, чтобы посмотреть, что случилось с конем, и почувствовал, что на него накинули аркан. Падая с седла, Мефодий услышал, как завизжал половец. Хотя Мефодий и сильно ударился о землю, он мгновенно вскочил и хотел бежать, но через два шага снова упал со всего размаху - его удерживала веревка. Вскочив во второй раз, он увидел - невдалеке от него стоит низенький человек и держит в своих руках конец веревки. Этот человек улыбался, оскалив желтые зубы; его маленькие глазки сверкали хищной радостью. Обнаглевший монгол издевался над пленным. В голове Мефодия мелькнула мысль: "А вдруг один?" И Мефодий, выхватив меч, бросился на него. Монгол начал отходить. Но Мефодий не видел, что сзади и сбоку появились монголы, набросили на него еще одну петлю и связали руки.

Монголы приблизились к Мефодию и с любопытством рассматривали его, переговариваясь на своем, непонятном для Мефодия языке. Мефодий попытался было рвануться в сторону, но монголы крепко держали его на аркане. Побаиваясь его богатырской силы - Мефодий был намного выше самого большого из них, - монголы на всякий случай связали ему и ноги. К Мефодию приблизился высокий оборванный человек со скрученными за спиной руками и заговорил на русском языке:

- Скажи: откуда ты?

Половец уже лежал рядом с Мефодием, тоже связанный, и успел шепнуть ему:

- Это бродник Плоскиня, я видел его у нашего хана.

Мефодий не отвечал. Плоскиня подошел к нему поближе и ударил ногой в бок.

- Ты, бревно дубовое, почто не отвечаешь, когда тебя спрашивают?

- А я не знаю, кто ты такой, - почему же я буду отвечать?

- Откуда пришел и куда идешь? - уже ласковее спросил его Плоскиня.

- Ехал я степью, а степь большая, - ответил Мефодий.

Монголы прислушивались к разговору, и один из них спросил что-то у Плоскини. Тот ответил ему. Мефодий не понимал, о чем идет речь, но догадывался, что говорили о нем.

- Скажи, откуда ты и кто тебя послал, тогда тебе развяжут руки и отпустят, - обратился Плоскиня к Мефодию.

- А никто меня не посылал, я ехал по степи на охоту.

Монгол снова что-то сказал Плоскине, а затем отдал приказание. Мефодия схватили, положили на коня, привязали, и отряд поскакал на юг.

Если бы Мефодий и его спутник-половец внимательнее смотрели вокруг, то не попали бы в ловушку: они заметили бы, что монголы еще с утра охотятся за ними. Было их не более десяти человек, и они не решались вступить в открытый бой с неизвестным русским воином. Они скакали поодаль и устроили засаду при выходе из балки. Теперь они мчались к старому Субудай-богатуру, Давшему строгий наказ во что бы то ни стало поймать кого-нибудь из русских и привести к нему. Монголы весело перебрасывались словами, подгоняя коня, на котором лежал связанный Мефодий.

Субудай сидел в своей юрте. Он был очень зол. Прошло уже несколько дней, как он велел взять в плен хотя бы одного русского, чтобы разузнать через него о намерениях князей, но приказ его не был выполнен. Не одного нукера с джигитами посылал Субудай. Сегодня он решил пригласить к тебе Джебе-нойона и всех тысячников из своего и Джебе-нойонового туменов. Настало время двигаться дальше. Войско отдохнуло, набрались силы кони. Уже не страшны половцы-кипчаки - при одном упоминании о Субудае они удирают. Уж не угрожает ему более Хазарская земля. Субудай был доволен добычей, захваченной в хазарском городе Суроже. Как воронье, налетели монголы на город и захватили там множество невольников и разного добра. Напрасно купцы ползали у ног Субудая, умоляя не забирать их товаров. В руки монголов попали и драгоценные ткани, привезенные из-за моря, и все то, что приготовили для купцов кипчаки - шкуры, меха и многое другое...

