33. Волчье логово

Жена министра иностранных дел, графиня Марья Дмитриевна Нессельроде, разливала у себя в будуаре чай по китайским чашкам. Чашки эти были так прозрачно тонки, что серебряные ложечки просвечивали сквозь блед-носерый, с аистами фарфор.

Съезд гостей еще не начинался, и графиня вела беседу со своими интимными друзьями - князем Петром Долгоруковым и Геккереном.

Она рассказывала им о своем последнем столкновении с Пушкиным:

- Если бы вы только слышали, с какой наглостью он мне заявил: "Я не желаю, чтобы моя жена ездила туда, где я сам не бываю". "Туда" - это в Аничков дворец, на маленький бал к вдовствующей императрице. Я хотела увезти туда Пушкину с бала в Зимнем, где Натали имела необыкновенный успех. Со всех сторон только и слышалось: "Прелестна, прелестна!" - Всякий другой муж был бы счастлив таким фурором жены, а этот виршеплет, видите ли, недоволен! - Графиня возмущенно повела дородными плечами.- Нет, как хотите, господа, но надо, наконец, найти меры унять его! Иначе того и жди, что нарвешься на дерзость или непристойные стишки...

"Ага, никак не может забыть пушкинских эпиграмм",- злорадно подумал Долгоруков, но вслух проговорил со вздохом:

- Вы говорите "унять" Пушкина. Но этого не может сделать даже сам Бенкендорф со всем его корпусом жандармов. Вы забываете, что Пушкин из тех отчаянных сорви-голов, которые ни перед чем не останавливаются. Знаете, на балу у Бобринских, когда государь танцевал с Пушкиной кадриль, Пушкин так глядел на него, что ежеминутно можно было ждать скандала. Хорошо, что мадам Смирнова, зная пылкий нрав своего друга, постаралась занять императора, и тот не заметил дерзкого взгляда Пушкина.

- Это характер si violent, si offensif^*, что закатить сцену даже и самому государю ему ничего не стоит,- сказал Геккерен.

^* (Такой буйный, такой придирчивый (франц.). )

- Вы думаете? - графиня переглянулась с Долгоруковым.

- Конечно. И император знает это.

Разговор был прерван, так как салон графини стал наполняться гостями. Среди них были те, кому надо было добиться быстрого продвижения по службе, устранения какого-либо препятствия в карьере или выдвинуть кого-либо из "родных человечков". Люди эти, просеянные сквозь густое сито чванливой требовательности графини, являлись по средам в ее салон, чтобы оказать ей всяческий почет. Это был период, когда влиятельное положение министра иностранных дел Нессельроде достигло своего зенита. А графиня столь же властно командовала своим мужем, как и своей челядью. Она назначала и увольняла чиновников, представляла к чинам, приказывая мужу подписывать угодные ей бумаги. В людях она ценила подобострастное пред собой преклонение, а тех, кто его не оказывал, преследовала со злопамятной мстительностью. Одна из злых эпиграмм Пушкина задела ее отца, другая - ее самое. Пушкин на ее среды никогда не приходил, а встречаясь в обществе, раскланивался с особой язвительностью. В последние же месяцы он своим поведением вызвал целую бурю негодования и у самой графини, и у ее почитателей и друзей, среди которых Геккерен и его приемный сын были наиболее близкими.

Когда гости разъехались и снова остались только старик Геккерен и Долгоруков, графиня положила на плечо барона свою тяжелую руку:

- Я придумала, что с ним делать, мой друг.

- Вы о Пушкине? - грустно спросил Геккерен.- Я предчувствую, что он причинит много зла моему бедному Жоржу, который виноват только в том, что умирает от любви к мадам Пушкиной. Он тает на моих глазах, и мои отеческие чувства страдают невыразимо...- барон провел платком по сухим глазам и поник головой.

"Знаем мы эти отеческие чувства",- мысленно съязвил Долгоруков и не удержался, чтобы тихонько не кашлянуть.

