Глава 32

Получив шифрованное сообщение от Манюкова о переходе Штейфоном границы, Курский вызвал к прямому проводу Еремина.

- Подготовка к показу "Главного штаба" и других наших точек закончена?

- В основном, да. На устранение шероховатостей потребуются сутки-двое.

- Подготовку заканчивайте в срочном порядке. Появился Штейфон. Вместе с Манюковым они едут в Краснодар.

- Что-нибудь еще известно?

- Полагаю, ревизия предстоит глубокая. Недаром говорят, последний зверь самый злой.

- Кого приставим к нему телохранителем? - спросил Еремин.

- Сологуба. Лучшей кандидатуры вряд ли подыщем. Ведь он, по легенде, ведает охраной штаба.

- Согласен.

- Так что ему в руки карты и Штейфона.

- Уверен, что Сологуб свою роль сыграет по сценарию, - рассмеялся Еремин.

- Но вы-то не очень улыбайтесь. Штейфон не Авраменко. Как бы плакать не довелось.

- Ясно, Владимир Михайлович. Отнесемся к этому делу как надо. Сегодня вечером проведу генеральную репетицию для всех членов "Главного Штаба".

- Желаю удачи. О прибытии Штейфона доложите, - закончил Курский.

Манюков встретил Штейфона сразу же после перехода им границы. Они сели в вагон поезда и неделю добирались с двумя пересадками до Краснодара.

С вокзала Манюков привел Штейфона в заранее подготовленный домик, с двумя выходами. Хозяин дома и его жена (это были чекисты Ермолаев и Брагина) накормили гостя, однако держались сдержанно. На попытки генерала подробно расспросить их не реагировали, а при выходе гостя из-за стола извинились, дескать, не серчайте, если что не так. Они предоставляют помещение, обеспечивают питанием, соблюдают тайну, а в другие дела им приказано "не встревать" и, главное, держать язык за зубами.

На следующий день, вечером, в том же доме состоялось заседание "Главного штаба". За отдельным столиком в роли председательствующего сидел Манюков. Около него в качестве помощников расположились Сологуб и Чегринов. Кроме них и Штейфона, присутствовали еще шесть "членов штаба".

Для придания большего значения этому совещанию на нем присутствовал еще один товарищ, по фамилии Колосунин, выступавший как "представитель военных, поддерживающих организацию". Присутствие Колосунина, который был одет в военную форму, произвело на генерала сильное впечатление.

Каждый из прибывших на совещание был подготовлен и обучен, каждый имел легенду о том, что его привело в "стан активной борьбы с большевиками", какие обязанности по линии штаба он выполняет, кто в его подчинении и что сделано по подготовке к выступлению. Манюков сообщил "членам штаба" о благополучном приезде "высочайшего представителя из Парижа", поздравил его с прибытием, предложил всем принять участие в заседании и выработке дальнейших мер по укреплению организации.

- Мы надеемся, господин генерал, - обратился Манюков к Штейфону, - вы выступите перед нами, расскажете о том новом, что присуще сейчас заботам монархического совета и воинского союза.

Сначала Манюков предложил обсудить вопрос о подборе нового помещения для Главного штаба в связи с предполагаемым расширением деятельности организации. Докладывал Сологуб. Он сообщил, что есть на примете дом в районе Дубинки, однако его продажная цена высока.

Манюков посмотрел на Штейфона, как бы говоря: "Видите, в какой тесноте мы ютимся, нужны деньги!" Генерал сказал, что действительно следует заменить это помещение. Он уполномочен выяснить материальную и иную обеспеченность организации и по возвращении в Париж представить предложения.

- Но, - Штейфон поднял палец правой руки, - это будет зависеть от вашей готовности к активной борьбе с Советами.

Первый вопрос Штейфону, видно, показался недостаточно деловым, и он предложил:

- Николай Георгиевич, на первое место вы почему-то ставите вопросы обеспечения, а не действий?

- Сейчас переходим к главному. Покорнейше прошу вас, господин генерал, выступить. Нам желательно знать, какими силами нас поддержите в случае открытого выступления?

Сологуб тревожно взглянул на Манюкова: ничего еще не сказано о деятельности организации, а председатель уже просит выступить Штейфона.

