Глава 6

Поздно ночью начальник контрразведывательного отдела ОГПУ Артур Христианович Артузов получил сообщение о действиях белобандитской организации, именующейся "Крымским штабом крестьянских объединений". Он позвонил по телефону Дзержинскому. Поднимая трубку, Артузов не был уверен, что застанет Феликса Эдмундовича на месте: как-никак ночь на исходе. Однако сразу же услышал его голос:

- Вы еще на работе, Артур Христианович? Заходите. Тридцатичетырехлетний Артузов был чекистом всего пять лет, а за его плечами уже было немало сложных, полных напряжения и опасностей операций против злейших врагов народа. В редкие свободные минуты он иногда думал о том, что ему, инженеру по образованию, следовало бы перейти на работу в промышленность.

- Успеете еще поработать инженером, - сказал ему Феликс Эдмундович, когда Артузов как-то обратился к нему за советом. - Дело, которое мы с вами, Артур Христианович, делаем, сейчас очень необходимо людям. Искоренять зло на земле не менее важно, чем заниматься хозяйством.

Взглянув на часы, Артузов подумал, что Феликс Эдмундович работает почти сутками, без отдыха, часто по две-три ночи без сна.

Работая под непосредственным руководством председателя ОГПУ, Артузов знал, что Дзержинский умеет страстно отстаивать свои взгляды и оказывать большое влияние на подчиненных своей партийной убежденностью, своим деловым подходом, но все, кто работал с ним, имели большой простор в работе. Инициативе работников Дзержинский придавал особое значение. Он неоднократно говорил: "Делайте по-своему, но вы и ответственны за результат!"

Артузов положил в папку документы, повернул ключ в замке сейфа. Потом он подошел к окну. Начинался рассвет. На Лубянской площади не видно машин, извозчиков, пешеходов, не было слышно и звонков трамваев.

Артур Христианович хорошо помнил радостное событие - приезд Владимира Ильича к чекистам в праздничный день седьмого ноября на митинг и концерт. В своем выступлении Ленин тогда говорил о работе чекистов, их задачах.

В первое бурное время, когда у чекистов не было опыта, Дзержинский сам ходил на операции. Создав ВЧК, Феликс Эдмундович был самым преданным ее защитником и в то же время суровым критиком своего детища. Он каждодневно заботился о том, чтобы ее не поразила червоточина формализма, чтобы ее работники не зазнались, пользуясь большими правами в обстановке острейшей классовой борьбы. Дзержинский больше всего опасался, чтобы в органах борьбы с контрреволюцией не завелись волокита, бездушие и рутина, и он постоянно заботился о совершенствовании работы чекистского аппарата.

Артузов вошел в кабинет Дзержинского. За столом сидел, чуть ссутулившись, Феликс Эдмундович и читал какие-то бумаги. На нем были солдатская гимнастерка и брюки, заправленные в сапоги.

- Артур Христианович, присаживайтесь. Что-нибудь срочное? - Дзержинский взглянул на папку, которую Артузов держал в руке.

- Вот сообщение из Крыма. - Артузов раскрыл папку, достал из нее 'бумагу и положил на стол председателя.

Из Крыма сообщали о том, что усилилась деятельность тайных белобандитских групп, которые совершают убийства, грабежи, поджоги. Подчинены они "Крымскому штабу крестьянских объединений", возглавляемому прибывшим из-за границы атаманом Круком. Кто этот Крук - не установлено, однако есть сведения о его принадлежности к румынскому отделу РОВС.

- Сведений не густо. - Дзержинский, о чем-то думая, подошел к окну. Раздался перезвон колоколов соседней церквушки. Когда звон стих, Феликс Эдмундович продолжил:- Выходит, что зашевелился генерал Геруа... Этого следовало бы ожидать. Кутепов начинает вводить новые силы. Со стороны врагов это логично. Но активизация врага в Крьшу - это первая ласточка. Следует ожидать враждебных проявлений и на Северном Кавказе...

Дзержинский ходил по кабинету, четко излагая свою мысль.

- Прежде всего необходимо уделять сейчас внимание положению на Северном Кавказе и в Крыму. Внимательнейшим образом следите за всеми сигналами и сведениями о возможном появлении других эмиссаров Геруа. Это первое. Второе, надо определить меры, чтобы наладить получение точной информации из самого мозга белого центра в Бухаресте, с перспективой выхода по этому каналу на парижский штаб Кутепова. Подберите для этой цели надежного разведчика или группу, подумайте, как их вывести за рубеж. Короче: нужны люди, которые помогут нам проникнуть в ядро монархической организации. Это смогут сделать лишь те, кому враги поверят и примут как своих единомышленников.

Дзержинский подсел к столу, еще раз просмотрел сообщение и продолжил свою мысль:

- По "Крымскому штабу" поручите нашим товарищам на местах провести детальное расследование и определить, нельзя ли кого из захваченных врагов использовать против их же главарей, в частности против руководства румынского отдела РОВС.

Феликс Эдмундович держался спокойно, хотя ему было трудно говорить о Геруа и Кутепове не волнуясь. От внутреннего напряжения щеки Дзержинского порозовели.

- Прошу вас постоянно держать меня в курсе этого дела. - Он придвинулся к Артузову. - А теперь обсудим некоторые детали...

Артузов вернулся к себе и по обыкновению сразу же открыл форточку. Москва уже проснулась, и ее разноголосый шум долетал сюда: вереницы машин и пешеходов двигались мимо здания ОГПУ. Начинался новый рабочий день. Домой ехать не было смысла, и Артузов разложил на столе свежие газеты, которые ему доставил дежурный. Потом он стал просматривать имевшиеся оперативные материалы о генерале Геруа.

Полковник Жолондковский ехал из Парижа в спальном вагоне и с восхищением вспоминал, как целовал руку "верховному", как тот похлопал его по плечу и пожелал удачи. Единственное, что несколько удручало полковника, "верховный" не сказал, что он, Жолондковский, будет в Румынии его представителем. Потом Кутепов уточнил, что Жолондковский будет представлять в Бухаресте его персону. "Конечно, - размышлял полковник, - это тоже большая честь - представлять главу РОВС, но, конечно, было бы здорово действовать от имени "верховного". Я бы навел там порядок".

В соседнем купе ехала дама. Жолондковский заметил, как она садилась туда, красивая, в дорогой одежде. Жолондковский прошелся мимо ее купе. Дама, увидев повязку на его левом глазу, тут же закрыла дверь. "Черт с ней..." - ругнулся полковник.

Несколько раз у пассажиров проверяли документы. По вагонам ходили заспанные жандармы, но Жолондковский был спокоен. "Шныряйте, проверяйте! - думал он. - Вам все равно не узнать, зачем я еду в этом вагоне".

На пути в Бухарест Жолондковскому пришлось сделать остановку в Берлине. Его сразу же поразило обилие плакатов. Они висели на стенах домов, на рекламных щитах и афишных тумбах, на витринах магазинов и даже на трамваях. В одних плакатах проклинался Версальский договор, другие восхваляли вечность Германии, третьи говорили о боге, божьем провидении, четвертые призывали к отказу от выплаты репараций. Самые яркие плакаты, "а дорогой бумаге были у социал-демократов. Они обещали берлинцам работу, обеспеченную жизнь и скорое возрождение Германии.

Жолондковский морщился, ему и слышать было противно о каких-то социал-демократах, а когда увидел плакат немецкой Компартии, он остановился как вкопанный. "Распустились немцы, дошли до того, что коммунисты зовут их в свой красный ковчег", - зло подумал он.

Настроение было испорчено, пришлось зайти в ресторан и выпить. Коньяк и солнечная погода подбодрили Жолондковского. Пестрота улиц стала сливаться в его душе в радостное самоуверенное ощущение своей значительности: он тоже делает политику, он тоже причастен к историческим событиям.

Сумрачный Бухарест, по мнению Жолондковского, вполне походил на европейский город. Полковник взял извозчика и поехал в гостиницу, огорчившись, что никто его не встретил на вокзале, хотя Геруа знал о времени его приезда. Гостиничный номер, в котором он поселился, поверг его в уныние. Комната была узкой, с обоями в мокрых потеках. "Все старо, как в лавке антиквара", - подумал Жолондковский.

Родившемуся в потомственной дворянской семье, ему, как старшему сыну, отдавалось предпочтение во всем, только с ним связывалась надежда рода, он должен наследовать поместье, имущество.

Бежав с белыми за границу, Жолондковский долго занимался организацией провокаций на западной границе Советской России. Его банда захватывала населенные пункты, совершала свое черное дело, потом лихо уходила от преследования.

По духу и убеждениям он оказался близким к Кутепову, и тот взял его в свой штаб.

В характеристике, находившейся в делах РОВС, о Жолондковском было сказано:

...Жесток к красным. К нижним по чину требователен. В действиях педантичен. По складу характера склонен к поступкам решительным. Для достижения цели не брезгует ничем, склоняясь к авантюризму. Врожденная подозрительность делает его человеком, весьма опасным для сослуживцев. В силу своего жизненного опыта и воспитания в работе использует методы царской охранки и военной разведки... Как человек умен, несколько старомоден, изредка сентиментален, склонен к разврату. В обращении с врагами монархии беспощаден...

Жолондковский был смугл, черноволос и походил на цыгана. Порывистый в движениях, не умевший говорить тихо, он часто своих сослуживцев-офицеров обвинял в том, что они "омертвели" и что на Россию им наплевать. Всякий раз, когда ему в разговоре надо было произнести слово "красные", он запинался, будто слово это застревало в его горле.

На следующий день после прибытия в Бухарест Жолондковский поехал к Геруа. Отпустив извозчика, он посмотрел на дом, где обитал генерал. Изящная симметрия особняка, мощенные щебнем подъездные дорожки, опрятные лужайки, весь его внешне спокойный вид как будто говорили о финансовой надежности его владельца. На пороге Жолондковского встретила дочь генерала Нарцисса.

- Здравствуйте, полковник, - произнесла она низким голосом. - Мне папа велел встретить вас. Он ждет.

Она взяла Жолондковского под локоть и повела через зал. "Дочь генерала останется привлекательной и в пожилом возрасте, - отметил про себя Жолондковский. - У нее правильные черты лица, чудесная кожа, смеющиеся темные глаза и блестящие волосы, спадающие на плечи".

Нарцисса открыла дверь, и они вошли в гостиную. Это была уютная комната, отделанная белыми деревянными панелями. На полу большой ковер темно-оливкового цвета. На турецком диване, стоявшем под прямым углом к камину, сидел генерал, а у его ног лежала овчарка.

Нарцисса пересекла комнату и наигранно официально сказала:

- А вот и полковник! Позволь представить его! Генерал поднялся, протянул для пожатия руку:

- Весьма рад с вами встретиться, господин Жолондковский, - сказал Геруа, и полковник в его голосе не уловил ни теплоты, ни подлинного гостеприимства. Нарцисса, кивнув головой, удалилась в свою комнату.

Через открытую балконную дверь слышался шум снующей по тротуару публики. Геруа и Жолондковский уселись за круглый столик. На его полированной поверхности стоял ящичек с сигаретами, замысловатый серебряный кофейник, две золоченые фарфоровые чашки на подносе, несколько тарелок с закуской и бутылка французского коньяка.

- Угощайтесь, полковник. Кофе по-турецки, - сказал Геруа, подвигая к Жолондковскому поднос.

- Благодарю, с удовольствием.

Жолондковский был в приподнятом настроении. Живо и красочно он рассказывал о Париже, рисовал заманчивые картины развертывания борьбы против большевиков, хвалил Романова, Кутепова. С восхищением говорил об англичанах, американцах, французах, которые поддерживают РОВС. Потом он на минуту смолк, выпил коньяк и, придавая голосу значительность, произнес:

- Александр Павлович Кутепов считает, что борьба ведется вяло. К нашим злейшим вратам проявляется либерализм, надо менять формы борьбы. Для этого он и прислал меня сюда.

Геруа молчал. Легкими ударами пальца о янтарный мундштук он стряхнул с сигареты пепел и сказал:

- Да... но революция уже пустила корни в России. Это надо иметь в виду и не предвкушать легкую победу.

- Толпа всегда поклоняется победителю.

- Мы немало получаем сведений из России. Революция потрясла людей своей разрушительной силой. Несколько лет большевистская пропаганда выбивала из людей старую веру... Предстоит работа трудная, глубокая.

- Да бог с вами, Александр Владимирович,- промычал Жолондковский, широко раскрывая единственный глаз. - На основе каких данных вы сделали такой вывод? Революционного духа там вовсе не осталось! Бог с вами! Что это вы, Александр Владимирович, переоцениваете наших противников!

Геруа поднял на представителя РОВС свои проницательные глаза и подумал, как бы не дать повода этому выскочке обвинить его в непонимании обстановки п поставленных главарями РОВС задач.

- Что же вы предлагаете?

Жолондковский придвинулся на край кресла и закинул ногу на ногу. На его смуглом лице появилось самодовольство.

- Предлагаю коренным образом перестроить работу и покончить с либерализмом.

Геруа знал, что еще раньше недруги окрестили его либералом, поэтому решительно ответил:

- Мною подготовлены предложения Кутепову. В этом вопросе у нас с вами, полковник, расхождений не будет. Но нам следует смотреть правде в глаза и знать трудности, которые всех нас ожидают.

Жолондковский загадочно улыбнулся. Он напомнил о либерализме с единственной целью - легонько пощекотать нервы генерала в надежде, что тот будет уступчивей в вопросах применения террора в борьбе с красной Россией.

- Да, да, Александр Владимирович, я так и полагал, что у нас расхождений не будет, - произнес Жолондковский, мелкими глотками потягивая коньяк из рюмки.

- Давайте пить кофе! - предложил генерал.

Жолондковский налил чашку, потом выпил кофе и грузно откинулся в кресле. Оба с минуту молчали.

- Что ж, Александр Владимирович, - сказал полковник, - а теперь я вам передам письмо Александра Павловича Кутепова...