Библиотека
Ссылки
О сайте






предыдущая главасодержаниеследующая глава

7. Бельведерские супруги

После письма Константина, выражения которого так смутили Карамзина и Сперанского, переписка между обитателями варшавского Бельведера и Зимнего дворца на некоторое время оборвалась.

Сыновья Павла, с малых лет запуганные жестоко-стями сумасбродного отца, привыкли скрывать свои мысли и чувства не только от родителей, воспитателей и товарищей, но и друг от друга.

Неизменная подозрительность и злобная неприязнь, которые Павел питал ко всем во дворце и за его пределами, в Петербурге и во всей России, распространялась у него и на собственных детей. И они росли замкнутые, скрытные, лицемерные, без малейшего доверия один к другому, готовые в Любой момент и по любому поводу заподозрить кого угодно в измене и вероломстве.

Уступив престол Николаю, Константин вовсе не считал себя застрахованным от любых козней новоиспеченного царя,

"А вдруг братец усомнится, что я навсегда отказался от трона? - рассуждал он.- Вдруг он захочет пошарить и в моих войсках на предмет уловления крамолы? Ведь она у него после драки на Петровой площади стала навязчивой идеей".

И когда от Николая пришло письмо, в котором он уверял, что "Лунин положительно из числа этой банды, и разгадка его службы в Варшаве и всего рвения заключается не иначе как в том, чтобы создать и там партию наподобие той, которая обнаружена в Петербурге", Кон-стантин, прочтя эти строки, хитро прищурил глаза:

- Братцу очень угодно, чтобы я признал, что и во вверенном мне Литовском корпусе водятся его "друзья четырнадцатого декабря",- сказал он жене.- Ты догадываешься, кого он прежде всего имеет в виду?

- Твоего адъютанта Лунина,- сразу ответила Лович.

- Почему ты догадалась? - поспешно спросил Константин.

- Пан Лунин умен, видел свет. Он едва ли не образованнейший из всех русских офицеров... И потом он был близок со многими из тех, кто нынче в опале. Об этом много говорят в городе. И вообще Лунин из таких людей, которые многое понимают...

- Что, например? - уже настороженно спросил Константин.

- Я как-то слышала его разговор с паном Яблонов-ским, который уверял, что русскому народу все равно какая над ним власть, на что пан Лунин возражал очень запальчиво.

- Что же именно он говорил? Припомни, ради бога.

- Он говорил, что вряд ли самодержавная власть более свойственна русскому народу, чем какое-либо иное государственное устройство. Что многие, кто говорит от лица русского народа, поднятия не имеют об этом самом народе, а потому и вводят в заблуждение таких господ, как пан Яблоновский...

- И ты все это запомнила? - с недоверчивым удивлением проговорил Константин, глядя в непривычно серьезное лицо жены. - Что ты можешь понимать в том или ином государственном устройстве.

- Я - полька,- с гордостью ответила Лович,- и знаю, чего стоят, например, русские самодержцы.

- Мало тебе милостей было оказано покойным братом Александром! - упрекнул Константин.

- Сосчитать невозможно! - насмешливо развела руками Лович.- Дал звание княгини и еще "светлости". А за брак со мной, при всей моей светлости, отнял у тебя российский трон.

- Врешь,- покраснел Константин,- я сам отказался.

- Тебе больше ничего и делать не оставалось,- иронически улыбнулась Лович.- Ну, да об этом уже говорилось сто раз. И ради бога прошу - оставим этот спор.

Константин закусил губу и, фыркая, пробежался из угла в угол.

- Лунин просится у меня на силезскую границу,- снова заговорил он.

- И молодец,- похвалила Лович,- в Силезии живут тень весело.

- Да подожди ты со своими скоропалительными умозаключениями! - рассердился Константин.- Кабы он хотел экспатриироваться, он мог бы это сделать, когда я сам предлагал ему заграничный паспорт. Однако он отказался, хотя знал, что его могут сцапать...

- А для чего он так поступает, ты не разумеешь? - лукаво спросила Лович.

- Для тэго,- передразнивая ее польское произношение, ответил Константин,- что, разделяя убеждения своих товарищей, он, видите ли, желает "разделить с ними их участь..."