Генерал недовольно ухмыльнулся, посмотрел вокруг себя медлительным, цепким взглядом, но возражать не стал.

- Мы располагаем, - заговорил он, - прежде всего офицерскими кадрами. Во многих странах имеются наши подразделения или группировки. В Сербии и Чехословакии тысяч по пять, в Болгарии казаки, в Румынии мы можем набрать тысяч шесть...

- Почему мало в Румынии? - прервал Штейфона Чегринов. - Газеты писали, что РОВС хотел передать японцам двенадцать тысяч. А сейчас только шесть. Куда делись остальные?

Разговор принимал не совсем приятный для Штейфона оборот. Но что делать? Он, Штейфон, должен произвести приятное впечатление на сидящих вокруг его людей: от них, как он считал, зависит дальнейшее существование РОВС. Начнут они на Кавказе активно действовать - тогда РОВС получит от западных, держав дополнительно материальную и другую поддержку.

- Раньше наших было больше в Румынии, - пояснил Штейфон, - но увы... все меняется. Так что будем довольствоваться тем, что осталось.

- Это силы, так сказать, военного характера, для открытых действий. Готовятся ли вами группы для тайной заброски? - спросил Сологуб.

- Ведется активная подготовка, - сказал Штейфон. - Одну из диверсионных групп мы можем перебросить в ближайшее время. А когда вы будете готовы к выступлению? - перешел в атаку генерал, сверля глазами Манюкова.

- Наши силы за последние три месяца изрядно пополнились. Мы вам представим дополнительные данные о нашей численности, о дислокации районных штабов, о вооружении. Думаю, что численность наших сил должна вас удовлетворить. Однако вооружение и обеспечение... Многое теперь зависит от средств, нужны деньги.

- Оружие мы вам направили, шхуна, очевидно, доставила первую партию?

- Да, партию оружия мы получили. Выгрузка произведена около Туапсе. Им смогли вооружить лишь один отряд. Вы его посмотрите. А как с деньгами? Людей надо кормить, одевать.

- Дайте мне примерный расчет первоочередной потребности. Мы с генералом Геруа подумаем. Могу вас порадовать одним приятным, но чрезвычайно секретным сообщением: РОВС ведет переговоры с представителем Гитлера, и они протекают успешно. Рассчитываем в будущем, когда он придет к власти, на большую и реальную помощь Германии.

- В будущем и решим, когда выступать, - бросил реплику Чегринов.

Штейфон откинулся на спинку стула. Реплика ему не понравилась.

- Мы не настаиваем на немедленном выступлении, но считаем, что полгода вам достаточно, чтобы хорошо подготовиться к активным действиям.

Манюков знал, что между чекистами-руководителями уже обсуждался вопрос о завершении операции "Заморская волна", поэтому он сказал Штейфону:

- Мы согласны на этот срок. Подготовим и вручим вам план наших конкретных действий. А теперь у нас несколько организационных вопросов. Надо утвердить назначения некоторых новых руководителей районных штабов и командиров лесных отрядов.

Дальнейший ход заседания поразил Штейфона строгостью, глубокой заинтересованностью и правильным подходом к решению обсуждаемых вопросов всех присутствовавших на совещании. Вопросы решались голосованием.

В конце совещания Штейфон выступил с пространной речью, в которой изложил, как он заявил, "свои и Александра Павловича политические мысли".

Привыкший, чтобы перед ним трепетали, Штейфон и здесь не мог отказать себе в позе, широком жесте, рассчитанном на солидную публику. Надо отдать должное, высокий, плотный, с круглым лицом, Штейфон внешне производил впечатление. Присутствующие на заседании, им тоже следует отдать должное - вели себя безукоризненно.

Настенные часы в футляре орехового дерева пробили половину двенадцатого, когда генерал закончил свою речь. Вскоре члены "Главного штаба" разъехались, а Штейфон попросил остаться Колосунина и рассказать, на какие военные силы может рассчитывать РОВС.

В беседе с Колосуниным Штейфон сразу почувствовал, что перед ним военный человек высокой эрудиции. Он не мог знать, что в этой роли выступает начальник секретно-оперативной части отдела ОГПУ Иван Петрович Попашенко. Все, о чем он говорил, было аргументировано и целенаправлено. Доводы собеседника были устремлены к выводу - вы, господа ровсовцы, там, за границей, только занимаетесь сборищами и разговорами. Настоящая борьба с большевиками ведется здесь, в России.