Отдых закончен, пора уже идти дальше. Субудай сидел на подушке, поджав под себя ноги. Пол в юрте был устлан кипчакскими коврами. Пришел беспокойный, порывистый Джебе-нойон, а за ним начали по-одному входить тысячники. Они тихо садились полукругом. Только Джебе-нойон сел рядом с Субудаем.

Субудай-богатур не любил Джебе-нойона и уже много раз желал ему смерти. Поход был успешным, далеко прошли монголы, выполняя приказ Чингис-хана, разыскивая хорезмского хана Мухаммеда. Еще никто не мог удержать стремительного движения слуг Чингис-хана, и слава о силе монголов разносилась по всей земле. Будет чем похвалиться перед великим повелителем. Но Субудай хотел, чтобы слава этого похода принадлежала только ему. А тут этот ненавистный Джебе-нойон! Не раз он стремглав вырывался вперед, оставляя Субудая позади, а вражеские стрелы почему-то миновали его, и мечи не касались его груди.

Субудай мог бросить Джебе-нойона - пусть бы со своим туменом шел один на врага. Но Чингис не разрешил им действовать порознь и приходилось выручать тумен Джебе-нойона. Но тумен - одно, а Джебе - иное. Как хотел Субудай, чтобы к нему принесли мертвого Джебе! Но битвы кончались, и Джебе возвращался невредимым.

Тысячники сидели, сложив руки. Субудай молчал, поглядывая на них своим единственным правым глазом. "Слепой черт" - называли его тысячники, конечно, не вслух, ибо у Субудая были длинные уши, а расправа с виновным была коротка - ему переламывали спину.

Джебе тоже молчал. Как военачальники, оба они были равными, стояли во главе туменов. Чингис-хан не без умысла не назначил никого из них старшим. Так и в поход тронулись. Правда, Субудай, как старший по возрасту и более опытный воин, имел право говорить больше, и Джебе тоже учился жизненной мудрости у "одноглазого волка", как он втайне называл Субудая.

- Не один раз обошла землю луна, владычица ночного неба, - начал Субудай-богатур, прищурив глаз. - Уже забыли мы, когда в последний раз видели нашего повелителя великого Чингис-хана, но так и не нашли проклятого хорезмского шаха Мухаммеда. С чем мы вернемся к величайшему из великих царей земных? Со славой или с позором?

Тысячники молчали, не понимая, к чему он клонит. Субудай всегда говорил витиевато. Он умолк, закрыл глаз и, будто в такт своим мыслям, качал головой.

- Будем двигаться дальше! - порывисто вскочил Джебе-нойон. - Великий царь царей не похвалит нас, если мы не пройдем по земле оросов. Богатая добыча ждет нас. Скажем Чингис-хану - искали Мухаммеда и не могли повернуть назад свое войско, не разгромив оросов. Что бы о нас подумал великий, если бы мы возвратились отсюда, не выведав, кто они такие?

- Верно, - подхватили тысячники, - что бы тогда подумал о нас великий? Сказал бы, что бежали от оросов, как трусливые шакалы.

Субудай видел, что тысячники стремятся идти вперед. Он только этого и хотел, но сделал другой ход:

- А что об этом скажет великий: ведь он не разрешил идти в землю оросов?

Джебе-нойон снова вспыхнул:

- Великий Чингис-хан послал нас на запад искать Мухаммеда, но он не приказывал останавливаться и возвращаться, если мы встретим другой народ. Стрелы наши летят вперед, а не назад. Мы прогоним оросов туда, где садится солнце, на край земли, а их богатые земли возьмем себе. Здесь богатые степи для монгольских коней.

- Да, широкие степи! - загудели тысячники.