Графиня метнула на него грозный взгляд и снова положила руку на плечо Геккерена:

- Если я говорю, что нашла способ заставить Пушкина вести себя должным образом...

- Бога ради, графиня! - нетерпеливо перебил ее Долгоруков.- Скажите скорее!

- Садитесь сюда,- графиня хлопнула по диванчику рядом с собою.

Геккерен и Долгоруков придвинулись.

- Надо en toutes lettres^* указать Пушкину, что его жена если еще не есть, то в ближайшем будущем станет любовницей императора Николая.

^* (Совершенно ясно (франц.). )

- Вы шутите, графиня?! - Геккерен замахал руками.- Кто же осмелится сделать это, не рискуя получить самое дикое оскорбление со стороны Пушкина?

- Вы очень просты, мой друг,- насмешливо проговорила Нессельроде.- Я убеждена, что князь меня лучше понял.

Долгоруков несколько мгновений, не мигая, смотрел перед собой своими светлокарими, почти желтыми глазами. Потом медленно перевел их на графиню и коротко кивнул головой:

- Да, я, кажется, понял вас, графиня. Не надо говорить - надо написать. И неважно, кто напишет,- важно, что будет написано.

Графиня, как и всегда, когда бывала чем-либо взволнована, отбросила свою чопорность, заменив ее манерами и языком грубой дочери казнокрада Гурьева.

- Пьер, вы далеко пойдете, плут! Нет, чорт возьми, вы совсем не так глупы, как это кажется! - и шутливо дернула его за ухо.

Совещание продолжалось. На клочках бумаги набросали текст анонимного письма к Пушкину, и копии - его друзьям. Немного поспорили над тем, стоит ли называть Пушкина "коадъютором" то есть помощником, который по уставу католической церкви назначался впавшему в физическую дряхлость епископу. Настаивал на этом звании Долгоруков:

- Его превосходительство Дмитрий Львович Нарышкин, супруг возлюбленной покойного императора Александра, был самый величавый из рогоносцев. И господин Пушкин сразу поймет, что ему уготовано заслуженное место рогоносца по царственной линии.

- Гениальная идея! - хихикал Долгоруков, дописывая под диктовку графини: "...Единогласно выбрали Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена".

- "Историографом" - это уже за намерение написать царствование Петра. Собьем и эту спесь,- проговорила графиня и, спрятав окончательный текст письма, стала собирать черновые листки.

Долгорукову очень понравилось назвать это произведение "дипломом".

- Завтра я передам его вам, Пьер, а об остальном вы уж сами позаботьтесь. Напишите его, разумеется, измененным почерком.

- Не беспокойтесь, графиня. Мы с Жано Гагариным уже не раз подшучивали таким образом над слишком близорукими мужьями. И как потом было забавно наблюдать их слежку за женами! Потеха! Однажды, помню...

Он хотел было рассказать какую-то "пикантную историю", но графиня поднялась, и оба гостя поспешили откланяться.

Через несколько минут в салоне никого не осталось" Вошли в мягких башмаках лакеи и стали задувать свечи в канделябрах и люстрах. Люстры висели высоко, и длинные трубки, через которые слуги дули на огни, колебались в их усталых руках. Струи воздуха не сразу попадали на пламя, и от этого к тонкому запаху духов, оставленному только что ушедшими гостями, присоединялся запах горелого воска. Когда, наконец, наступил мрак, тлеющие фитильки свечей еще долго отражались в хрустальных подвесках жиронделей, в высоких простеночных зеркалах и до блеска навощенном паркете.

Прошло несколько дней, и в будуаре графини Нессельроде снова спорили и горячились.

Больше всех волновалась графиня. Ее лицо пылало, зычный голос срывался. Она поминутно перебивала своих собеседников. В особенности попадало Долгорукову:

- Вот вы носились с вашим дипломом! Уверяли, что как только Пушкин прочтет его, так весь его гнев обрушится на государя, а вместо этого получилось чорт знает что! Бедного Жоржа запутали так, что сама его жизнь теперь в опасности. А все вы, вы! - кричала она на Долгорукова.

