25. "Темница есть темница"

В один из весенних дней 1830 года Бенкендорф явился на доклад к царю с двумя бумагами.

Первая из них - большой прямоугольный лист - был план огромного острога, который более трех лет строился по образцу американских исправительных тюрем, недалеко от города Верхнеудинска, в Петровском заводе.

- Вот эта голубая линия,- водил Бенкендорф остроочиненным карандашом по старательно вычерченному плану,- отделяет железный завод от острога, который представляет это длинное строение. Острог о трех фасах,

но окна, как видно из чертежа, имеются только в том, что посредине, где помещаются караульная и гауптвахта. Все же остальные стены без окон вовсе...

- Следовательно, в камерах всегда темно? - с деланным удивлением спросил царь, прекрасно помнящий, что когда в 1826 году ему было представлено несколько проектов будущего острога для осужденных за восстание четырнадцатого декабря, то именно этот, безоконный, заслужил его одобрение.

- Темница есть темница, государь,- делая вид, что он тоже не помнит этого факта, со вздохом проговорил Бенкендорф,- но все же некоторый свет будет проникать в них через маленькие оконца, прорубленные над дверьми, выходящими из казематов во внутренний коридор. Все шестьдесят четыре камеры разделены на отделения, из которых два крайних отданы женатым, поскольку ваше величество соблаговолили разрешить женам государственных преступников, последовавшим за своими мужьями, разделить с ними и тюремное заключение.

- Но тогда для семейных надо было сделать большие казематы,- возразил царь с лицемерной заботой.

- С милым рай и в шалаше,- пошутил Бенкендорф и продолжал давать объяснения к чертежу.- Эти заштрихованные квадраты означают угловые караульни. Вот здесь, посредине двора, кухня. Эти прямые и густые линии означают частокол, идущий вокруг всего здания. Внутри этого частокола заключенным будут разрешены кратковременные прогулки. Частокол высок и почти непроницаем, так что никакого общения между преступниками и окрестными жителями возникнуть не может.

- Когда Лепарский собирается переводить сюда nos amis du quatorze? - спросил Николай.

- Он сообщил, что как только острог будет окончательно готов к принятию своих питомцев...

- То есть? - нетерпеливо перебил царь.

- Не позднее средины лета, ваше величество. Ведь им придется пройти пешком путь в семьсот с лишком верст.

- Распоряжение об изрядном конвое отослано? - задал Николай еще один вопрос.

- Так точно, ваше величество. Все предусмотрено наитщательнейшим образом...

Николай свернул чертеж и отложил в сторону.

Потом, пройдясь несколько раз по своему небольшому, выходящему на Неву кабинету, остановился у одного из окон и загляделся на взбаламученную ледоходом реку.

Огромные льдины стремительно неслись в ее темной воде, громоздясь в причудливые груды, ныряли и снова всплывали среди пенистых гребней.

Неумолчный шум Невы, сбросившей с себя ледяные оковы, доносился в царский кабинет заглушенным гулом. Сумерки прильнули к окнам сиреневой дымкой и затенили углы по-казенному обставленной комнаты.

В Петропавловской крепости стреляли из пушки. Купол ее собора, уткнувшийся в нависшую над ним тяжелую тучу, тускло отсвечивал позолотой.

- Наводнения ждут? - спросил Николай.

- Возможно, ваше величество,- ответил Бенкендорф,- ветер с моря усиливается.

- Знаешь, Александр Христофорович,- помолчав, заговорил царь,- я гораздо больше люблю Неву зимой, когда она утихомирена и спокойна, как объезженный конь.

- Так точно, ваше величество.

- А вот такая, как сейчас,- продолжал Николай,- весьма неприятное зрелище. Будто взвилась на дыбы и вот-вот ринется на мою столицу, как это было при покойном брате...- И, отойдя от окна, он взял принесенную Бенкендорфом вторую бумагу. Это было последнее письмо Пушкина к шефу жандармов.

- Однако какое длинное,- проговорил царь недовольно.

- Суть его заключена в подчеркнутых мною строках, из коих ваше величество...

- А, отлично! - перебил царь и стал читать подчеркнутое шефом жандармов.

"Мне предстоит женитьба на мадемуазель Гончаровой,- писал Пушкин,- я получил ее согласие и согласие ее матери. При этом мне были сделаны два возражения: мое имущественное состояние и положение мое по отношению к правительству. Госпожа Гончарова боится отдать дочь за человека, который имел несчастье быть на дурном счету у императора..."

- Ишь, как заговорил! - вслух произнес Николай.

- Хитрит по обыкновению,- отозвался Бенкендорф.