- И я говорю, что надо идти вперед, - промолвил после длинной паузы Субудай. - К повелителю нашему мы должны вернуться с победой. Но оросы - храбрый народ, и они могут поймать нас, как табун коней. Тогда некому будет и к берегам Керулена добежать. Мы не сможем расправиться с ними, как с кипчаками. Обманули мы хана Котяна, но он, пес шелудивый, убежал к оросам и рассказал обо всем. Оросы не поверят нашим словам, их надо обмануть. Войска у них много, но нет у них такого повелителя, как наш светлый Чингис-хан. Их коназы друг друга не слушают. Мы не будем начинать бой. Сделаем вид, что идем вперед, а сами будем отступать; они погонятся за нами, и мы уничтожим их поодиночке. - Субудай растопырил пальцы, а потом стиснул их в кулак. - Бродник Плоскиня сказал: "Нет у русских старшего коназа". Все их коназы жужжат, как глупые мухи, а мы их - в паутину... И раздавить будет легко.

В юрту бесшумно вошел нукер, согнулся в поклоне, Субудай расправил плечи и поманил нукера пальцем. Тот подбежал и что-то прошептал. Субудай кивнул головой, и нукер выскочил из юрты. Субудай радостно прошипел:

- Взяли в плен ороса! Сейчас приведут, послушаем, что он скажет...

Приподняли войлок, и два нукера ввели в юрту связанного Мефодия. Субудай от изумления покачнулся, удивленными глазами смотрели на пленного и все остальные. Субудай еще никогда не видел такого великана - Мефодий головой касался потолка юрты. Джебе вскочил и обошел вокруг Мефодия, ударяя плетью по своим голенищам. Среди монголов Джебе считался высоким, но он еле доставал Мефодию до плеча. Субудай велел привести Плоскиню. Бродник вошел и остановился у порога.

- Расспроси его, откуда он и что знает, - приказал Субудай.

Бродник подошел к Мефодию.

- Расскажи, откуда ты и куда ехал, где сейчас князья. Ты в юрте Субудай-богатура, славного полководца монгольского, а он не любит, когда ему перечат или обманывают его. Рассказывай, - уговаривал Плоскиня.

Мефодий начал отвечать Плоскине. Субудай и Джебе впились глазами в пленного, но вскоре Субудай по поведению Плоскини понял, что пленный отвечает не то, что нужно.

- Пес! - крикнул Мефодий Плоскине. - Хорошо, что ты сказал, где я. Буду знать, куда привели, но не скажу ничего.

Съежившись и разведя руками, Плоскиня начал переводить, мешая половецкие и монгольские слова. Субу- дай понял, вскочил с подушки и подбежал к Мефодию, ударил пленника кнутом по лицу. Таким бешеным Субудая не видел и Джебе-нойон. Субудай бегал по юрте, а тысячники, прислонившиеся к стене, боялись промолвить слово.

- Пускай расскажет, что делается в Киеве, где сейчас князья. Ответит - и я его отпущу! - крикнул Субудай Плоскине.

Плоскиня подошел к Мефодию и коснулся его руки, попросив пленного сказать хоть что-нибудь, ибо опасался и за себя: ведь Субудай вместе с Мефодием мог и его казнить.

Субудай не перебивал их разговора в надежде, что удастся сломить упрямство русского. А Мефодий ругал Плоскиню, обещал оторвать ему голову, как только будут развязаны руки. Плоскиня с испугом смотрел на Мефодия, боясь встретиться взглядом с Субудаем.

Субудай не мог дальше терпеть. С такими пленными он еще не встречался. Никогда с ним, страшным богатуром, пленные так не разговаривали. А этот орос унизил Субудая при всех. Зачем только он начал допрос при тысячниках! Теперь они будут смеяться над ним.

Субудай спокойно приказал нукерам:

- Уведите ороса, сейчас мне некогда возиться с ним! Приведите его завтра утром. - А Плоскине приказал: - Ты будь с ним ночью, расспроси обо всем - наедине он расскажет.

Когда все вышли, Субудай позвал тысячника Гемябека.

- Ты, Гемябек, трогайся к Днепру, ищи оросов. В бой не вступай, заманивай их в степь, к нашему лагерю.