Глава 14

Занимаясь тайной подрывной деятельностью, Геруа, конечно, знал, что история шпионажа стара, как сам мир. Настольной книгой для генерала был трактат об искусстве шпионажа "Происхождение стратегии - искусство войны", написанный китайским ученым Суньцзы за пятьсот лет до нашей эры. В этой книге было много закладок, сделанных Геруа. Первая закладка была между четвертой и пятой страницами, где автор утверждал: "...нужно различать пять категорий шпионов: местные, внутренние, обращенные, обреченные, прижившиеся... Необходимо поддерживать самые тесные отношения со шпионами и вознаграждать их работу со щедростью..."

Особо импонировали генералу такие слова: "Верьте мне: анализируя исходы военных баталий, невольно пришел я к выводу, что не столько храбрость пехоты или отвага кавалерии и артиллерии решали судьбы многих сражений, сколько это проклятое и невидимое оружие, называемое шпионами".

Геруа испытывал удовольствие от того, что эти слова принадлежали не какому-то цивильному человеку, даже не ученому-историку, а Наполеону Бонапарту.

И еще одна запись в блокноте вызывала приятные раздумья генерала. Запись была сделана при чтении "Мемуаров" Фуше - министра французской полиции. "Лошади,- писал Фуше,- которые везли золото французского банка к будущим полям сражений в Австрии для оплаты секретных агентов, имели большее значение, чем стремительная и отважная конница Мюрата..."

В передней раздался звонок. Геруа услышал шаги дочери, которая подошла к двери, чтобы впустить гостя. Геруа взглянул на часы, должен прибыть поручик.

Вошел Иванцов. Генерал указал ему на кресло и сказал:

- Как себя чувствуете, поручик? Готовы ли вы к поездке в Париж?

- Спасибо, генерал. Сейчас чувствую себя лучше, к поездке готов. Конечно, отдых укрепляет нервы, но, признаюсь, последнюю неделю я уже жил 'Парижем и предстоящей встречей. Хочется быстрее заняться делом.

- Приятно слышать, что вы готовы. Надеюсь на вас и уверен в ваших будущих успехах. Я имею в виду ваш опыт и хорошее начало работы там, в России.

- Благодарю вас, генерал.

- После поездки в Париж вы будете работать, так сказать, в новом качестве. Получите нужные инструкции. Я не буду сейчас говорить о деталях, но у вас, на Кубани, создано довольно надежное ядро. Это видно из вашего отчета.

- Это верно, кое-что нам удалось.

- Я внимательно прочитал ваш доклад, поручик. Помните, я направил его Кутепову. У вас есть вопросы?

- Нет, генерал.

- Прекрасно. Закуривайте! - Геруа раскрыл перед Иванцовым массивный, желтого металла портсигар.

- Простите, но я бросил курить.

- Вот как! Что-нибудь случилось?

- Как только я узнал, что погиб Уренюк, я дал клятву никогда не курить, чтобы сохранить силы и здоровье ради нашей великой цели.

В комнате, где Геруа разговаривал с Иванцовым, на стене висело несколько фотографий. Гость успел присмотреться и узнать изображенных на них лиц.

На одной фотографии около туши убитого оленя в охотничьем костюме, с ружьем и патронташем стоял молодой Геруа. Самодовольное лицо, нагловатый взгляд. На другой фотографии был изображен сидящий в плетеном кресле благообразный старик в косоворотке, длинном пиджаке и высоких сапогах. Иванцов без труда узнал Николая Николаевича Романова. Фотография была сделана крупным планом, хорошо освещена. Все говорило о том, что здесь перед великим князем благоговели.

На третьем снимке была изображена немолодая дама с горделивым, тонким лицом. Рядом с нею юноша.

Перехватив взгляд Иванцова, Геруа сказал:

- Это жена и сын, оба покойные. Рано я их потерял. Ныне все мои чувства отданы дочери. Хочу, чтобы она была счастлива.

Закончив разговор и попрощавшись с Иванцовым, Геруа некоторое время думал о Нарциссе. От его внимания не ускользнуло то, что она после встреч с поручиком была как-то необычно возбуждена...

Генерал откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Ему вспомнилось лето 1917 года, когда он оказался в Могилеве под начальством Духонина, начальника штаба ставки Временного правительства. К тому времени "министр-председатель и верховный главнокомандующий" Керенский бежал, главковерхом стал Духонин. Совнарком потребовал немедленно начать переговор с немцами о перемирии. Но Духонин, находясь далеко от Петрограда, стал уклоняться от выполнения распоряжения Совнаркома. Работая в штабе Духонина, Геруа встретил там бежавшего из Питера бывшего военного министра Временного правительства генерала Верховского. Вскоре туда заявились и руководители эсеровской партии - Чернов и Авксентьев. Ходили слухи, будто они намереваются создать в Могилеве свое "правительство".