А тот боялся сказать ей, что мысль об анонимном письме принадлежала, собственно, ей, а он явился только исполнителем ее воли. Он знал, что всякое возражение только еще больше взбесит ее.

- Адресованный Жоржу господином Пушкиным вызов я прочел раньше него,- рассказывал Геккерен,- я вам говорил, что Жорж находился дежурным по дивизиону. Я был совершенно потрясен и тотчас же отправился к старухе Загряжской. Она послала за Жуковским. Мы все ломали головы, как выйти из создавшегося положения.

- Ах, не тяните так, барон! - нетерпеливо вскрикнула Нессельроде.- Не на театре же вы, чтобы закатывать глаза и вздыхать!

- Вот тут-то на помощь пришел мой дорогой мальчик,- патетическим жестом он указал на Дантеса, рассматривающего в стороне, за круглым столиком, "Альбом парижских красавиц".

- Самый простой выход,- откликнулся Дантес, подняв на графиню веселый взгляд и перекладывая одну ногу на другую.- Я заявил, что давно влюблен в мадемуазель Катрин Гончарову, старшую сестру Натали, и хочу на ней жениться!

- Он сошел с ума! - всплеснула руками графиня.- Жениться на Катерине Гончаровой, старой деве, бесприданнице и к тому же дурной собою...

- Она не так уж дурна,- пожал плечами Дантес и перевернул еще одну страницу альбома обнаженных и полуобнаженных женщин.- Вы не находите,- обратился он к Долгорукову,- что склон плеч у мадемуазель Катрин и грациозная форма ее бюста несколько напоминают декольте мадам Пушкиной? А ножка совсем как у этой крошки Дюпон в альбоме.

- Оставьте глупости,- Нессельроде почти вырвала альбом из его рук.- Что за непростительное легкомыслие! В такие минуты заниматься разглядыванием голых баб! Рассказывайте дальше, барон,- приказала она.

- Жуковский взялся быть посредником в деле ликвидации проклятого поединка,- послушно продолжал Гек-керен,- начались переговоры с Пушкиным. Старая Загряжская уверяла его, будто я давно говорил ей о том, что Жорж неравнодушен к мадемуазель Катрин... Мы с нею условились, что это самое я повторю Пушкину. И я сказал ему...

- Вы были у Пушкина?! - одновременно вырвалось у графини и Долгорукова.- Как же он вас принял?!

- Он был страшен, но держался как истый джентльмен. Я сказал ему, что теперь убедился, насколько сильно чувство моего сына к мадемуазель Катрин, и не считаю себя больше вправе противиться влечению молодых сердец, но...

- Непременно расскажите об этом "но", папа,- улыбаясь своей картинной улыбкой, попросил Дантес.

- Но,- сказал я,- честь моего сына я люблю не меньше, чем его жизнь, и хотя грядущая его дуэль для меня равносильна тому, как если бы я сам должен был взойти на гильотину, я готов взойти на нее, если господин Пушкин не найдет возможным взять свой вызов обратно

без указания мотива, в какой бы то ни было степени компрометирующего честь Жоржа Дантеса де Геккерена.

- Браво, барон! - зааплодировал Долгоруков.- Совсем как рёге noble^* из какого-нибудь французского романа.

^* (Благородный отец (франц.). )

- Не перебивайте! - погрозила ему Нессельроде.- Дальше, барон, дальше!

- Я предложил Пушкину приблизительный текст письма, каковое ему следовало бы прислать мне.

- Я сам составил это письмо накануне. Если угодно, могу прочесть, оно со мною,- предложил Дантес.

- Ради бога, читайте скорей! - торопила графиня.

Плавным жестом Дантес достал письмо и стал читать его с театральной выразительностью:

- "Ввиду того, что господин барон Жорж Дантес де Геккерен принял вызов на дуэль, отправленный ему при посредстве господина нидерландского посланника, я прошу господина Жоржа де Геккерена благоволить смотреть на этот вызов, как на не существовавший, убедившись случайно, по слухам, что мотив, управлявший поведением господина Жоржа де Геккерена, не имел в виду нанести обиду моей чести - единственное основание, в силу которого я счел себя вынужденным сделать вызов".