- Когда мы сошлись с Иванцовым, - говорил Колосунин-Попашенко Штейфону, - я решил со своей группой примкнуть к его организации, узнав, что она имеет контакты с РОВС и другими заграничными центрами. На первом этапе мы рассчитываем на материальную помощь, а на следующем этапе на переброску к нам дополнительных сил, когда начнутся вооруженные схватки.

- Но мы кое-что Виктору Федоровичу дали, - вставил Штейфон.

- Знаю. Но этого "кое-чего" хватило только на поддержание штаба и групп в Краснодаре. А ведь они созданы по многим городам и станицам Северного Кавказа. Только для обеспечения моей, довольно многочисленной группы военных нужно в год тысяч десять.

Штейфон видел, что Колосунин знает себе и своей группе цену, ведет себя независимо. О том, что к Иванцову примкнули военные, для генерала было ново, и Штейфон подумал, что сведения о Колосунине будут приятны Кутепову: как-никак, это кадровый военный. Пообещав Колосуиину поддержку, Штейфон обратился к нему с просьбой подготовить отчет о военной группе.

Через день Штейфон попросил Манюкова показать ему церковь. Когда вошли во внутрь огромного собора, возвышающегося в центре города, там шла служба. По окончании ее молящиеся медленно выходили из собора и спускались по массивной лестнице. Генерал с грустью посмотрел на толпу: среди верующих не было ни одного военного.

Потом Штейфон потребовал встречу с некоторыми членами организации. Они прибыли в заранее приготовленный домик. Генерал взглянул на стенку и увидел в небольшой рамке репродукцию с картины "Ленин беседует с ходоками".

- Вы что, Ленина как икону здесь держите? - пробасил он.

- Почему икона? - нашелся Манюков. - Это чтобы меньше подозрений.

- Прибыл "профессор", в роли которого выступил один из добровольных помощников чекистов.

Я его прервал, - писал потом в споем отчете "профессор", - и попросил говорить не так громко, так как за стенкой были слышны чужие голоса. Одновременно я попросил хозяина проверить подъезд. Генерал захотел перейти для беседы в переднюю по соображениям безопасности. Там он предложил мне проинформировать его по трем линиям: политическое состояние общественности; экономика СССР - перспективы краха; религия.

По мнению Штейфона, - писал далее "профессор", - все должно строиться на трех принципах: самодержавие, православие, народность. Западная Европа поддерживает эти принципы. В Турции, Персии, Болгарии, Чехии, Сербии, Польше, Италии проявляется тенденция к диктатуре с легким налетом демократии.

Генерал предложил "профессору" начать тайную переписку с Александром Ивановичем Ильиным, "глубочайшего ума и силы воли человеком, редактором "Русского колокола", который становится "всеобъединяющим идеологическим центром..."

Штейфон потребовал, чтобы ему показали все районные штабы на Кубани, потом он собирался поехать в Ставрополь и другие города Северного Кавказа. Чекистам была не по душе эта дотошность генерала.

- Что будем делать с Штейфоном? - обратился Еремин к Попашенко и Сологубу, когда они собрались обсудить очередной ход в игре с монархистами. - Этак он разнюхает нашу "липу".

- Положение, действительно, тревожное, - вступил в разговор Сологуб. - Мне как телохранителю много приходится бывать с ним вместе. Не дает покоя, все расспрашивает, что да к чему. А вчера вечером, когда шли с ним по городу, вдруг говорит: "Поворачивай в дом, где жил Прошник, хочу поговорить с хозяином".

- Чем кончилось? - заволновался Попашенко.

- Вроде пронесло. До ночи Штейфон разговаривал с хозяином, но как ни старался, не смог обнаружить в его рассказе ничего подозрительного. Благо, хозяин надежный человек, но всякое бывает. Волновался и я, как бы чего тот не перепутал.

- После этой встречи Штейфон вел себя спокойно? - спросил Еремин.

- Вышел из дома и говорит мне: "Пропажа Прошника весьма загадочна. Надо проверить, не в тюрьме ли он?"