- А я так полагаю, что есть еще причина, по которой пан Лунин вот как не хочет уезжать из Варшавы.

Константин вопросительно уставился на жену своими круглыми, почти безресничными глазами.

- Пани Потоцкой очень хочется сделать из него правоверного католика потому,- продолжала Лович,- что наша вера есть прежде всего послушание. А сделать ручным такого красивого, упрямого и смелого мужчину, как пан Лунин, заманчиво не только для влюбленной в него Потоцкой, но и для всякой другой католички...

- Пустяки болтаешь,- рассердился Константин,- чистейшие пустяки! Лунин, как и большинство этих умствующих аристократов, совершеннейший атеист.

- Однакож,- возразила Лович,- когда они встретились с Потоцкой у меня, Лунин рассказывал нам, что в Париже он подпал под сильное влияние иезуита Гра-вена...

- Того самого, который за обращение в католичество графини Гагариной был выслан покойным братом из России? - удивился Константин.

- Того самого,- подтвердила Лович.- Пани Потоцкая и сама была большой его поклонницей. Она и теперь стремится продолжать дело Гравена, привлекая в лоно католичества...

Константин зычно расхохотался.

- Ох, дура-баба! Скажи ей, что если удастся ее затея в отношении моего Лунина, то таинство это произойдет исключительно по причине ее женских прелестей. К ним Лунин настолько привержен, что согласится принять буддизм, магометанство, идолопоклонство и ваш католицизм, конечно...- И он снова захохотал.

- Ну что же,- невозмутимо пожала Лович выхоленными плевами,- по нашей религии благодать может сообщаться и вовсе неверующему, лишь бы только совершающий над ним таинство поступал согласно установленной форме.

- Хитро придумано,- сказал Константин с насмешкой.- А по мне - ни Потоцкую, ни Лунина никакие таинства, кроме брачного, нисколько не интересуют.

- Так ведь пани Потоцкая замужем, а развода у католиков не полагается.

- Ерунда! - отмахнулся Константин. - Я всего только наместник русского царя в Польше - и то делаю здесь, что хочу. А ваш римский папа, почитающий себя наместником Христа на земле, не сможет, что ли, сделать так, чтобы Потоцкая переехала из своего замка к Лунину?

- Замолчи, замолчи! - с шутливым ужасом замахала на него Лович унизанными перстнями руками.- Ты богохульствуешь, а за это придется отвечать и мне, твоей жене.

Константин снова расхохотался.

- А зачем Лунин хочет ехать на силезскую границу? -спросила Лович.

- Он желает еще раз поохотиться на медведей, которых уже немало истребил на своем веку.

- Ты, конечно, разрешишь ему ехать туда,- твердо, как приказание, произнесла Лович.

- И разрешу. Раз он обещает вернуться к сроку, какой я ему укажу, значит вернется. Я с ним в одной комнате спать не лягу - он меня по своим убеждениям непременно зарежет. Но, если даст слово, что не тронет,- буду спать спокойно. А братцу я его попытаюсь все-таки не отдать.

- Попробуй,- опять язвительно улыбнулась Лович и, тряхнув подстриженными кудрями, вызывающе посмотрела на мужа.

И Константин попробовал было спасти своего адъютанта. Сначала он послал Николаю подробное письмо, в котором, ссылаясь на свидетелей - Опочинина и генерал-майора Жандра, присутствовавших при его разговоре с Луниным, писал:

"Я пытался узнать от него самого, не, было ли его возвращение на службу продиктовано желанием удалиться от тех обстоятельств, в которые попали его родные и друзья, на что он мне Ответил, что последнее можно предположить. Я не протежирую ему и тем менее хочу его обелить,- дела и расследования покажут его виновность или невиновность. Но здесь на месте можно наблюдать, что он не занимается ничем иным, кроме службы и охоты..."

В таком же духе написал он и Опочинину, которого Николай сделал уже шталмейстером:

"Что касается до полковника лейб-гвардии Гродненского полка Лунина, то с того времени, как он здесь находится, на все поступки его обращаемо было самобдительнейшее наблюдение. При всем, однако, том не открылось за ним, чтобы он заводил что-либо вредное, но даже ни малейшего подозрения..."