Царь снова углубился в чтение письма, в котором поэт убедительно просил, чтобы ему разрешили, наконец, напечатать "Бориса Годунова", написанного им еще в селе Михайловском и отданного "на суд его величества" в 1826 году. Пушкин напоминал Бенкендорфу, что в то время царю не понравились некоторые места этой трагедии, в которых "можно было усмотреть намеки на обстоятельства, в то время еще слишком недавние", то есть на восстание в 1825 году.

"Перечитывая их теперь,- писал поэт,- я сомневаюсь, чтобы их можно было истолковать в этом смысле. Все смуты похожи одна на другую, и драматический писатель не может нести ответственность за слова, какие он влагает в уста личностей исторических. Он должен заставить их говорить в соответствии с известным их характером. Следовательно, надлежит обращать внимание только на дух, в каком задумано все сочинение, на то впечатление, какое оно должно произвести. Моя трагедия есть произведение добросовестное, и я не могу, по совести, исключить из нее то, что мне представляется существенным. Умоляю его величество простить мне ту свободу, с какою я осмеливаюсь ему противоречить... До настоящего времени я постоянно отказывался от всех предложений книгопродавцев... В настоящее же время обстоятельства заставляют меня спешить, и я умоляю его величество развязать мне руки и дозволить напечатать мою трагедию в том виде, как я считаю нужным..."

Пока Николай читал, Бенкендорф незаметно наблюдал за выражением его лица и, к своей большой досаде, видел, что царь находится в том редком настроении, при котором испытывал желание "оказывать милости".

- А что, Александр Христофорович,- окончив просмотр письма, заговорил Николай именно таким тоном, какой появлялся у него в Этих случаях,- не разрешить ли ему в виде свадебного подарка печатать эту пьесу? Сколько я помню, ты в свое время давал ее кому-то на отзыв и исправление. Да и Жуковский уверяет, что трагедия о Годунове основательно почищена. Пусть печатает...

- Если ваше величество, невзирая на неоднократные отказы на подобные просьбы сочинителя...- заговорил Бенкендорф подчеркнуто официальным тоном.

Но царь остановил его вопросом:

- Как ты полагаешь, сколько ему могут заплатить книгопродавцы за эту его пьесу?

- В начале нынешнего года он писал ко мне, что ему весьма чувствительно лишение суммы тысяч в пятнадцать, которые его трагедия могла бы ему доставить.

- Пусть получает эти деньги к своей свадьбе,- милостиво проговорил Николай и, покрутив выхоленный ус, спросил: - Это он к той самой Гончаровой сватается, которую я видел в Москве на бале у Юсупова?

- Так точно, государь.

- В ту пору она была еще чуть-чуть "бакфиш",- улыбнулся царь.- Но даже тогда она уже обещала превратиться в красавицу. Конечно, Пушкин к ней подходит, как полынь к розе. Но, может быть, именно такая женщина заставит его остепениться, думать больше о семье, чем о всякого рода вздорных стихах.

- Не знаю, государь, насколько серьезно чувство поэта к его невесте,- скептическим тоном проговорил Бенкендорф,- ведь совсем недавно просил он у меня разрешения отправиться путешествовать во Францию, Италию и даже в Китай вместе с нашей миссией.

- Этого только недоставало,- усмехнулся царь.- Нет уж, лучше пускай женится. Напиши ему, чтобы он убрал из "Годунова" все тривиальные места, и пусть печатает под собственную ответственность.

- Будет исполнено, ваше величество.

- Напиши ему также, что я надеюсь, что он найдет в себе необходимые качества сердца и характера, чтобы составить счастье женщины, столь интересной, как мадемуазель Гончарова. Нет, в самом деле, Бенкендорф,- плотоядный огонек зажегся в голубоватоводянистых глазах царя,- когда Пушкин привезет ее к нам в Петербург, эта роза отнюдь не испортит клумбы наших красавиц. А, Бенкендорф?.

Бенкендорф наклонил голову и после некоторого молчания спросил:

- Каковы будут указания вашего величества касательно запроса Пушкина о его положении в отношении правительства?.

- Напиши ему, что в этом отношении нет ничего сомнительного, что я поручил наблюдать за ним тебе, Бенкендорф, не как шефу жандармов, а просто как человеку, который может быть ему полезен, как истинный друг. Ну, и прочее, что сам найдешь нужным.

Бенкендорф щелкнул шпорами.

"Положение, следовательно, остается без перемен",- подумал он. А вслух произнес:

- О Пушкине все, государь. Засим у меня имеется ходатайство еще одного сочинителя испросить высочайшую резолюцию...

- Сколько их, однако, у нас развелось, этих сочинителей,- брюзгливо перебил царь.

- Таких, как этот, не худо бы иметь и поболее,- сказал Бенкендорф,- это Фаддей Булгарин, ваше величество...

- А! Ну, говори,- совсем другим тоном откликнулся Николай.- Просьбу этого сочинителя наверно уважу.