- Выходит, беседа с хозяином не успокоила генерала.- Еремин стал медленно прохаживаться по кабинету. Надо принять все меры и убедить Штейфона в том, что Прошник не в тюрьме, а скрывшийся пьяница и трус.

- Я все думаю, как умерить пыл ревизорских порывов Штейфона, - заговорил Попашенко. - А что, если нам сделать шаг конкретного характера, к примеру, создать видимость крупной диверсии на нефтепромыслах и нефтехранилищах. Потом поместить об этом сообщение в газете.

- Давайте обсудим это предложение, - заинтересовался Еремин и, посмотрев на Попашенко, спросил: - Что нам это даст?

- В газетной информации будет сообщено, что взрывы, вероятно, произведены лицами, прибывшими из-за границы...

- Ну и что из этого? - вставил Сологуб.

- Штейфон не дурак, понимает, будут массовые облавы и проверка документов, - улыбнулся глазами Попашенко. - Генерал побоится влипнуть в такую проверку, начнет осторожничать, а нам это на руку.

- Еще вот о чем хотелось вам рассказать. - Сологуб загадочно улыбнулся. - Штейфон несколько раз заговаривал со мной об охоте. Он, видно, большой ее любитель. Похвалился, что стреляет без промаха.

- Постойте... - оживился Еремин.- Около Туапсе нами готовится к показу "лесной отряд". Может, там и организуем охоту для генерала?

Ехать в Туапсе Штейфон согласился не сразу. Когда в газете "Красное Черноморье" появилось сообщение о диверсии на нефтехранилищах и эту "радостную" весть сообщил Штейфону ликующий Сологуб, генерал посуровел, долго мял газету, а потом отрезал:

- Почему со мной не согласовали? Манюков занимается отсебятиной.

- Специально, в честь вашего приезда, - весело отвечал Сологуб. - Сами же на совещании говорили, дескать, пора действовать.

- А с теми людьми, которые взрывали, ничего не случилось? - насторожился Штейфон.

- Не должно. Сведения поступят к вечеру. Возможно, привезут и фотоснимки с места диверсии: такое задание давалось. Говорят, милиция начала повальные обыски...

Вечером выехали в Туапсе. Недалеко от города, в лесу чекисты показали Штейфону "лесной отряд". Группа вооруженных людей встретила генерала приветствием: "Здравия желаем!.." В роли командира был Вислов, он отдал Штейфону рапорт.

Штейфон и сопровождавшие его чекисты переночевали в Туапсе, а утром покинули город.

Генерала везли в повозке к месту охоты на медведя. Впереди и сзади повозки следовали охранники.

На следующее утро серый рассвет застал Манюкова и Штейфона на лабазе. Ждать пришлось долго, пока охотники услышали голоса собак. Сидевшие на лабазе приготовились, но зря. Зверь пробежал вдалеке.

Пришел расстроенный егерь, извинился перед Штейфоном за неудачу и предложил посмотреть след. Шли без дороги, по чуть приметной тропке. Потом остановились, и егерь молча показал медвежьи следы на земле.

- Медведь хитрый, тут не один год водится, а убить не можем.

- Надо гнать зверя на нас, а не стороной, - пробасил Штейфон.

- Медведь чует опасность, - ответил егерь.

- А может, лабаз перенести на другое место, - предложил Манюков Штейфону.

- На это уйдет много времени, а я долго не могу здесь задерживаться. Убьем в этом месте, только гоните зверя умеючи.

Прошло четыре дня, прежде чем был убит крупный медведь. Возбужденный Штейфон, а за ним Манюков спустились с лабаза, осторожно подошли к медведю. Потом егерь подогнал повозку, положил на задок наклонные слеги, и общими усилиями медведь был доставлен в охотничий домик.

Установилась сравнительно сухая погода. День выдался безветренный. Телега в сопровождении охраны тронулась в обратный путь. В Туапсе прибыли только к вечеру. Обросшие щетиной охотники в своих жестких сапогах, помятой одежде долго приводили себя в порядок. Все заботы Штейфона сводились теперь к тому, чтобы выделать шкуру убитого медведя, которую он собирался захватить с собой в Париж, при условии, что ему помогут перетащить ее через границу.