Духонин решил не подчиняться большевикам. Силы его были еще достаточно велики. Сидевшие "под арестом" в Быхове, близ Могилева, генералы Корнилов, Деникин, Марков и их сообщники обещали Духонину всяческую поддержку. Наконец, о поддержке Духонина заявили начальники военных миссий союзных держав: английской, французской, итальянской, японской, бельгийской, румынской и сербской.

По мнению Геруа, Духонин имел возможность разгромить большевиков. Но неожиданно Могилев был окружен красными отрядами, и генералу предложили сдаться, чтобы избежать кровопролития. Духонин освободил Корнилова, Деникина и других генералов, которые скрылись из Быхова под охраной Текинского полка. Эту возможность к побегу использовал и Геруа.

Иванцов приехал в Париж после полудня. Поезд подошел к вокзалу Норд. На перроне вдоль зеленых, желтых, красных вагонов чинно прогуливались встречающие. Носильщики волокли баулы, чемоданы, коробки. Из высокой, начищенной до блеска паровозной трубы валил густой дым. Виктор Федорович вышел из здания вокзала и остановился пораженный красотой весеннего дня. Над городом простиралось высокое бледно-голубое небо с легкими, как перышки, облаками. По мостовой шумно сновали автомобили, стучали фиакры и задорно гремели коваными колесами тележки зеленщиков.

Чтобы осмотреться и немного успокоиться, Иванцов присел на скамейку. В дороге все его мысли были заняты подготовкой к предстоящей встрече с Кутеповым. Здесь, на площади, он вдруг осознал, что в Париже, кроме белогвардейской эмиграции, есть еще другая жизнь. Он слышал звуки движущейся толпы французских рабочих. Видел кепки, потертые пиджаки, промасленные куртки, синие блузы.

Наняв фиакр, Иванцов направился в гостиницу по адресу, данному ему в Бухаресте. Кучер на облучке, оказавшийся русским эмигрантом, узнав адрес, предложил:

- Может, поедем мимо собора Парижской богоматери, сударь?

- Давайте мимо собора.

Чем ближе к центру, тем сильнее менялся облик города, в котором нет параллельных улиц, все они пересекаются, образуя треугольные кварталы и звездообразные перекрестки. Все реже встречались рабочие. Бородатые художники шагали с большими этюдниками, а девушки-натурщицы в модных шляпках спешили в студии.

А вот и собор Парижской богоматери. От его стен веяло стариной. У входов монахи бойко торговали крестиками, свечками, открытками с изображением божьей матери. С карниза собора надменно взирали на город химеры.

Фиакр миновал знаменитый Лувр, дворец Пале-Рояль. За площадью Этуаль виднелась Триумфальная арка.

Почти полтора часа добирался Иванцов от вокзала до маленькой гостиницы с небольшими номерами.

Утром, спускаясь по узкой винтовой лестнице, он боялся задеть ногой за подносы с утренним "пти дежене", так французы называют маленький завтрак. Горничные сразу приносят по нескольку подносов, сначала расставляют их на ступеньках, а потом уже разносят по комнатам постояльцев. Тут же на ступеньки кладется смена чистого постельного белья и полотенце, что немало удивило Иванцова.

Сообщив по телефону о прибытии и месте своего проживания, Иванцов стал ждать дальнейшего развития событий.

Несколько дней его никто не тревожил.

Виктор Федорович приехал в Париж в трудный для парижан месяц. Начались проливные дожди, и, как сообщали газеты, таких затяжных дождей не было уже лет десять. Транспорт и освещение работали с перебоями. На улицах скопились кучи мусора и отходов.

Но трудным для жителей Франции все же была не погода, а главным образом кризис, который стал реальностью, когда начали закрываться заводы. Более трех недель бастовали рабочие "Рено" и шахтеры Лотарингии. Бастовали рабочие и служащие типографского комплекса и почтовики. К ним присоединились парижские мусорщики. Все они боролись за повышение заработной платы и улучшение условий труда. "По бережливости и Умению откладывать деньги в чулок, - сказал Иванцову как-то портье, - французы, пожалуй, теперь уступают только японцам..."

Иванцова в отеле стал навещать адъютант Кутепова, вежливо справляясь каждый раз, как он себя чувствует и нет ли жалоб на обслуживание.

Однажды утром адъютант через портье вызвал Иванцова. Поздоровались только в машине. Проехали через центр города и оказались в районе маленьких особняков в два-три этажа, по две комнаты на каждом этаже. Автомобиль свернул в узкий переулок и остановился у ворот. Кто-то по сигналу быстро открыл их. Адъютант отомкнул входную дверь своим ключом, и они вошли в большую комнату с круглым столом посередине. Иванцов огляделся. Это была, очевидно, столовая и библиотека вместе. У стены стоял буфет, несколько шкафов с книгами, с небольшим баром и запасом напитков. Когда адъютант ушел в соседний кабинет, Иванцов подумал: "Держись! Сейчас начнется новое испытание!"