Подумав о том, что Опочинин непременно покажет это его письмо Николаю, Константин приписал:

"Могло статься, что он, находясь в неудовольствии противу правительства, мог что-либо насчет оного говорить, как случается сие не с одним им, даже его императорское величество изволит помнить, что мы сами иногда, не одумавшись, бывали в подобных случаях не всегда в речах умеренными..."

Этими словами Константин хотел напомнить и самому Николаю, и Опочинину, который в роли их воспитателя не раз "шикал" на них за "продерзоетные" слова, которые они посылали по адресу своего деспотического родителя. Однако ни сам Опочинин, ни один из братьев не доносили об этом императору Павлу. Поэтому в конце письма своего Константин посчитал уместным напомнить, что в Тайное общество, как он слышал, входило много двоюродных и троюродных братьев Лунина и других его родственников и донести на них Лунину было так же трудно, как и доказать их вину. Кроме того, Константин высказал еще предположение о том, что оговаривают Лунина эти родственники по злобе за то, что с переездом в Варшаву он "так давно и так решительно от них отстал"...

Как и предполагал Константин, Опочинин немедленно показал это письмо царю. Тот внимательно прочел его, побарабанил пальцами по глянцевитой, с короной и вензелем бумаге и с усмешкой произнес:

- Пусть, пусть этот молодчик побудет пока что в Варшаве. А вдруг его тамошнее пребывание поможет найти нити к раскрытию заговора в польских войсках. Не может быть, чтобы и там не существовало этой заразы. И напрасно брат так старается обелить своего адъютанта: ведь у нас уже имеется против него такой следственный материал, который не оставляет сомнений в его преступности.

- Его высочество великий князь Константин Павлович весьма благосклонен к полковнику Лунину,- осторожно мстя Константину за последний прием в Варшаве, заговорил Опочинин,- Лунин с молодых лет и до сего времени является неутомимым сорви-головой и острословом. В бытность мою в Варшаве, за завтраком у его высочества, на котором присутствовал Лунин, вспоминался весьма смешной эпизод из того времени, когда в жаркое лето кавалергардский полк стоял в Петергофе...

- Я помню безобразия, какие тогда творились офицерами,- .насупившись, сказал Николай.- Особенно отличались Волконский с Луниным. Эти бездельники, уже в ту пору обнаружившие все черты их преступно-легкомысленного характера, научили свою презлющую собаку по слову "Бонапарт" бросаться на любого прохожего и сваливать его с ног...

Опочинин сокрушенно покачал головой и, подождав, пока царь перестанет оглушительно сморкаться, продолжал:

- За столом много смеялись, вспоминая, как Лунин, после запрещения полкового командира офицерам и солдатам купаться в заливе, завидя однажды коляску командира, влез в море в кивере, мундире и ботфортах. Когда коляска приблизилась, он, стоя в воде, отдал генералу честь. Генерал, разумеется, удивился и грозно спросил, что он тут делает. На что Лунин ответил: "Купаюсь, а чтобы не нарушить распоряжения вашего превосходительства, делаю это в самой приличной форме".

Опочинин хотел было улыбнуться, но, видя, что Николай только презрительно фыркнул, нашел возможным лишь еще раз укоризненно покачать головой.

- Когда он начал служить? - помолчав, спросил Николай.

- Мне точно известно, что поступил он юнкером кавалергардского полка в тысяча восемьсот седьмом году и вскоре за отличие в бою под Аустерлицем, в котором был убит его брат, произведен в офицеры. Затем Участвовал во всех других войнах против Бонапарта и всегда отличался воинской храбростью.

- И все же это один из самых закоренелых злодеев,- проговорил царь так резко, что Опочинин остановился на полуслове, вздернул головой и вытянулся во фронт.

предыдущая главасодержаниеследующая глава





Пользовательский поиск




© Ist-Obr.ru 2001-2018
При копировании материалов проекта обязательно ставить активную ссылку на страницу источник:
http://ist-obr.ru/ "Исторические образы в художественной литературе"


Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь