40. Ехидна

Наталья Николаевна болела и целых две недели не показывалась в обществе. Ее приехала навестить Идалия Полетика.

Поглядывая на полуоткрытую дверь, Идалия шептала скороговоркой:

- Если это продлится еще, Жорж сойдет с ума. Он мне сказал, что твердо решил уехать на родину, потому что больше не может выносить такой пытки... Но он умоляет о свидании. Не забудь, что он пожертвовал для тебя своей свободой, карьерой, счастьем всей жизни... Вот его записка.- Идалия быстро достала из сумочки сиреневый конверт и сунула его в руки Натальи Николаевны.- Ты должна быть в субботу у меня, тайна свидания гарантирована. Ротмистр Ланской будет дежурить неподалеку от моей квартиры и...

Послышались шаги, и Идалия сделала вид, что продолжает прерванный разговор:

- Это такая интересная книжечка, и так кстати, что она появилась именно теперь, в самый разгар маскарадов и балов,- говорила она, роясь в своей сумочке из зеленой замши.

Вошла Александрина и, холодно поздоровавшись с Идалией, села за пяльцы.

- Вот послушайте, какие замечательные маскарадные мадригалы.- Идалия развернула тоненькую книжонку и прочла:

Вы милы так, вы так прекрасны Под маской страшной и смешной! Вы больше разума опасны С гремушкой глупости пустой.

- Не правда ли, премиленькие стишки? Во всяком случае они приятнее многих из тех, авторы которых претендуют на бессмертие...

Александрина знала, что Идалия терпеть не может Пушкина, который, причисляя ее к "прихвостням Нессель-родихи", платил ей тем же. Она поняла намек и парировала его:

- Дело не в том, какие стихи лучше, а в том, что маскарадные вам понятнее и более по душе, чем те, которые создают бессмертие их авторам.

- О, душенька, да вы никак рассердились?!-с деланным огорчением воскликнула Идалия.- Вы покраснели даже, но это вам к лицу. И почему только вы не идете замуж? Да, mesdames, вчера на балу советник английского посольства рассказывал, что великобританские девицы требуют клеймить неженатых тридцатилетних мужчин буквами "О. В."^* и собираются подать в парламент просьбу об издании сурового билля против холостяков. Как вам это нравится, мадемуазель Александрии?

^* (Old bachelor - старый холостяк (англ.). )

- Очень нравится,- холодно ответила Александра Николаевна,- кабы в России был парламент, я бы внесла в дополнение к такому биллю еще закон о лицах, которые не только не споспешествуют заключению браков, но всячески стремятся к разрушению уже существующих...

Идалия, поняв, что ее винят в сводничестве, вспыхнула до корней волос.

Наталья Николаевна вдруг быстро поднялась и опрокинула серебряную вазочку с леденцами.

- Ах ты, какая досада! - нахмурилась она и не сколько раз хлопнула в ладоши: - Девушки! Подите сюда!

Вбежала Лиза и стала проворно собирать леденцы.

- Однако я у вас засиделась,- сказала Идалия и стала завязывать ленты капора.- У меня еще дел по горло.

- Побудь еще немного, я велю кофе подать,- просила Наталья Николаевна.- Какие у тебя дела?

- Во-первых, два визита: к Нессельроде и Ланским, потом куафер, потом портниха, потом башмачник, потом еще один "потом", о котором при девицах говорить не полагается.

Поцеловав Наталью Николаевну в губы, а Алек-сандрину в горящую румянцем щеку, Идалия выпорхнула.

- Когда только ты прекратишь эту компрометирующую тебя дружбу! - с упреком сказала Александрина.

- Я не разделяю твоего и Сашина против нее предубеждения,- упрямо ответила Наталья Николаевна.

В дверь заглянула Лиза:

- Пожалуйте, Александра Николаевна. Кормилка к маленькой кличет. Да еще портной и приказчик из Милютиных лавок заявились, деньги спрашивают.

Александра Николаевна поморщилась:

- А ты бы сказала, что барина дома нет.

- Разве они послушаются! - переступив через порог, возразила Лиза.- Я им и так, и эдак говорила, а они нипочем не уходят. Мусью все какой-то счет тычет и по-своему лопочет: "Сюрту нуар - аржан, панталон брюн - аржан и анкор жилет де суа - аржан". И приказчик тоже одно и то же твердит: "Подайте должок, а то хозяин меня забранит, коли с пустыми руками вернусь".

- Ах, беда, беда! - тяжело вздохнула Александра Николаевна, выходя вслед за Лизой.

Наталья Николаевна мгновенно достала спрятанную на груди записку и с жадностью впилась в написанные по-французски бисерные строчки. Самодовольная улыбка и нежный румянец преобразили ее за минуту перед тем нахмуренное лицо.

"Я умираю от любви к вам, Натали,- с восторгом читала она.- Во имя всего святого молю вас - дайте мне возможность видеть вас наедине. Одно свидание, и я готов взойти на эшафот разлуки. Вы ангел, Натали, и не допустите, чтобы я сошел с ума от тоски. Скажите же "да". Скажите это короткое слово, и я буду счастливейшим из смертных".

Еще и еще раз перечитыьала она это надушенное письмо. Потом поднесла его к свече и с сожалением смотрела на испепеляющее его пламя, пока оно не обожгло кончиков ее пальцев.

В воскресенье вечером, собираясь выезжать, Наталья Николаевна затягивала желтый с лиловыми цветочками корсет. Лиза помогала ей. У окна, спиной к туалетному столу, сидел Смирдин, пересчитывая ассигнации.

- Сочли, наконец? - спросила Наталья Николаевна.- Да не оборачивайтесь ко мне!

- Боже упаси, разве я позволю эдакую дерзость! Счел-с. Триста рубликов, как и было договорено.

- Очень мало,- недовольно сказала Наталья Николаевна.- Это только Александр Сергеевич мог так продешевить.

- Помилуйте, Наталья Николаевна, ведь иные сочинители за такую небольшую вещь куда меньше получают.

- То иные, а то Пушкин,- отрезала Наталья Николаевна.

Так и велась их деловая беседа, прерываемая указаниями Лизе, где что приколоть или застегнуть, пока ее не нарушила Александра Николаевна. Она была очень расстроена.

- Вернулся Александр,- заговорила она по-французски.- Никита при мне подал ему какое-то письмо. Он прочел, изменился в лице и требует тебя к себе немедленно. И как это ты разрешаешь присутствовать при своем туалете постороннему мужчине? - укоризненно прибавила она.

- Смирдин слишком далек от нашего круга, чтобы к нему применять правила хорошего тона,- пожала плечами Наталья Николаевна.- Но, боже мой, что там еще у мужа...

Она взяла от Смирдина деньги, пересчитала их и бросила в ящичек туалетного стола.

- В другой раз,- сказала она Смирдину, выходя,- о цене взятых у мужа рукописей будете сговариваться со мной. Поэтшу не так-то легко провести, как поэта,- погрозила она ему тонким пальцем.

- Помилуйте-с,- осклабился Смирдин, низко кланяясь.

- Наташа, я получил подметное письмо, из которого узнал, что ты была на рандеву с Дантесом в квартире Полетики. Это правда? - Пушкин строгим и пытливым взглядом смотрел жене в глаза.

Наталья Николаевна призналась, что, желая раз и навсегда положить конец домогательствам Дантеса, она решилась на это свидание ради сохранения своего и сестрина семейного счастья. Она никак не думала, что Ида-лии не будет дома. Но Дантес грозил застрелиться у нее на глазах, если она уедет, не выслушав его. Он стал на колени. Он молил ее... О чем? Она не помнит, потому что была сама не своя от страха и волнения. Она вырвалась и... уехала домой.

Пушкин слушал ее с тем же строгим и пытливым выражением в глазах. Когда она в конце своей сбивчивой, отрывистой речи разрыдалась, он подал ей стакан с водой:

- Прежде, нежели решиться на это рандеву, ты должна была показать мне записку Дантеса.

- Но ты стал так раздражителен,- сквозь всхлипывания проговорила Натали.- Самое невинное кокетство ты осуждаешь, как...

- Кокетство перестает быть невинным, коль скоро причиняет кому-нибудь страдания,-- перебил Пушкин, сдерживая гнев.- Ты не понимаешь, что негодяй, будучи пешкой в руках других, играет твоим именем и честью. Он обращается с тобою как с женщиной, с которой все дозволено...

- Неправда,- глаза Натальи Николаевны сверкнули,- он доказал свое чувство...

- Чем доказал? - иронически спросил Пушкин.- Уж не тем ли, что сделал твою сестру legitime^*, а тебя оставил на случай...

^* (Законной. )

- Замолчи! Перестань! - истерически вскрикнула Наталья Николаевна.- Господи, что мне делать!

- Что мне делать, теперь-то я уж знаю,- тихо произнес Пушкин и, заложив руки за спину, долго шагал из угла в угол, изредка бросая взгляд на плачущую жену.- Поезжай к Вяземским,- наконец сказал он.- Извинись за меня, что опоздаю.

- Куда я поеду эдакая заплаканная?

- Тогда скажись больной и оставайся дома. А мне надобно незамедлительно ехать по важному делу.

Когда он ушел, Наталья Николаевна долго оставалась в задумчивости. Она вспоминала, как шесть лет тому назад Пушкин, в неловко сидящем на нем фраке, взятом у Нащокина, явился в маленький дом Гончаровых на Никитской сделать ей предложение.

Ей, молоденькой простой девушке, мечтавшей выйти замуж' за знатного генерала или светского кавалера, непременно красивого и богатого, маменька вдруг сообщила: "Господин Пушкин снова просит твоей руки. На сей раз мы согласны. Можешь итти за него".

Вспомнилось Наталье Николаевне ее объяснение с женихом: "-То, что вы согласились отдать мне свою руку - свидетельствует лишь о вашем сердечном спокойствии,- сказал Пушкин очень серьезно.- Сохранится ли это спокойствие и тогда, когда вы будете окружены вполне заслуженным восхищением и поклонением? Не явится ли у вас сожаление? Не окажусь ли я в ваших глазах обманщиком, захватившим вас силою?"

А у нее тогда было одно горячее желание как можно скорее уйти из родительского дома, где было скучно слушать постоянные выговоры взбалмошной матери и где зачастую нельзя было выезжать на бал за неимением приличных туфель и платья. И она ответила жениху, что хотя в чувствах своих по неопытности разобраться не может, но просит его верить искренней радости, с какою она принимает его предложение. Она не лгала тогда, не притворялась. И вот Пушкин ввел ее в "высший свет", где она была сразу же окружена предугаданным им восхищением и поклонением и где ее положение было признано очень романтичным: если бы она была такою женщиной, как Зинаида Волконская в Москве, или Александра Смирнова-Россет в Петербурге,- обе не только красавицы, но и покровительницы искусства и литературы,- брак Натальи Гончаровой с Пушкиным объяснялся бы в этом "высшем свете" искренним увлечением молодой девушки знаменитым поэтом. Был же роман у Зинаиды Волконской с поэтом Веневитиновым, а про Смирнову-Россет говорили, что она собиралась было замуж за баснописца Крылова. Но ведь про Натали Гончарову знали, что она только очень хорошенькая провинциальная девочка, для которой у Пушкина, этого l'homme de lettres^*, не было ничего, за что она могла бы в него влюбиться.

^* (Писаки (франц.). )

Поэтому каждый из ее светских поклонников надеялся легко найти дорогу к ее сердцу. Оттого и увивались за нею без числа, что каждый румяный бряцатель шпорами сознавал себя вправе соперничать с Пушкиным.

И среди них Жорж Дантес, самый красивый, самый избалованный успехом у женщин, самый настойчивый...

Наталья Николаевна верила в его к ней любовь. Она не сомневалась, что эта всесокрушающая страсть заставила Дантеса жениться на ее сестре Катерине.

"Только бы не лишаться возможности видеть вас, Натали,- мрачно объяснял он ей это свое решение.- Если бы надо было для этого жениться на вашей старой тетке Загряжской, я сделал бы это не задумываясь... Если мне не дано открыто наслаждаться счастьем любить вас - пусть оно будет тайным, но только пусть будет! А для этого - все что угодно!"

Наталья Николаевна вспоминала, как она убеждала Дантеса в невозможности такого счастья и потому, что Катерина ее родная сестра, и потому, что Пушкин слишком проницателен и опытен в любви.

"Не будьте ребенком, Натали,- возражал ей Дантес,- будто Катрин, выходя за меня, не знает моих чувств к вам? Будто не с радостью принимает она удел, который выпал ей на долю? Если бы ваш Пушкин не был так эгоистичен, если бы он не преследовал нас столь беспощадно...- И с цинизмом прибавлял: - Ведь вы не лишаете его супружеских прав, а у нас с вами хватило бы такта не раздражать его самолюбия".

Слушая Дантеса, Наталья Николаевна зачастую тоже проникалась его раздражением против Пушкина.

"Не сам ли Александр говорил мне: "Ты молода, так будь же молода и царствуй, потому что ты прекрасна",- мысленно упрекала она мужа.- Хорошо "царствовать", когда он не позволяет мне наслаждаться успехом в свете, не разрешает кокетничать даже с самим государем, просить у него за сестер. "Ты слишком хороша, чтобы быть просительницей",- говорит он мне. Выходит, что красота моя мне ни к чему... Муж требует, чтобы я вовсе не встречалась с Дантесом... А как же нам не встречаться, когда мы даже породнились теперь. Не рвать же мне, в самом деле, с родной сестрой,- оправдывалась перед собою Наталья Николаевна и краснела, понимая, что Катерина здесь ни при чем. Если и прежде она недолюбливала сестру, завидуя ее красоте, то теперь эта нелюбовь обострилась. Только из страха спугнуть свое нежданное супружеское счастье Катерина тщательно скрывала свою ревность и с деланной наивностью рассказывала сестрам, каким хорошим мужем оказался Жорж, как он нежен и ненасытен в ласках, как уже мечтает иметь ребенка И, если это будет девочка, собирается непременно назвать ее "Наташа". А так как такого имени у католиков нет, то он поедет за разрешением окрестить дочь именно "Натальей" к самому римскому папе".

При таких излияниях у Натальи Николаевны бледнели щеки. Ей хотелось рассмеяться сестре в лицо, рассказать ей, что Дантес, не щадя жены, выдает ее интимные недостатки, что он счастлив тем, что запах кожи Катерины напоминает ему запах кожи Натали и это создает ему счастливые иллюзии. Дантес действительно говорил ей и о том, что мечтает назвать свою дочь Натальей, чтобы иметь возможность вслух произносить с нежностью это дорогое для него имя.

Но Наталья Николаевна всегда слушала сестру с умело скрываемым волнением. Это искусство носить маску спокойствия, когда внутри все ноет от обиды и раздражения, было привито сестрам Гончаровым с малых лет,- с той поры, когда отец порол девочек за то, что они слишком жадно поедали свои порции бланманже или мороженого, за то, что не сделали реверанса перед почтенною особою, недостаточно учтиво ответили на вопрос . богатой тетки... А маменька хлестала дочек по щекам, когда они, уже девицами, завистливо восхищались нарядами и драгоценностями своих подружек.

"Сa m'est fort egal^*"- должно быть на лице и на языке у светской женщины. Эта премудрость крепко вбивалась в голову сестрам Гончаровым.

^* (Это мне совершенно безразлично (франц.). )

"Са m'est fort egal!" - бывало написано на лице Натальи Николаевны, когда она выслушивала признания Катерины в супружеском счастье и вежливо уговаривала ее не торопиться уезжать.

- Нет, душенька, не могу,- неизменно отвечала та,- Жорж и так, поди, заждался меня. Он, как малое дитя, выбегает в прихожую на каждый звонок, когда меня нет дома...

Но обычно Дантеса дома не было. Тогда Катерина, как будто не веря, что выпавшее счастье не снится ей, часто перечитывала бумагу, которая служила реальным доказательством, что замужество ее не сон, а явь. Это был приказ по Кавалергардскому полку о разрешении "поручику барону Жоржу Дантесу-Геккерену вступить в законный брак с фрейлиной двора девицей Екатериной Гончаровой" и о том, чтобы "оного поручика по случаю его женитьбы не наряжать ни в какую должность в течение двух недель".