О том, что он уверенно расскажет о себе, Иванцов не сомневался. Тревожило то, что он должен убедительно и подробно говорить об "организации", которой не существовало и в помине.

Адъютант долго не возвращался. В голову Иванцова назойливо лезли мрачные мысли. Почему его не приняли главари РОВС сразу же после приезда в Париж? Что, если Кутепов как-то разгадал план чекистов?

Адъютант доложил Кутепову о прибытии Иванцова. Опухшее веко генерала часто задергалось. Бурные годы гражданской войны тяжело отразились на его нервах. С ним, как и со многими другими белыми генералами, произошла тягостная метаморфоза.

В начале войны с Германией Кутепов еще стремился показать гуманное отношение к простому человеку, симпатию к русским воинам, с которыми он едал кашу из одного котла в окопах. Когда-то он призывал офицеров уважать солдат. Все это бесследно исчезло, как только оказался в стане белогвардейцев и направил оружие против своего народа. Теперь он уже не говорил о гуманности. Теперь он стал маньяком, мечтающим о торжественном возвращении в Россию, которую хотел видеть только с твердым монархом на престоле.

В Париже Кутепов стремился не только сохранить кадры оказавшихся за границей белых армий, но укрепить и пополнить их. Такие действия руководителя РОВС базировались на его твердом убеждении, что скоро наступит период открытой вооруженной борьбы с красной Россией. Тогда он развернул кампанию за вербовку в РОВС различных слоев эмигрантов, хотя вначале предполагалось вовлекать в него только офицеров. Не от хорошей жизни Кутепов приказал записывать в РОВС многих белоэмигрантов, включая чиновников и сестер милосердия. Только внешне считалось, что вступление в РОВС добровольное. Эмигранты, уклонявшиеся от этого, подвергались жестоким преследованиям, а те, кто стремился вернуться домой, на Родину, бесследно исчезали.

Парижский период жизни Кутепова отмечен большой активностью в подготовке и проведении тайных разведывательно-диверсионных операций против СССР. Создав отделы РОВС во всех странах, граничащих с Советским Союзом, Кутепов поставил во главе их хорошо известных и преданных ему людей. Генералы Геруа, Барбович и Абрамов в свое время воевали вместе с ним.

Кутепов поощрял террор против советских представителей за границей. Среди ровсовцев убийство из-за угла считалось подвигом. К этому времени относятся выстрелы в советских послов Войкова и Воровского, сделанные белоэмигрантами в Польше и Швейцарии.

Конспирируя свою зловещую деятельность, Кутепов старался казаться человеком скромным. Он и квартиру в Париже для показа выбрал небольшую, плохо обставленную.

Кутепов не носил форму, но даже в гражданской одежде он сохранял военную выправку. Перед его суровыми очами и предстал Виктор Федорович, сопровождаемый адъютантом.

Генерал благосклонно осведомился о здоровье, о том, нравится ли Иванцову Париж. Тот ответил, что здоровье хорошее, в Париже дышится свободно, но он немного огорчен тем, что несколько дней пребывания здесь выключили его из активной деятельности: там, в России, он привык быть в напряжении.

Генералу, видно, понравился ответ, и он улыбнулся:

- Ничего, это временно. У вас ошибочное мнение, что здесь тихо. Правда, тут не стреляют, но, находясь здесь, считайте, что активность ваша не уменьшилась. - Генерал помолчал немного, закурил, затем спросил: - Кто ваши ближайшие помощники?

- Манюков и Чегринов. Я писал об этом генералу Геруа еще в Бухаресте. Надежность их не вызывает сомнения. Все мы родственники, и связи наши прочные. Манюков и Чегринов входят в руководящее ядро организации и полностью посвящены в наши планы. Оба энергичные люди и рвутся в бой.

Генерал прервал собеседника словами:

- У вас есть люди самых разных профессий?

- Да, если взять все звенья, или, как мы их называем, штабы, там есть люди многих профессий. Но больше всего богатых казаков и офицеров.

- Готовы ли они к выступлению?

- Сейчас нет. Очевидно, потребуется какое-то время, чтобы завершить организационное оформление и начать подготовку, как только будем иметь необходимые средства и оружие...

Иванцов говорил долго, стремясь придать своему рассказу больше убедительности. В конце он сказал, что многие члены организации бедствуют из-за отсутствия средств.

- Разве сейчас есть место в мире, - уклончиво сказал генерал, - где не терпят бедствий. Ураган пронесся над всей землей. Главная задача - не стать жертвами этого урагана. Необходимо выплыть, другого пути нет! Но чтобы выплыть, нужны сильные люди. В открытом бою нам временно пришлось отступить. Однако надо всегда держать палец на курке...