- Я этого письма, разумеется, с собою не имел,- сказал старик Геккерен,- но речь моя сводилась именно к таким выражениям.

- Дальше, барон, дальше! - опять нетерпеливо потребовала графиня.

И барон рассказал, что Пушкин все же дал понять, что считает брачный проект Дантеса только жалким маневром, которым оба, отец и сын Геккерены, хотят прикрыть свою трусость.

- Но излагал все это Пушкин в таких выражениях и в такой форме,- говорил Геккерен,- что мне, старому, опытному дипломату, не к чему было придраться, если бы даже мне этого хотелось. Дело уже совсем было наладилось, но Жорж едва не погубил всего своим письмом к Пушкину.

Нессельроде остановила на Дантесе вопросительный взгляд своих кошачьих глаз. Дантес пересел ближе.

- Получив через папа отказ Пушкина от поединка,- заговорил он,- я написал ему, что, прежде чем вернуть ему его слово, я желал бы знать, почему он изменил свое намерение, не выслушав от моего уполномоченного объяснения, которое я располагал дать ему лично. И, кроме того, я послал к нему д'Аршиака с поручением напомнить Пушкину, что, независимо от этих переговоров, я к его услугам.

- Вы истинный рыцарь, Жорж! - сказала графиня, кладя свою крупную руку на колено Дантеса.

Долгоруков коротко кашлянул.

- Что тут было! - хлопнул Геккерен ладонями.- Если бы не Жуковский - я не ручаюсь за исход нашего дела. Друзья Пушкина объясняли ему свои настойчивые уговоры тем, что за его смерть на них падет ответственность перед всей Россией. Я же старался каждому из них,- конечно, совершенно конфиденциально,- сообщить об окончательном решении осуществить брачные на мерения моего сына, единственным препятствием к исполнению которых ныне является дуэль. На Пушкина на сели, и в результате всего этого сегодня граф Сологуб передал мне, наконец, это письмо.

Геккерен торжественно вынул из бокового кармана серый пакет и, разглаживая небрежно сложенный лист пушкинского письма, продолжал:

- Это, конечно, не совсем то, что мы хотели, но сделано настолько...

- Читайте, мы сами увидим! - велела графиня.

"Я не колеблюсь писать то, что могу заявить словесно,- писал Пушкин.- Я вызвал господина Жоржа Геккерена на дуэль, и он принял ее, не входя ни в какие объяснения. Я прошу господ свидетелей этого дела соблаговолить рассматривать мой вызов как не существовавший, осведомившись по слухам, что господин Жорж Геккерен решил объявить свое намерение жениться на мадемуазель Гончаровой. Я не имею никакого основания приписывать его решение соображениям, недостойным благородного человека. Я прошу вас, граф, воспользоваться этим письмом по вашему усмотрению".

- Как видите,- недовольно надувая свои яркие, как у женщины, губы, проговорил Дантес,- это письмо разнится от того, которое было бы мне более по вкусу. Но...

- Но,- договорила графиня,- дело кончено: теперь уж свадьбы не миновать. И я - твоя посаженая мать. Поздравляю с невестой, а она, поди, с ума сходит от радости.

Долгоруков сделал насмешливо-почтительный поклон и в изысканно-галантных словах также поздравил сначала Дантеса, потом Геккерена. Причем последнему язвительно добавил:

- Пора, наконец, молодому человеку приступить к возложенным на него природой нормальным обязанностям.

Геккерен понял намек и с не менее любезным видом ответил:

- Этого от души желаю и вам, дорогой князь.

Когда Долгоруков вышел, Геккерен ехидно прищурился.

- Хотя Жорж и женится, cela n'empeche pas Pouchkine d'etre cocu^*.

^* (Это не помешает Пушкину быть рогоносцем (франц.). )

Зычно расхохотавшись, Нессельроде пошевелила над головой двумя поднятыми пальцами.